Александр Белаш - Кибер-вождь
Без внимания он не остался. К нему подсела небольшая бойкая метиска красивой игреневой масти — сама темно-шоколадная, а ушки, бровки, бачки — снежно-седые.
— Я Талай-Кахалики (Черная Снежинка), а ты Габар? Ты не сжимайся, новеньким всегда не по себе. Ты из третьей национальной, я читала. А я училась в пятой, перешла в общий колледж, учусь с эйджами. Если тебе трудно, уходи к нам, в общем и секция меча есть. Ассимилянтов, у кого высокий балл, берут запросто.
Слова вставить не давала! Не иначе ее, говорунью, навострили людей переманивать. Чем больше завлечешь учеников, тем больше грантов от властей твоему колледжу. «Там из яунджи эйджи делают, — смеялись в классе. — И таблетки дают, чтоб ты облысел догола».
Она немного старше, но южная кровь измельчает людей. Однако правоверные девчонки так не наседают! И не берут за руки. Нечем гордиться, если кровь разбавлена, а манеры развязные. Не хватало еще, чтоб свидание назначила. Тогда надо обидно сказать: «А как же твой голокожий дружок?»
После всего, что стряслось, Габар не то чтоб повзрослел, но стал серьезней относиться к вере и традициям. Но показать это боялся: препод-адаптолог — придира, заподозрит тебя в нетерпимости и религиозном экстремизме и испортит оценки за год. И будешь, чтоб его умилостивить, развлекать малявок-эйджи в детских учреждениях: «Здравствуйте, дети! Не бойтесь, я тоже человек…»
— Ты что молчишь? — не унималась Талай-Кахалики.
— Силы берегу, — буркнул Габар. — Один бог знает, сколько говорить придется.
— За вечер бывает пять-шесть ходок, — поделилась опытом Снежинка. — Проси поставить минералки, это заведению в доход. Шипучку не пей — с нее газом рыгается. Угостят — ешь мало и что-нибудь легкое, вроде сушеных рачков. Жуй с закрытым ртом…
— Спасибо, а то я обычно ртом из миски чавкаю…
— Как интересно! Научи.
Вот привязалась! Одно слово — ресторанная девка. Габар начал потеть и мысленно клял Черную Снежинку — как теперь к людям выходить?.. Или она нарочно, конкуренту навредить хочет? Взлохматит нервы — и иди такой!
— Не будь букой, Габарки; клиент это не любит. Начни вежливо, а потом расходись; они все падкие на откровенности. Закругляйся с поклоном и скажи: «Надеюсь, я развлек вас и не утомил своей речью». При этом смотри в глаза и улыбайся.
— С меня красная пятерка за науку, — Габар не любил оставаться в долгу. Лучше отделаться пятью арги, чем если она захочет встречаться. Не время затевать растратные знакомства, когда на семье долг Хармону висит.
— Согласна. И не унывай, анк.
Его вызвали. Залы благоухали едой (запретных для масонов блюд тут не готовили), бумкала музыка, над столами стелилось бормотание приглушенных бесед. На низкой эстраде изящно, пристойно и холодно танцевали две ньягонки в обливных трико и буфах на плечах и бедрах; тонкие тела их отливали живой синей сталью.
Столик семь в третьем ряду. Ийииии, удача! Свои! И кто — всем известный седой дядюшка библиотекарь. С ним — худощавый, по-северному мосластый молодой тьянга, в настолько масонском сюртуке, что сразу видно — приезжий с родины. То-то он озирается.
— Садись, садись. Рад встрече. Я подумал, что тебе легче будет начать со знакомыми людьми, и заранее заказал встречу. Это — Лахарт, сын моей двоюродной племянницы, он коммерсант, начинает здесь торговые дела.
Коммерсант изъяснялся на прекрасном тьянгуше. Естественно, в родстве с библиотекарем он не состоял, хотя общего у них было немало; например, оба они были сотрудниками «Белого Листа» — название этой службы в Северной Тьянгале произносили чаще всего шепотом. Политический сыск, охота на инакомыслящих, лагеря, надзор за интеллигенцией и клиром, убийства неугодных (как бы далеко они ни скрывались), даже церковная инквизиция — чем только «Белый Лист» не занимался, и все ради блага Отечества. И если сказано: «Подробно разведать обстоятельства „войны кукол“ — это будет сделано.
Габар с «Белым Листом» не соприкасался и не знал, как там умеют выспрашивать, не прибегая к пыткам. Разговорить парнишку, выросшего на чужбине и испорченного так называемой свободой, — легко. А незаметно записать его откровения — и того легче.
Приезжий агент уже многое знал из донесений библиотекаря. Киборги задумали и провели впечатляющий теракт. Киборг стрелял в эйджи. Бытовой робот уверенно действовал мечом. Это понравится начальству. Кибер-стража полярных территорий должна быть способна на все.
— Как эти машины к тебе относились? — Он был любознателен, этот гость с родины, и Габар утолял его любопытство; всегда приятно сознавать, что знаешь больше собеседника.
Фанку уже не грозила месть Банш, но Габар придерживался старой версии — его стерегли, в программе «Час Яунге» он увидел запись с обращением родных и убежал. «Значит, плохо стерегли, — отметил агент. — И странно, что не убили. Закон роботов не включает яунджи».
— И приношу вам свои глубочайшие извинения за то, что посмел поведать о делах, не делающих мне чести, — поклонился Габар после слов, подсказанных Черной Снежинкой. За разговором потливость пропала, стало легче дышать, но Габара словно вычерпали до дна.
— Кто оступился — еще не хромой, — ободрил пословицей родич библиотекаря. — Я рад, что и в ином мире тьянги верны обычаям предков. Мудр тот наставник, что благословил тебя нести свою историю людям ради знания и назидания…
«Тебе не торговать надо, а проповедовать», — со смирным лицом думал Габар. Прав отец: самые рьяные начетчики остались на Яунге, чтобы блюсти заветы и не дать новой ереси сгубить все страны и народы. Говорят — как масло льют.
— …а в обычаях наших — воздавать за труды.
Оба дали ему по десятке арги. Буууу, всегда бы так! Габар воспрял духом и охотно принял от коммерсанта визитку.
— Земляки должны помогать друг другу. Обращайся, когда будет нужда, в любое время. С горем или с радостью — встречу как родного.
Габара согрело, как зимой у батареи. Какие на родине люди душевные! Не то что некоторые здесь, в школе…
Второй вызов был опять к мохнатым. Трое разбитных деляг представляли разведку Южной Тьянгалы. Веротерпимая светская республика, охотно дававшая северным беженцам визы в Федерацию, была озабочена планами Генерала-Пресвитера и тоже хотела больше знать о киборгах. Эти расщедрились по пятерке с носа. Можно будет сразу расплатиться со Снежинкой.
На исходе дня Габар ощущал себя коргом; язык у него заплетался, а в животе плескался аквариум минералки с рачками. Его даже выслушали через толмача невозмутимые туанские офицеры! Пора было уходить домой, готовиться к школе, но время не вышло. Пару раз замечал брата — тот, изысканно одетый, прислуживал в зале. Удалось заглянуть в меню на самого себя: «Габар, знаменитый мальчик, был в плену у киборгов». В каком плену?.. Наверное, это в обычаях ресторанов — подавать рыбу за птицу.
Глаза смыкались; он попросил себе чашку травяной заварки. Домой, домой, выложить деньги и… отойти в сторонку. Это его долг перед семьей, а не личные сбережения.
— Ну, как? — подергала за рукав Снежинка. — Измотался, травку пьешь?
— Вот, возьми. Пять А. Спасибо.
— Что, пригодилось?.. Я не за этим. Тебя зовут в служебную часть, это по коридору налево, номер седьмой.
В ушах пели мухи; коридор расширялся и звенел, уходя в бесконечность. Брат, наверное; поздравить хочет.
Да, брат был тут — отпросился из зала. Пожал за плечи — и заторопился, но Габар остался в комнатенке не один…
— Каман Кох!.. — Габар, испытав внезапный прилив горячей нежности, потянулся к огромному эйджи, обнял его и прижался лицом; учитель кибертехники осторожно положил ладони мальчику на спину. Восемнадцать дней после ранения; язва на плече стала затягиваться, но каждое движение напоминало о ней болью.
— Я так счастлив, что вы пришли! Как ваша нога? Вам уже лучше? — спохватившись, что ведет себя не по-воински, Габар оторвался от Джастина.
— Да. Я почти в порядке. Скоро начну занятия.
— Я вас искал. Я приходил, но вас не оказалось дома, жаль. Карие глаза тьянги блестели, рот растянулся в радостной улыбке.
— Мне больше повезло, малыш. Это прекрасно, что ты устроился сюда; здесь ты не будешь чувствовать себя в изоляции. Тебе тут нравится?
— Да, это трудно, но занятно. Извините, что я так сразу… был так несдержан. Я вас не обидел?
— Нет, ты никогда меня не обидишь.
Сто миллионов суетящихся, равнодушных — и один мохнатый школьник, прибежавший к тебе домой, как к другу. Столько лет одиночества, вечный комок в горле, стена болезненного молчания, отгородившая тебя от всех, — и один малец, которому даже увидеть тебя — подарок.
Глядя на Габара, Джастин забыл о своей жизни, превратившейся в войну, как будто здесь, в служебных помещениях «Ридгели…», начался новый отсчет времени. Он не знал любви в приюте — там ее раздают поровну и помалу, — он не сходился с людьми в колледже для инвалидов, он не ухаживал за девушками, а весь огонь души вкладывал в тщательный расчет мести. И вдруг чужой мальчишка полюбил его — не F60.5, а Джастина Коха.
