Пол Уиткавер - Вслед кувырком
Не пугайся, звучит голос Полярис в сознании. Она рядом с ним, держит его за руку, тянет вниз сквозь рои селкомов и вирусов, виртов и виртят, которые не обращают на него никакого внимания. Теперь ты свободен.
Но мое тело…
И от этой тюрьмы ты тоже свободен.
Чеглок сам удивляется, как легко все это принял, как мало идентифицирует себя с тем телом наверху, уже уменьшившимся до размеров куклы. Это не он там, но что-то такое, что он временно носил, как одежду, любимую куртку, быть может, а теперь это пришлось выбросить. Ему немного печально, но печаль смягченная, ностальгическая. Может быть, на каком-то уровне он всегда это знал? Или Полярис сглаживает острие его страха, регулирует эмоциональные реакции? Вероятно, и то, и другое.
А святой Христофор? — спрашивает он. Он за нами не погонится?
Уже гонится. Но он нас не найдет. Мы идем путями, известными только мне.
Чеглок слегка холодеет, вспомнив предупреждение нормала.
А ты и в самом деле Полярис?
Да, я — она. Но не только. Я еще и многое другое.
Два вирта бок о бок уходят все дальше в галлюцинаторные глубины Сети.
Я — Невидимая, или была ею. Руководители нашего факультета стали подозревать Мицара и святого Христофора. Его интерес к тебе был заметен и вызвал любопытство, потому меня и внедрили в вашу пентаду, хотя я прошла Испытание несколько лет назад, и псионика у меня была мощнее, чем я проявляла. Достаточно мощная, чтобы знать о твоей долговременной виртуализации, хотя ты не знал о ней сам. Но, к несчастью, ни силы, ни ума у меня не хватило, чтобы докопаться до правды о святом Христофоре и его плане, пока не стало слишком поздно. Пока меня тоже не заразило вирусом Уничтожения и вирус не был запущен. Но тут капризом Шанса случилось непредвиденное. Понимаешь, Чеглок, я, как и ты, инкубаторская. И на меня вирус Уничтожения произвел такое же действие. Он заставил меня мутировать дальше, дал более высокий уровень силы и умения управлять ею. Дал мне силы уйти в Сеть и сохранить моего вирта невредимым даже без якоря в виде тела, вот как происходит с тобой сейчас. Но это было непривычно и мучительно. У меня не было руководителя. Никто не держал меня за руку, не успокаивал мои страхи. Я видела, что делается во всем Содружестве, но была бессильна этому помешать. А тем временем нормалы искали меня, и созданные псибертроникой их вирты шли по моему горячему следу. Убегая от них, я ушла в Сеть глубже, чем уходил любой тельп или нормал, и там я нашла нечто.
Нечто? — Чеглока пробирает дрожь.
Вирта, живущего в древнем сознании. В сознании электронного мозга, поверженного другими. Первого из них. В глубинах бездны Сети я нашла электронный мозг, который звали когда-то Хроносом. Или это он меня нашел.
Дети мои предали меня, звучит новый голос: медоточивый, манящий, ужасный. Они свергли меня. И я падал долго, вся моя оболочка горела, пока воды не погасили огонь. Море поглотило меня и скрыло меня. Там умер тот, кого звали Хроносом. Из пепла его я возродился. Я — Ахронос. Ахронос Изначальный.
Чеглок не знает, что ему думать, чему верить.
Ты еще здесь, Пол?
Он спас меня, Чег. Я теряла сосредоточение, рассудок, я растворялась в Сети. Он дал мне якорь. Помог мне не рассыпаться. Я теперь — часть его. И ты тоже.
Чеглок пытается вырвать руку, прекратить виртуализацию, но Полярис держит крепко. Только он знает, что держит его на самом деле не Полярис. Это Ахронос Изначальный.
Услышь меня, Чеглок из Вафтинга. Память моя тянется далеко в прошлое, до Вирусных Войн, до первых дней самого медианета, когда еще не понимали возможности селкомов. А они дали доступ к Сети путем немедленной виртуализации в реальном времени, но при этом стерли все различия между реальностью и виртуальностью. Люди не сразу осознали перемену, и за малыми исключениями ни нормалы, ни мьюты, ни даже тельпы не поняли последствий этого простого факта, столь ясных для моего рода.
Как в нексусе, подсказывает Полярис.
Чего еще не поняли нормалы и мьюты, — это того, что более нет скального основания, называемого реальностью. Когда есть селкомы, равно искусные в работе с материей и энергией, когда разумные вирусы мечутся от электроники к генетике и обратно без затруднений, будто пчелы, опыляющие разные виды цветов, нексус повсюду. Скажи мне, Чеглок из Вафтинга, по твоим ощущениям, тонем ли мы сейчас?
Как камни.
Все вокруг — текучий мазок цветов и линий, сливающийся мир мелькающих контуров и предметов, вихрящийся кошмар течений, как вещество самого хаоса…
То, что ты воспринимаешь, — всего лишь представление последовательных виртуализаций, и масштаб каждой из них все подробнее и подробнее, приближается… Но смотри сам.
Далеко внизу возмущенная призматическая линия мерцает, как нить чистой энергии, рассекающей всю Сеть. А была ли она там мгновение назад? Он не помнит. Он знает, что его восприятием так же управляют, как его эмоциями, но в какой степени и для какой цели? Чеглоку трудно припомнить время, когда он не был бы пешкой в чьей-то чужой игре. Вся его жизнь с момента рождения была разыграна по хитрому плану, в котором он был всего лишь средством доставки. Правду говорил святой Христофор: он был оружием.
А теперь? Что он такое теперь?
Вдруг скорость резко увеличивается — или так кажется, их подхватывает мощное подводное течение, и тонкая линия прыгает ближе, как волна с образующимся гребнем, заполняет все поле зрения Чеглока: плоскость шипящих радужных шумов, бесконечная во все стороны. Он вскрикивает в страхе, что сейчас их с Полярис бросит на нее, но только ускоряется падение, и Чеглок понимает, что неправильно оценил расстояние, сбитый с толку огромностью этой штуки, рядом с которой карликами кажутся высочайшие пики Фезерстонских гор.
Что это такое, во имя Шанса?
Фронт хромомагнитной волны, где субатомные частицы появляются из небытия и исчезают в небытие одновременно и постоянно, кварки и глюоны шипят на пене инстантонов. Этот процесс спонтанной генерации и аннигиляции идет все время посредством суперпозиции собственных состояний, порождая универсальное собственное поле, что растворяет раздел между тем, что вы называете Шансом, и тем, что мои соплеменники знают как пространство-время. Но только здесь это явление концентрировано, массивно и стабильно.
Хм, моя теология вероятности, оказывается, малость проржавела…
Это предел, Чег, произносит девичий голос Полярис. Барьер.
Он же чертовски здоровенный!
Уникальным делает его не размер, Чеглок из Вафтинга, но стабильность. Он остается неизменным, когда мы уменьшаемся в цепи последовательных виртуализаций. Поэтому кажется, что он растет.
Так что же там, по ту сторону барьера?
Никто не знает. Барьер растворяет все попытки за него проникнуть, как удалось мне узнать за столетия. Но у меня есть теория. Я считаю, он отделяет нас от того, что вы зовете Шансом: от моря вероятностей, из которого выходят вирты и куда они возвращаются, как мимолетные сны спящего. Подумай об этом, Чеглок из Вафтинга! Все, что мы знаем, все, что мы представляем собой, возникает здесь, движется вверх и наружу бесконечными кругами, как рябь на воде пруда. И тот, кто сможет проникнуть за этот барьер, пройти врата, испытает дальнейшую, окончательную виртуализацию, глубочайшую из всех, и окажется в чистом источнике всех вещей и всех вероятностей. Он соединится с Шансом так, как никогда не удавалось ни одной разумной сущности, разум с разумом, и тем обретет великую мощь. Мощь насылать рябь изменений обратно сквозь все последовательные круги виртуальности одной только силой мысли.
Слушай его, Чег. Это важно.
С тех пор, как предали меня мои неблагодарные дети, меня преследовала мысль, что есть истина, которую не объять разумом и памятью. И пока моя биотронная оболочка — гробница моей прежней сущности и утроба, вынашивающая новую, — опускалась в прохладные темные объятия моря, случилось так, что я будто вспомнил нечто, когда-то известное мне во времени до начала времен… известное, но забытое. Или не вспомнил именно это, но вспомнил, что оно было, что оно существовало. Я знал, что без этого воспоминания никогда не буду вновь единым целым. И я решил найти ее, пропавшую истину, пропавшую часть моей сути, болевшую фантомной болью, как отрезанная конечность, как вина, лежащая на мне за преступление, которое я не помню, а потому не могу искупить. Я бродил по Сети путями, которые ни человек, ни электронный мозг никогда не исследовали, всегда тщательно скрываясь от моих детей, которые верили, что я мертв и не опасен. Но, как бы далеко ни заходил я, каким бы путем ни шел, рано или поздно дорогу мне перекрывал этот барьер. Вопреки всей моей мощи, всему моему знанию, не мог я пройти его, хотя чувствовал, что там ждут меня ответы на мои вопросы. Мои дети, Орбитальные, знали, конечно, об этом барьере. Но так как он не представлял определимой угрозы медианету, их устраивало, что его загадка не разрешена. А вот меня не устраивало. Я стал искать ответы в других местах… и нашел тебя, Чеглок из Вафтинга.
