Уильям Гибсон - Нейромант. Сборник
— Босс знает, как управлять кораблем, Кейс?
— Наверно. Ведь он служил в спецназе.
— А то этот японский паренек, он уже не пилот. А мне с этой яхтой будет трудно. Совсем новая…
— Пошли в рубку.
Мэлком нахмурился, подался назад и оттолкнулся ногой.
Сдирая с себя бесконечную бумажную ленту, Кейс последовал за Мэлкомом в большее помещение, судя по всему — кают-компанию. Здесь стояли такие же складные кресла, нечто вроде бара и «Хосака». Встроенный в переборку принтер стрекотал без умолку; из аккуратной щели, прорезанной в деревянной, ручной полировки, панели, метр за метром выползал тонкий бумажный язык. Кейс пролетел над стульями и нажал белую кнопку, вделанную слева от прорези, в помещении повисла тишина. Он обернулся и посмотрел на «Хосаку». В корпусе компьютера зияло не меньше десятка отверстий — маленьких, круглых, с оплавленными краями… В воздухе беспорядочно кружили крошечные капли застывшего металла.
— Насчет лазера ты угадал, — повернулся Кейс к сиониту.
— Рубка заперта, — сообщил Мэлком с противоположной стороны кают-компании.
Освещение потускнело, ярко вспыхнуло, опять потускнело.
Кейс оторвал распечатку. Те же нули.
— Уинтермьют?
Кейс осмотрелся; за причудливыми изгибами бумажной ленты еле угадывались коричневые стены.
— Это ты балуешься с освещением, Уинтермьют?
Около самой головы Мэлкома скользнула вверх часть панели, обнаружив небольшой монитор. Мэлком от неожиданности испуганно дернулся, вытер куском поролона, пришитым к тыльной стороне перчатки, пот со лба и придвинулся к дисплею.
— Слышь, а ты понимаешь по-японски, брат?
По экрану бежали какие-то иероглифы и цифры.
— Нет, — покачал головой Кейс.
— Рубка, она ведь заодно и спасательный модуль. Похожее, идет обратный отсчет на отделение. Закупоривайся.
Мэлком надел и загерметизировал шлем.
— Что? Он что, свихнулся? Вот же мать твою!
Кейс толкнул ногой переборку и рванулся сквозь бумажную лапшу.
— Нужно открыть эту дверь!
Но Мэлком только постучал по своему шлему; отдаленные лексановым забралом губы беззвучно шевелились. Из-под радужной ленточки, стягивающей головную сетку, выкатилась капля пота. Сионит выхватил у Кейса шлем, мгновенно приладил на место и щелкнул замками. Как только контакты на шейном кольце соединились, слева от забрала вспыхнули светодиодные мониторы.
— По-японски я не понимаю, — передал по радио Мэлком, — но и так ясно, что обратный отсчет идет с ошибкой.
Он ткнул пальцем в одну из бегущих по экрану строк.
— Люки, люки модуля! Он стартует с открытым шлюзом!
— Армитидж!
Кейс с силой ударил в дверь — и отлетел к противоположной стене, кувыркаясь и увлекая за собой десятки метров никому не нужной распечатки.
— Корто! Что вы делаете! Нам нужно поговорить! Нам нужно…
— Кейс? Слышу вас отлично…
Голос Армитиджа совершенно изменился, в нем чувствовалось дикое, ужасающее спокойствие. Кейс перестал выпутываться из бумажного рванья и затих.
— Извините, Кейс, но так нужно. Один из нас должен уйти. Один из нас обязан рассказать. Если мы все здесь погибнем, правда умрет вместе с нами. Я расскажу, Кейс, я все расскажу. И о Герлинге, и о других. Я долечу, Кейс. Уверен. В Хельсинки. — Корто замолк, шлем заполнила тяжелая, давящая тишина.
— Но как же это трудно. Кейс, — продолжил он. — Страшно трудно. Ведь я ослеп.
— Постойте, Корто. Подождите. Вы же ослепли, вы не можете лететь! Вы врежетесь в эти проклятые деревья. И вас снова хотят подставить, Богом клянусь, хотят, они же оставили люк открытым. Вы умрете и никогда ничего не расскажете, а мне нужен фермент, как он называется, фермент, фермент…
Кейс кричал высоким истерическим голосом. В наушниках раздался свист обратной связи.
— Не забывайте, чему вас учили, Кейс. У нас нет другого выхода.
А затем шлем наполнился бессвязным бормотанием, ревом помех, завыванием гармоник, прорывавшимися оттуда, из прошлого. Бессвязные обрывки русских фраз, а затем — незнакомый, очень молодой голос с акцентом среднего Запада.
— Нас сбили, повторяю, «Гром Омахи» подбит, мы…
— Уинтермьют, — заорал Кейс, — пощади!
Брызжущие из его глаз слезы отскакивали от лицевого щитка, хрустальными бусинками метались внутри шлема. И тут «Ханива» вздрогнула, словно по ее корпусу ударили огромным мягким предметом. Кейс представил себе, как спасательный модуль, освобожденный пиропатронами, отделяется от яхты, как ураган истекающего воздуха вырывает сумасшедшего полковника Корто из пилотского сиденья, из последней минуты «Разящего Кулака», воспроизведенной Уинтермьютом.
— С ним — все. — Мелком смотрел на монитор. — Люк открыт. Мьют отключил предохранительную автоматику.
Кейс попытался смахнуть слезы ярости. Затянутые в перчатку пальцы скользнули по лексановому забралу.
— Яхта, она герметична, но управление захватами улетело вместе с рубкой. «Маркус Гарвей» влип.
А Кейс видел бесконечное падение Армитиджа сквозь леденящую, холоднее русских степей, пустоту, бесчисленные витки, наматываемые им вокруг Фрисайда. По непонятной причине он воображал его в темном плаще с широко, как крылья огромной летучей мыши, распахнутыми полами.
17
— Ну как, получил то что хотел? — спросил конструкт.
«Куанг-Грэйд-Марк-Одиннадцатый» заполнял решетку между собой и льдом Тессье-Эшпулов завораживающе сложными радужными узорами, прихотливыми, как изморозь на стекле.
— Уинтермьют убил Армитиджа. Запустил его в спасательном модуле с открытым люком.
— Хреново, — посочувствовал Флэтлайн. — Но он же не был, вроде лучшим твоим другом верно?
— Он знал, как отклеить ядовитые капсулы.
— Значит, Уинтермьют тоже знает. Уж это точно.
— Я не шибко верю, что Уинтермьют мне скажет.
И снова этот жуткий, железом по стеклу, эрзац-смех.
— Умнеешь, похоже.
Кейс щелкнул симстим-переключателем.
Чип в оптическом нерве показывал 06:27:52, Молли успела уже наклеить себе обезболивающий дерм, и Кейс более часа следил за ее перемещениями по «Блуждающему огоньку», на дармовщинку притупляя свой отходняк чужим эндорфином. Боль в ноге прошла, Молли словно двигалась в теплой воде. На ее плече примостился «браун», его крошечные, похожие на хирургические зажимы, манипуляторы цепко держались за поликарбон костюма.
Грубые стальные стены, заляпанные эпоксидной смолой, крепившей во время оно нечто вроде обшивки. Мимо проехала тележка с двумя рабочими, Молли вжалась в стену, присела на корточки и выставила перед собой игольник; ее костюм стал серо-стальным. Худощавые, наголо обритые негры в оранжевых комбинезонах. Один из них негромко напевал на незнакомом Кейсу языке, мелодия звучала непривычно и навязчиво.
Молли все дальше углублялась в лабиринт переходов; Кейсу вспомнилось сочинение 3-Джейн, которое читала голова. Бредовое, абсолютно бредовое сооружение; бред, насмерть вросший в смолобетон, намешанный из эпоксидки и в пыль перетертых лунных пород, бред, пропитавший стальные конструкции и бесчисленные — уже не штуками, а тоннами измеряемые безделушки, всю эту беспорядочную хурду-мурду, которую натащили они с Земли, чтобы выстлать помягче свое гнездышко. И не просто бред, а бред непостижимый — в отличие от сумасшествия Армитиджа. Это сумасшествие Кейс понимал — или, во всяком случае, думал, что понимает. Изогните человека, изогните изо всех сил, а затем изогните его в обратную сторону, и снова — до предела. Повторите операцию несколько раз, и человек сломается, как кусок проволоки. Именно это и проделала с полковником Корто история. Именно она выполнила всю грязную работу, Уинтермьюту только-то и оставалось, что выделить этого, наиболее подходящего, человека из огромного количества прочих обломков войны, а затем легко, как водомерка по поверхности стоячего пруда, скользнуть в серое, плоское поле его сознания первыми сообщениями, вспыхнувшими на экране детского микрокомпьютера, в затененной палате французского дурдома. Уинтермьют сконструировал Армитиджа почти от нуля, взяв за основу военные воспоминания Корто. Но «воспоминания» Армитиджа не могли совпадать с воспоминаниями Корто; очень сомнительно, чтобы Армитидж помнил о предательстве, о вспыхнувших, как спички, «Ночных крыльях»… Армитидж являлся чем-то вроде отредактированной версии Корто, а когда напряжение операции достигло определенного предела, механизм Армитиджа сломался и на поверхность всплыл Корто со всей своей виной и болезненной яростью. И теперь Корто-Армитидж мертв — маленькая ледяная луна, кружащая вокруг Фрисайда.
Кейс подумал о ядовитых капсулах. Старик Эшпул тоже мертв, получил от Молли стрелку, так и не успев принять сверхдозу Бог весть какой дряни. Вот это — действительно странная и загадочная смерть, смерть свихнувшегося короля. Намереваясь уйти из жизни, Эшпул убил и свою так называемую «дочь» — «куклу» с лицом 3-Джейн. До сегодняшнего дня, до этих вот, опосредованных через Молли и ее органы чувств, блужданий по «Блуждающему огоньку», Кейс никогда не воспринимал людей такого, как у Эштпула, могущества как людей.
