Крис Сэкнуссемм - Зейнсвилл
Эта мысль настолько его утешила, что он задремал, но и во сне его преследовали сцены прошедшего дня. Безумные картины войн призраков и разумов-ульев. Судьба человечества. Но больше всего не давали ему покоя мутанты, которых он мельком увидел в дальнем конце Каньона, и то одно существо, более исковерканное, чем остальные. В этом месте таился темный секрет, который пугал его. Он чувствовал, что величайшая задача ему еще только предстоит: нужно будет принять решение, что делать дальше. Остаться ли с человеком, утверждающим, будто он его отец и изобретатель (на которого он, сам о том не ведая, оказал влияние в прошлой жизни), уже передавшим ему часть себя и сейчас предлагающим еще более тесное единение. Или уйти с Шерифом и Мэгги. Вернуться в большой мир, и плевать на последствия.
Что будет, если он откажется от Преосуществления? Юла умрет, а все, сотворенное им, просто растворится? Но что, если Юла-Ситтурд действительно ведет тайную войну невиданного масштаба? Может ли он, Элрой, Элайджа, Осанна (да и есть ли разница?), покинуть этого одинокого героя, отец ли тот ему или нет?
Юла, наверно, в состоянии извлечь боевой зонд из его мозга, возможно, даже восстановить ему член. Его разум прояснится. Исчезнут раздвоенность и странные голоса. Он станет един духом, разумом и плотью. Его мучения и духовные скитания приобретут смысл. Необходимость принять решение давила тяжким грузом. Ему нужно было найти ответ, а лежа в постели без сна, его не отыщешь. Чистотец встал и оделся.
Шериф тяжело дышал во сне, а Мэгги свернулась калачиком и позой мучительно напомнила ему Кокомо. Он бесшумно спустился вниз. На улице еще горели фонари, но слабо, становясь то тусклее, то ярче — будто в такт дыханию спящих. Живая архитектура зданий тоже изменилась. Из отдельных построек лишь конюшня и мельница остались прежними. Он заглянул в конюшню. Явного источника света он не нашел, но в пульсации фонарей с улицы разглядел каркас пробитого «Билли Коннолли», а еще гору стоек для микрофонов и колонок. В одном стойле поблескивал бок какого-то автомобиля. Присмотревшись внимательнее, Чистотец разглядел автобус «Духокрузер», переделанный под гастрольный автобус рок-группы — сплошь вороненый металл и серебро, на капоте — эмблема с пылающей тачкой, на боку — слово «Духокрузер» клубами и завитушками, а в табличке с указанием маршрута — слова «ЗА ГОРИЗОНТ».
Дверца была открыта, в замке зажигания торчал ключ. Юла, наверно, отправлялся на нем в гастрольные поездки, решил Чистотец, хотя ему показалось странным, каким чистеньким и аккуратным выглядел автобус сейчас. Точно ухоженный музейный экспонат. Он снова вышел на улицу.
По дневной прогулке он помнил, что Каньон походит на лабиринт — расходится все более мелкими каньончиками. Сами скалы и земля под ним, вероятно, прорезаны туннелями, совсем как в Дастдевиле. Но это не объясняло странного места у одной стены, где играла Джейн Стихийное Бедствие. И почему ему вдруг показалось, что девочка-ленивец исчезла? Ему очень хотелось внимательнее осмотреть эту часть скалы. Потом он увидел, как в воздухе перед ним парят три китайца, белесые и яркие, как бромистое серебро.
Стоило ему подойти ближе, как они заколебались, закружились завитками яичного белка в кипятке. Всякий раз, когда он останавливался, они снова обретали плотность. Он чувствовал, что они зовут его, но не слышал голосов. Наконец они затрепетали и исчезли, и он что-то услышал. Вибрация воздуха? Но нет, звук был упорядоченным. Музыка! Но какая? Он шел и шел, пока не оказался перед хижиной «КРМА». Внутри горел свет, и всем своим существом Чистотец ощутил волнение. Он заглянул в пыльное окно. Там, где раньше стояло лишь затянутое паутиной кресло-качалка, сейчас открылась гигантская студия.
Стены были увешаны подписанными плакатами и рекламными постерами за всю историю поп-культуры. Тут сидели Юла и Слепой Лемон — наигрывали блюзы. Между окном и ними словно бы сновали другие люди. Чистотец чувствовал их присутствие, но когда постарался на них сосредоточиться, они растворились. Слепой Лемон был одет как и раньше и играл на обычной с виду электрогитаре, но Юла, сменивший светоотражающий костюм на фосфоресцирующий балахон, устроился за пультом диковинного синтезатора, который менял форму под пальцами Юлы. Если Чистотец не пытался сосредоточиться на происходящем, то явственно ощущал присутствие людей на площадке для музыкантов. Они появлялись и исчезали как мысли — два негра-саксофониста, трубач… Оркестр, преображающийся, как цветок в ускоренной съемке… Старинные музыканты в париках, хор в длинных балахонах, исполнители госпелов и барабанщики. Тут были чернокожие музыканты, создатели спиричуэлса и фанка, сексапильные певицы и оркестры латиноамериканской маримбы. И повсюду кружили тени мелодий, пока наконец все не смолкло, помещение вновь не съежилось и остались лишь Юла и Слепой Лемон.
— Добро пожаловать в Церковь Добрых Трофеев и Призрачной Литургии, — сказал Юла. — Не спится?
— Ага, — отозвался Чистотец. — Наверно, вам тоже.
— Я вообще больше не сплю, — ответил его отец. — А скоро и ты перестанешь. Это вопрос восстановления системы. Когда часть системы спит, напряжение во всей сети уменьшается, поэтому ночь — хорошее время для работы в студии.
— Тут кто-то еще был? — спросил, оглядываясь по сторонам, Чистотец.
— Да. У нас гостило множество выдающихся музыкантов. Чарли Паркер, Джон Колтрейн и Майлс Дейвис, члены семейства Бахов. Внушительный список.
— Вы имеете в виду то, о чем я подумал?
— Истинная музыка для души. За электросинтезатором постояли Моцарт и Ахмад Джамаль. Джеймс Браун — на ритм-, а Боутси Коллинс — на бас-гитаре. А ты что подумал?
— Не знаю… — качнул головой Чистотец.
— Я не спрашиваю, понравилась ли тебе музыка. Ты все равно не сможешь сказать ничего умного. Я спрашиваю, о чем ты подумал, когда ее слушал, что почувствовал?
Чистотец помедлил, старясь выразить в словах пережитое.
— Такое чувствуешь, засыпая или просыпаясь. Я одновременно растворялся и проскальзывал в реальность.
— Что-то конкретное?
— Еда… горячая пряная еда. Головы лангустов и виски. Чувственные женщины рожают на свет зубаток и скрипки… звездный свет… потом печаль и прохладным ранним утром аромат влажной травы и розовых кустов… и запах девушки сразу после поцелуя, а потом клубящийся над рокочущим водопадом туман. Это правильно?
— С музыкой не бывает правильно или неправильно. Но в данном случае это тем более верно, потому что музыка не звучала для тебя, а ее вызвали из тебя.
— Что?!
— Новаторская концепция. Духоремикс моего шедевра «Плацебо Домино», сыгранный «Звездным Оркестром Всех Душ», а после смикшированный в реальном времени на «Литургинууме». Этот аппарат я изобрел для передачи психоволн. В результате композитор, музыканты, слушатели и инструменты сливаются, различия исчезают.
— И мелодия была во мне?
— Ага, начинает въезжать. Башка у нашего мальчика не пустая, — улыбнулся блюзмен. — Приятно слышать.
— И эти… люди… Это все призраки?
— Скоро все поймешь. Когда завершится Преосуществление, у тебя будет нечто большее, чем знание. А с вкладом Лемона…
— О чем это вы?
— Слепой Лемон тоже к нам присоединится.
— Вы хотите сказать, он умрет?
— «Те, кто лишится жизни, обретут ее». Разве не так, Лемон?
— Аминь. — Старик выдал рыдающий риф.
Чистотец уловил запах жареной бамии и скипидарное тепло соснового леса.
— Все дело в вере, — сказал Юла, отводя Чистотца к двери. — Увидимся утром, Лемон.
Снаружи воздух был прозрачен, как глицерин, и мир снова казался плотным. Некоторое время они шли молча.
— Ты хочешь знать про нее, — наконец сказал Юла. — Про Кокомо. Ты чувствуешь, что вы были связаны, но не понимаешь как.
Сердце у Чистотца екнуло.
— Да. Я просто хочу знать.
— Просто знать? — печально улыбнулся Юла. — Не увидеть? Не обнять?
— Разве я могу на что-то надеяться?
— Пойдем, — сказал Юла и вдруг свистнул.
Из темноты выехал старый «форд» с эмблемой пылающей тачки на передней дверце. За рулем сидел хариджан. Антикварный автомобиль остановился, и Юла жестом предложил Чистотцу сесть впереди. Они поехали к конторе гробовщика, которая оказалась заставлена гробами, пахло здесь пылью и старым деревом. На карнизе над стойкой сидел белоголовый орлан, которого Чистотец уже видел утром. К задней стене был прислонен гроб, «зарезервированный для Ибена Флуда»[106]. Открыв дверь, Юла махнул Чистотцу заходить. Приподняв крышку гроба, они оказались перед эскалатором, который привез их к длинному узкому проходу, похожему на пищевод какого-то зверя. Путь им освещали прозрачные сферы, наполненные переливчатыми желатиновыми завитками — точь-в-точь голубые диатомовые водоросли. Юла шагал молча, но у Чистотца возникло ощущение, что на него сыплются вопросы.
