Олег Айрашин - Миллион долларов до конца света
– Александр Павлович, вынужден прервать твой отпуск.
– Но ты обещал…
– Ничего не поделаешь. Ядерная авария в Железногорске, есть облучённые. Тебя включили в комиссию.
М-да, человек предполагает, а начальство располагает. Сумка-то собрана, но как быть с командой? Во, блин. Вместо Запада – на Восток. Как же они без меня?
– А когда вылетать? Я ведь сейчас в Обнинске.
– Знаю. Твой рейс из Домодедово через два часа.
– Петрович, как же я успею? У нас ночь, ни электричек, ни…
– Внизу мотоцикл.
– У меня даже прав нет.
– Там водитель, ты в окно выгляни.
И правда, на обочине взрёвывал «Харлей». Голова закружилась, бросило в холодный пот; подожди, какая командировка на пенсии? – и я проснулся.
За стеной яро храпел Мишаня.
Партия 2
Американская симфония
До вспышки – год
Часть 1
Русские идут
Аллегро
Он мне дал прочесть брошюру – как наказ,
Чтоб не вздумал жить там сдуру как у нас.
Владимир Высоцкий. Инструкция перед поездкой за рубеж, или Полчаса в месткомеГлава 12
Над землёй
Театр начинается с вешалки, а заграница – с «Шереметьево».
Я на взводе, словно командир перед атакой. Вдруг с паспортом либо визой у кого-то проблемы? Или в багаже неположенное? А в Мишане вообще не уверен. Кстати, где он?
Ага, Танечка облачилась в алые обтягивающие шорты.
Мишаня страдал.
Таможенный и прочие барьеры преодолели без приключений. В «дьюти фри» – безналоговой зоне – любимый «Бейлиз», ликёр из ирландских сливок и виски. Двадцать баксов за полтора литра, а дома-то – цена уже вдвое.
Три часа полёта – и первая чужая земля, Франкфурт. Здешний аэропорт – остров среди воздушного океана, где железные птицы отдыхают и заправляются перед дальней дорогой.
Пересели в магистральный лайнер, огромный «Боинг-747» компании «Дельта». Хм, дельтоны и «Дельта». Случайность? А насчёт аэрофобии Вараксин прав: на международных рейсах о катастрофах думаешь меньше.
Боинг взмывает в воздух, под мерное гудение двигателей тянет в сон.
Погожу дремать, вон и долгожданная тележка с напитками. «Бейлиз», плиз. Ух, пальчики оближешь.
Разуться, укрыться пледом, вздремнуть – лететь долго. Как там у пилотов: взлёт сложен, полёт спокоен, посадка опасна.
Поговоркам верить нельзя. Всё случилось невероятно быстро. Густой дым за иллюминатором, и тут же яркое пламя из двигателя. Стены салона пышут жаром, испуганные крики сливаются в сплошной ор.
Господи, что же делать? Спасательный жилет без пользы. Кислородная маска? Кислород! Кислород, керосин и магний, да в замкнутом пространстве, плюс скорость. Самолёт выгорает за две минуты.
Успеть, хоть что-то успеть… Позвонить! Но возьмёт ли с борта? Хоть три слова, лишь бы она дома. Ну, ну! Длинные гудки, вот, сняла трубку. А почему голос мужской?
– Колян, что ли ты? Хорош трезвонить, заждались тебя. Давай скорее, да пузырь прихвати.
И сквозь чужие слова – тихий-тихий голос жены:
– Саша, ты где? У тебя всё в порядке?
Не услышит она, этот кретин мешает.
– Слушай, мужик! Я не Колян. Звоню с самолёта, который горит. Не тебе звоню, положи трубку, ну!
– Колян, хорош прикалываться. У нас тоже трубы горят, всё выпили.
– Христом-богом прошу, положи трубку. Нет – из-под земли тебя достану.
– Сам клади. Мой телефон, хочу говорю, хочу нет. Ты что ли не Колян?
Как в дурном сне…
…И я проснулся. Под пледом жарко; пассажиры – кто дремлет, иные смотрят рекламный ролик авиакомпании.
Через проход рокочет Мишаня, развлекая женщин анекдотами:
– «А пристёгнутые?» – «Те выглядели, как живые», – и жизнерадостный смех.
Глава 13
В гостях у Дяди Сэма
Два вида капучино – френч-ваниль и амаретто – следовало вкушать именно в таком порядке. Райское наслаждение!
Бариста, миниатюрный молодой латинос, только что заправил кофе-машину.
Мишаня отдувается над четвёртой чашкой и прицеливается к пятой. Раблезианец, блин. Женщины и Вараксин, выпив по чашечке, оглядываются по сторонам.
Грандиозный квадратный холл, лифты с прозрачными кабинами. Но главное – водопад. Водопад в центре гостиницы, ниспадающий с искусственных скал. Да, это Америка. Свет, простор и богатство. Бесстыдное богатство.
– Ничего особенного, – Мишаня решается на пятую чашку. – У нас в Ё-бурге не хуже. На Куйбышева, большущий такой домина.
– «Атриум-палас»? Ты что ли там был?
– Не, Палыч. Лёха, кореш мой, рассказывал. Название не помню. Похоже, как ты сказал. Это, как его «Атом…», тьфу, бляха-муха, не могли по-русски назвать.
– Мишаня, а наш отель как называется, знаешь?
– А мне зачем, Палыч?
– А вдруг заблудишься – дорогу спросить. На визитках читай. Или на авторучках.
Мишаня достал из кармана горсть авторучек, взятых с ресепшен.
– «Доубле-трее хотел».
– Не совсем. «Дабл-трии хоутэл». Запомнишь?
– Уже.
Формальности улажены. В руках ключ, на пластиковой карточке номер комнаты и опять-таки название отеля.
– Эх, Мишаня, зря учил импортные слова. Как пойдёшь гулять, бери с собой эту штуку. Если что, полисмену покажешь. И он тебе покажет, дорогу. Погоди, объявлю.
– Уважаемые господа делегаты, внимание. Мы на одном этаже, рядышком. Отдыхаем, отсыпаемся. Встреча утром в девять, здесь, у кофеварки. Конференция начнётся в час, до того успеем прогуляться по Вашингтону. Такого пекла с утречка не будет. Да, вот что. В номерах мини-бары с напитками. Мишаня, губу не раскатывай, там очень дорого. Ну, до завтра.
* * *А где же кондишна? Ага, вот она. Господи, хорошо-то как. И скорее, скорее в душ.
Теперь телевизор, наш друг, товарищ и брат. «Мыло», реклама, снова «мыло», Си-Эн-Эн; «магазин на диване»; а это что? Земля-матушка, вид со спутника: хоть целый день смотри, только места унылые. Опять реклама; какие-то фотки, а, ясно, пропавшие без вести.
Наш любимый прогноз погоды. Завтра с утра 80, к вечеру 100 градусов. Ладно хоть по Фаренгейту. Переведём в Цельсия: отнять 32, умножить на пять и разделить на девять. Получается 38. Однако. А послезавтра? Ну-ка, ну-ка. 104 градуса – по-нашему сорок. Горячей тела, от такой жарищи надо прятаться.
Что в ящике ещё? Америка, Америка, о России ни полслова. Ну, заяц, погоди! И опять «мыло». Ну сколько можно?
А тут что за дела? Негры пляшут и поют, прямо в церкви. Ага, молятся они так. Да уж, сюда не зарастёт народная тропа. Смотри-ка, и молодых полно. Правильно к вере приучают.
Снова реклама. Без надобности, завтра у нас будет свой шопинг. Столько каналов, а смотреть нечего.
* * *Со стороны я выглядел идиотом. Представьте немолодого дядьку с игрушкой в руках – стоит и блаженно улыбается. Это было кусочком моей жизни, её лучшей части – детства. Ну никак не ожидал встретить это в Америке.
Игрушка металлическая, тяжелая. Настоящая. Из трёх частей. Первая – самолёт, штурмовик ИЛ-2, вторая – волчок-гироскоп и третья – стойка. Главный тут волчок: массивный маховик, стоящий на опоре внутри стального корпуса с оправой в виде рамки; дно корпуса заканчивается шариком.
Чтобы раскрутить маховик, на тонкий вал наматывается бечёвка, затем надо потянуть её во всю силу. Да, волчок предназначен для вращения штурмовика вокруг стойки, но я вышел из возраста, когда играют в самолётики.
Консультант, а может, хозяин магазинчика, румяный мужик средних лет, наблюдает за мной с улыбкой.
Как умею, больше жестами, прошу бечёвку; вставляю навощенный кончик в сквозное поперечное отверстие вала. Накручиваю старательно, виток к витку, аж язык от усердия высунул; потом рву на себя.
Ставлю гудящий волчок на кончик указательного пальца. Внутри корпуса бешено вращается маховик, а сам волчок медленно-медленно проворачивается на пальце.
Губы невольно растягиваются в улыбку, американец отвечает понимающим взглядом.
Отодвинув ненужный самолётик, притягиваю к себе стойку. Стержень, закреплённый на тяжёлой подставке, заканчивается полусферической выемкой. Ставлю в неё жужжащий волчок, тем самым шариком. Медленно поворачиваясь, волчок склоняется ниже и ниже, вот ось вращения склонилась до горизонта, ещё ниже – но волчок не падает! Словно законы механики писаны не для него.
На самом деле мощное вращение маховика пересиливает земную гравитацию. А смотрится, как чудо.
Американец улыбается.
Двое немолодых мужчин с разных континентов – как давние приятели. Нет, мы с одного материка – детства.
Надо же, любимую и, казалось, навсегда утраченную игрушку нашёл здесь, в Америке.
– Хау мач из ит?
– Твенти.
За детскую мечту – всего двадцать баксов! А вдруг сломается? Взять в запас ещё один волчок?
– Кэн ай бай дзис ванс мо?
– Йес, тен долларс, – отходит к полке.
Откуда здесь русская, даже советская, игрушка?
Консультант протягивает тяжёлый пакетик, и вдруг – тревожный звонок. Улыбка слетает с лица американца, он испуганно смотрит мне за спину.
