Александр Тюрин - Отечественная война 2012 года. Человек технозойской эры.
— Девушка, меня трудно обидеть. Я привык к характеристикам моей личности в самом широком диапазоне.
Она положила одну руку мне на плечо, а затем потянулась губами… Я понимал, что-то здесь не то, уж больно резкий переход. Так и есть, не то. Из ее рукава в ладонь рванулось черное извивающееся тело, гибкое и растягивающееся как пиявка. Еще немного и эта «пиявка» впилась бы в мою шею. Я, схватив Веру за руку, попытался выкрутить это оружие, а женщина стала отталкивать меня. Под действием разнонаправленных сил мы упали, соскользнули по наклонной к центру листа и оказались в гуще капель-ундин. У этих бесформенных существ была страшная вязкость и вредное поведение. Вера сразу отпустила меня и, рванувшись, выплыла. А меня потянуло вглубь гущи, которая активно вибрировала, втягивая меня. Еще немного и захлебнусь…
Пришел в себя я от кашля. Ундины плескались в нескольких метрах от нас, на практически безопасном расстоянии, но верина «пиявка» была у моего горла, и край, обращенный к моей шее, выглядел предельно острым.
— Ага, режьте, режьте, стерва вы полоумная.
— И не подумаю, ты мне слишком дорого обошелся.
— Опять двадцать пять. Я всем обошелся очень дешево, кроме моей мамы. Итак, кого отвезли в институт криогеники и поликонсервации после того, что случилось в книжном магазине на Гаванской?
У Веры появилось мрачно-непримиримое выражение, превратившее ее мигом в леди Макбет, я даже подумал, что сейчас одними царапинами не отделаюсь.
— Это Лена была, представительница оптовой фирмы, которая сидела у меня в офисе. Я тогда как раз вышла в торговый зал. Ты не заметил, что она весит килограммов на десять больше, чем я? И вообще формы у нее другие.
Я вообще-то не оценивал формы только что застреленной женщины (оказывается, надо было), а лица ее не было видно из-за чипа-биостатора. В новостях по телеку фамилию жертвы тоже ведь не называли… Если повспоминать, комплекция у той женщины была более капитальная, чем у Веры. У женщины, застреленной в книжном магазине, были приличные ляжки и вообще, а Вера — просто струнка.
Лозинская не дала мне долго размышлять на тему сравнительного анализа ее форм. Она дернула мою руку, казалось, желая оторвать, однако, на самом деле, добросовестно предлагая увеличить расстояние между мной и агрессивными ундинами, которые уже потихоньку подобрались к моим пяткам.
Жидкие твари, изменив тактику, стали равномерным слоем разливаться по всему листу, стремясь не оставить нам ни одного сухого местечка. Мы бегали по зыбкому краю листа, выбирая место, где лучше перепрыгнуть на другую площадку. В конце концов, ундины заставили нас перемахнуть через пятиметровый зазор.
Встречающий лист слегка накренился, я поскользнулся, упал и стал съезжать к его краю. Около моих пальцев, судорожно цепляющихся за практически гладкую поверхность, появился красноглазый карлик. В его руках блеснули аккуратные ножницы. Он стал нацеливаться на мой мизинец и в этот момент верина «пиявка» пригвоздила его к поверхности листа.
Карлик укоризненно произнес «Я всего лишь хотел подстричь клиенту ногти, да здравствует косметический салон Бьюти-Шопа» и затих, пустив изо рта струйку белесой жидкости. Может быть, и не соврал.
Носки вериных мокасин наступили на мои пальцы, я смог подтянуться и выбраться на горизонтальную поверхность.
Теперь на этом листе нас осталось только двое. Пока я выбирал линию поведения (Лозинская — женщина непростая, с богатым прошлым и явно неустроенным настоящим), он оторвался от ветки и полетел. Лист оказался аэрогелем, поры которого наполнены гелием.
Искусственный осенний ветер гнал облетевшие листья по направлению к мусоросборнику, напоминающему огромный совок. Мы с Лозинской стояли на летучем островке, как двое влюбленных из снов о погибшей любви.
— Вера, напоследок я хочу услышать что-нибудь по настоящему интересное. Учтите, времени у нас мало. Когда мы попадем в мусорный шлюз, нам будет не до лирических бесед.
Глава 4. Исполнение последних желаний
— Что-нибудь интересное. Пожалуйста, — с готовностью отозвалась Вера. — Ты выглядишь так, будто не умывался лет двадцать. Еще? Омега имеет каналы воздействия на твой неокортекс. Еще? У тебя коронки на седьмом и восьмом зубах.
Ну что ж, попадание. Однако для этого не надо слишком глубоко копать, достаточно иметь доступ к полицейской базе данных.
— А еще я умолял дантиста дать больше анестезии, когда он ставил эти коронки. Вот это вам уже неизвестно. Также как и то, что «каналы воздействия» принадлежат другой стороне моей личности. Все слова уловили, дамочка?
— То, что ты называешь «другой стороной» своей личности, когда-то лежало на моем столе в виде проектного задания. Довольно толстая стопка документации, — она показала рукой толщину стопки, и у меня в этот момент перехватило сердце от того, какие у нее были пальцы. Нежные и сильные. — Так что не надо басен. Программный клиент, с помощью которого Омега компостирует тебе мозги, не «другая сторона» личности, а всего лишь служебная программка.
— Допустим, поверил. Интересно, Вера, а без моей скромной персоны при составлении проектных заданий можно было обойтись?
— Наверное, компьютер, который выбрал тебя из длинного списка кандидатов, имел чувство компьютерного юмора. Твоя кандидатура представляла практически идеального неудачника, интеллектуального авантюриста, терпящего поражение за поражением на всех фронтах.
— А если бы компьютер не был таким юмористом?
— Тогда бы тебя выбрала я. Я была за наиболее сложные начальные условия эксперимента.
Если честно, мне приятно смотреть на Веру, чтобы она не говорила (можно, в принципе, и уши заткнуть). Она совсем другая, отличная и от бунтующей девчонки Макаровой-Нильсен, и от подпольной секс-бомбы Мириам Хайле. В каждой её черточке, в движении зрачков под ресницами, в подрагивании уголка рта, в танце, который исполняют ее пальцы, в пряди, опускающейся на бледную щеку было что-то опасное и родное, что-то долгожданное, мучительное и радостное. Что касается обратного, приятно ли ей смотреть на меня, потрепанного человека в одних трусах, тут меня терзают сомнения — но лучше быть вообще неодетым, чем плохо одетым. Поиграем в «голого факира», в блаженного товарища Ганди, который таки победил великую Британию.
— Ну и чем закончился ваш эксперимент, Вера? Вроде провалился.
— Для того, чтобы этого не случилось, я прилетела сюда, вслед за тобой.
— Вы прилетели за куклой, которой управляет Омега? Прямо жена декабриста. Декабристка в квадрате. А учитывая, что вы вытворяли пять минут назад, когда едва не зарезали меня, то получается декабристка в квадрате и с большим приветом.
— Если уж я кого-то режу, то без «едва». Но я действительно не знала, чего от тебя ожидать. С одной стороны, ты — кукла, с другой, ты — человек, соединенный с искусственным интеллектом, который был специально создан для работы с тобой. Так что тебе надо выбирать.
— Вы про выбор между Омегой и Симулакром, между Ужасным и Кошмарным? Даже у средневековой невесты диапазон возможностей был шире. Она хотя бы могла уйти в монастырь.
— Надо, дружок, выбирать между чужим и своим. Чужое — это клиентская программа, которая делает тебя рабом Омеги. Своё — Симулакр, который не что иное, как продолжение твоей личности, твоя подлинная «другая сторона». Это я тебе как проектировщик говорю. Эволюция Симулакра от программного пакета, имитирующего твою личность, до искусственного интеллекта, который сознательно хочет быть с тобой в симбиозе, — была предусмотрена изначально. Предусмотрена и заложена мной в алгоритмы его развития. Хотя Омега об этом и не знала.
— Дамочка, заканчивайте с рекламой программной обеспечения. Когда мне осталось жить, может быть, пять минут, я хочу знать — между мной и вами что-то было? Что-то человеческое, непрограммное. Или я присутствовал в вашей жизни лишь как стопка проектной документации? «Мы спиной к спине у мачты, против тысячи вдвоем». С кем вы были вдвоем, со мной или с виртуальным призраком?
И, пусть времени у нас было в обрез, Вера с ответом не торопилась. Лишь излучала взглядом лукавство. И взгляд такой — искоса, из-под ресниц, который любого мужика заденет за живое, даже если у него от желёзок остались одни чехольчики. А вдруг у меня эрекция случится? Я ж в одних трусах. Тогда я, блин, пропал. Одно дело эрекция у Аполлона Зевесовича, другое дело у чмура; ничего кроме активной антипатии это не вызовет.
И тут Вера улыбнулась. Так улыбаются только старому знакомому, а, может, и не просто знакомому…
От резкого торможения я покатился кубарем и моя голова фактически оказалась между ног у севшей на попу женщины. Отлетевший лист застрял на полпути, напоровшись на разветвление в форме рогатины. По большому счету, здесь был затор из множества застрявших листьев.
