Александр Тюрин - Клетка для буйных (педагогическая фантастика)
Далее действие переместилось в школу. Перед первым уроком состоялся неприятный разговор.
– …Сашка, честное слово, я ему отдал! Ты в магазине был, Жаров пришел, и я отдал! Честное скаутское!
– Вы что, дураки, меня же папаня убьет! Может, еще поищете?
– Да нет! Жаров все обыскал. Вчера весь вечер плакал, говорит – выскочил за лимонадом, тут твой аппарат и свистнули. Прямо у него из квартиры, сечешь?
– Ну, вообще… Где этот дурак-то сам?!
– На пустыре сидит, боится в школу идти. Решил, что мы с тобой его бить будем. Саня, честное слово, я ему отдал!..
Первым уроком опять была математика. Матильда опытным взглядом высмотрела синяк на лице шестиклассника Токарева и громогласно обратилась к нему:
– Мало того, что ты математику не учишь, Токарев, так даже драться не научился, – а потом, посуровев, стала выпытывать: – Кто тебя ударил? Ну-ка, отвечай!
– Сам упал, – надувшись, буркнул ученик.
– Значит, испытал на себе закон всемирного тяготения, – тонко сострила учительница. – Ладно, садись, потом с классным руководителем разберемся.
Урок продолжился. Марина и Саша не разговаривали – мириться они пока не собирались. Саша мечтательно смотрел в пространство и невнятно бормотал: «Ну, Душман, ну я в такое превращусь, ну ты запомнишь мой прямой переход..». Лена Печкина, глядя на молчащих соседей впереди себя, смекнула шестым чувством, что настало ее время. Она приступила к активному обхаживанию Саши путем щипания, подталкивания и нашептывания всякого вздора.
– О чем это ты задумался, Токарев? – раздался над его ухом грозный учительский зов. Он по привычке посмотрел на Марину, но та отвернулась.
Мария Теодоровна сокрушенно произнесла:
– К доске вызывать ведь смысла нет, правда, Токарев?
– Не зна-аю… – промямлил Саша.
– Опять замечание писать? Не поможет. Что ж, давай дневник, для твоего же блага.
Учительница осквернила главный документ школьника первой «парой» и строго добавила:
– Мерецкая! А ты куда смотришь! Проследи-ка, чтобы Токарев занимался.
Марина в ответ только хмыкнула.
После урока с учительницей случилась неприятность. Настолько несуразная неприятность, что, предупреди ее заранее, она бы осадила на месте непрошеного доброжелателя. Мария Теодоровна отнесла журнал в учительскую и вернулась обратно. В классе никого не было.
– С доски не стерто… – недовольно проворчала она и плавно опустилась на свой любимый стул.
Впрочем, она ошиблась – это был вовсе не стул. Мария Теодоровна обрушилась на пол, коротко ахнув от неожиданности, затем секунду пребывала в положении, никак не соответствовавшем ее роли в обществе. И тут же взвилась, гневно озираясь. С пола поднимался испуганный Саша Токарев, приговаривая:
– Я не знал… Я только хотел шнурок завязать… Я не знал, что вы на меня сядете… У меня шнурок развязался, а вы взяли и сели…
Лицо учительницы на секунду стало жалким.
– Токарев! – воскликнула она и замялась, не зная, что и сказать.
– Шнурок развязался, – продолжал нудить ученик, явно собираясь захныкать, – а вы взяли и сели…
– Вытри с доски! – нашлась Мария Теодоровна. Лицо ее задергалось, и она скомандовала, забыв предыдущий приказ: – Всем в коридор!
Остаток перемены Саша просмеялся. Даже на вопросы заинтригованного Алекса не мог ответить, только выдавливал через силу:
– Всемирное тяготение ей подавай… Раз закон, значит, терпите…
На большой перемене произошел инцидент. Семиклассник, известный под кличкой Душман, стоял в укромном уголке школьного двора и курил. Он культурно отдыхал. К нему развязно подошел шестиклассник Токарев, начисто забывший, кто есть кто.
– Отдай часы, волосатый, – поигрывая желваками, попросил шестиклассник.
Душман обалдел. Даже сигарету выронил из вялых губ.
– Опять он, – сказал удивленно. – Неужели человеку одного фингала мало? Не понимаю я таких.
– Отдай часы, а то хуже будет.
– Может, пойти навстречу товарищу? – Душман принялся размышлять вслух. – Я ведь отзывчивый. Сделаю второй фингал хорошо, симметрично.
– Ты меня еще не знаешь, – предупредил дерзкий шкет.
– Почему не знаю? – озадаченно произнес Душман. – Знаю. Ноги об тебя вытирал? Вытирал. Замечательно вытер. – Посмотрел на ботинки. – А сейчас грязные. Придется повторить.
Он вздохнул, лениво подошел и так же лениво ударил. Затем хрюкнул и согнулся пополам, прижимая к животу руку. Поразительная штука! Ему показалось, что он влепил кулак в статую с веслом – вроде той, что стоит на школьном стадионе, только меньше. И попал прямо в пустой каменный глаз.
– Я предупреждал, – сказал торжествующий голосок. Никакой статуи рядом не было, только тот самый наглый щенок, и Душман разогнулся.
Щенок сказал, самодовольно сияя:
– Урод ты ушастый, а не Душман! Отдай вещь и чеши отсюда. Я ведь еще не бил. Смотри, ударю.
Это было чудовищно. Такого Душман не испытывал и в кошмарных снах. Какой-то сопляк смеет… Сопляк тем временем начал кланяться до земли, как маятник, раз, другой, третий. Душман понял, что над ним издеваются. Он озверел. И вломил без размаха, но в полную силу, как надо… Тут же полетел, врезался в землю, даже перевернулся разок. Ощущение было такое, будто его шарахнуло качелями. Если бы Душман успел что-нибудь заметить, он бы увидел, что это действительно были сильно раскачанные детские качели. Сквозь шум в голове он услышал слова:
– Свои часы я взял. Вставай скорей, а то уже урок начался.
И, как в тумане, увидел удаляющуюся фигурку.
Жизнь в школе продолжалась. На третьем уроке произошел любопытный эпизод. Завхоз обнаружил в вестибюле длинную скамейку из физкультурного зала на четвертом этаже. «Хулиганов развелось», – подумал он и снял двух десятиклассников с урока, чтобы немедленно вернуть скамейку на прежнее место. Десятиклассники добросовестно исполнили порученное и вернулись на урок. Через десять минут завхоз, вновь проходя по первому этажу, убедился, что скамейка стоит на прежнем месте. Тогда он ворвался на урок и потащил их разбираться. Уже в вестибюле обнаружилось, что скамейки там нет, и красный завхоз подумал, что теперь даже кефира в рот брать не будет. Говорят, в нем тоже есть градус.
В этот день директриса улучшала материальную оснащенность школы. А именно: в ее кабинет внесли новый стол, кресла и стулья, старую же мебель справедливо распределили по кабинетам подчиненных. Никто не заметил, что стульев внесли на один больше, чем значилось в комплекте. После этого на ближайшей перемене разыгралась настоящая драма. Из запертого кабинета директрисы доносились сочные звуки ударов и душераздирающие детские вопли такого содержания. «Я все понял! Ой, больно!.. Я больше не бу-у-уду!..» На этом фоне особенно жутким казался голос директрисы, который спокойно излагал правила поведения в школе. Всю перемену у двери метался обезумевший завуч, который тщетно стучался к своему начальству, отгонял испуганных детей и одновременно делал вид, будто ничего особенного не происходит. Когда прозвенел звонок и дети наконец разбежались, он открыл дверь взятым у завхоза ключом. Кабинет был пуст. Работал магнитофон, прокручивая записанную для школьного радиоузла праздничную речь директрисы. Естественно, без всяких воплей.
Кроме того, в школе в этот день имели место и другие происшествия, участники которых впоследствии либо ссылались на собственное переутомление, либо недобро поминали захвативших школу дегенератов.
Например, в самом конце одной из переменок, когда уже прозвенел звонок, находившиеся в учительской педагоги вдруг обнаружили, что выход загорожен намертво застрявшим в дверном проеме гимнастическим «козлом». Учителя очень спешили, поэтому вынуждены были преодолевать спортивный снаряд, кто как умеет. Одни перелезали, другие проползали низом, самые энергичные – вроде учительницы пения – совершали опорный прыжок. Физкультурник устанавливал порядок, приговаривая: «Жаль, подкидной доски нет».
Были и еще случаи. На последней перемене Матильда, войдя в свой кабинет, споткнулась о невероятных размеров классный журнал, лежавший на полу в развернутом виде. На каждом листе было только название предмета и ее фамилия с проставленной в четверти двойкой. Дойдя до математики, гордая Мария Теодоровна заплакала… Буфетчица позорно бежала из столовой, уверяя встречных, что пирожки были вполне доброкачественные, а какой-то подросток превратился в скелет, сжимающий в зубах пирожок. Когда взбудораженная толпа ворвалась в столовую, никакого скелета, разумеется, не было.
О других же маловероятных событиях остается только сказать: «Ну, ва-аще!»
Иначе говоря, Саша Токарев хорошо поразвлекся в этот день – с выдумкой, с огоньком. А потом вспомнил о Марине. Вернее, она сама о себе напомнила, когда демонстративно приняла приглашение некоего мальчика из параллельного класса покататься на спортивном велосипеде. (Собственно, Саша проименовал мальчика по-другому: «Одна сволочь».) Они договорилась так: после уроков расходятся по домам, затем новый друг берет дома велосипед и заезжает за Мариной. Тут уж Саша все припомнил: и ее вечные подколы, и вчерашние оскорбления…
