Евгений Максимов - Тот, кому нельзя доверять
— Мой дорогой коллега, у меня создается такое впечатление, что вы занимаетесь саботажем. Я требую объяснений происходящему.
— А что вам не нравится? По-моему ваши притязания просто беспочвенны. Ведь вы сами настояли на продолжении эксперимента, хотя я и предлагал остановиться и возобновить работу только после обработки всей полученной информации.
— Я это отлично помню. Мне кажется подозрительным то, что происходящее прямо противоположно тому, о чём вы говорили мне ранее. Зато всё идет именно так, как вам бы хотелось. У подопытного была замечательная встреча с тем, кто служит ему лишь помехой. Причем у препятствия было настолько благодушное настроение, что они даже подружились. Разве такова была модель, предлагаемая вами и одобренная мной? В такой ситуации они должны были бы набросится друг на друга и подопытный бы сломил сопротивление и уничтожил препятствие. Только появление этого непонятного ангела-хранителя могло бы что-то изменить. Но никакого вмешательства в ход эксперимента обнаружено не было. Следовательно — моделирование было недостоверным. Мне это кажется несколько странным, а вам?
— Я действительно не знаю, что произошло. У меня возникает подозрение, что подопытный не хочет уничтожать препятствие, он наоборот хочет превратить его в себе подобного. Это несколько сложнее, зато поможет избежать шока. Возможно, это первое решение, которое он принял самостоятельно. Вы должны гордится этим, а не упрекать меня в том, что дерево недоверия, внедренное в его психику стало неожиданно приносить странные плоды… А именно — доверие, от которого один шаг до самой настоящей дружбы. Хотя возможно я и не прав.
— Что вы имеете в виду?
— Они сейчас направляются в такое место, где пресловутый ангел-хранитель не сможет до них дотянуться. Возможно, там и состоится окончательная разборка?
— Что это за место? Мы сможем их там контролировать?
— Я не знаю. Моделирование мира лежит на вашей совести, советую проверить все дыры и укромные места, которые остались в системе. Хотелось бы узнать, что же там все-таки произойдет.
— Может быть, мы всё-таки сможем узнать, кто нам упорно мешает проделать всё так, как нужно. Хотелось бы верить, что эксперимент закончится именно этим разговором.
— Мне кажется, что всё, увы, не так просто, как нам хотелось бы думать.
— Не будьте излишне пессимистичным, перед нами открываются такие горизонты, о которых раньше можно было только мечтать.
— Я вполне реально смотрю на вещи и в очередной раз предлагаю прекратить эксперимент, пока у нас еще осталось хотя бы несколько рычагов управления. Если он выйдет из под контроля, то последствия могут быть устрашающими, а главное в том, что мы не можем ничего предсказать. Мы не имеем права вносить серьёзные нарушения в модель.
— Ну, знаете ли, это уже смахивает на трусость. Никогда не думал, что вы опуститесь до того уровня, на котором ставите интересы нескольких придуманных людишек, выше научных и общечеловеческих интересов.
— Общечеловеческими интересами здесь и не пахнет.
— Занимайтесь своим делом! Анализируйте поведение подопытного, а то он у вас что-то совсем расшалился. Если эксперимент сорвётся, то это будет лежать исключительно на вашей совести, и я постараюсь, чтобы об этом узнало, как можно больше людей.
— Не волнуйтесь, я продолжу работу, но помните о моём предупреждении. Мы уже не в состоянии безгранично навязывать подопытному свою волю, следите за тем, чтобы он не обернул свою власть против нас.
— Кто? Персонаж модели? Да вы просто сошли с ума.
— Надеюсь, что это так…
II. Альянс
— Меня побили камнями на детской площадке
Я ушел чуть живым, скрываясь в чужом районе
Но собаки нашли мой след и грызут за пятки
Я устал считать, сколько суток идет погоня
Мягкая музыка и чуть хрипловатый голос Чижа пробудили меня от сна. У меня было отчетливое ощущение, что эта песня поётся про меня. Очень скоро мне придется бежать неизвестно куда. Меня побили? Неправда! Меня просто-напросто убили. До сих пор в груди пульсирует боль, от которой я убежать никуда не смогу. Неужели она теперь будет всегда сопровождать меня? От этой мысли я даже содрогнулся и немедленно открыл глаза. Надо мной был лишь высокий, почти недостижимый, потолок. Абсолютно белый — ни пылинки, ни пятнышка, я на нём не увидел, как не напрягал глаза.
Я дёрнулся, пытаясь поднять своё тело с постели, но безуспешно. Крепкие ремни удерживали его в строго горизонтальном положении. Даже голова была зафиксирована так, что смотреть я мог только в потолок. Руки и ноги упорно не хотели слушаться моих команд и даже не откликались, как будто их и вовсе нет. Если бы не едва заметное давление ремней, можно было бы даже подумать, что тела я уже лишился. Единственной вещью, которую я отчетливо воспринимал, была боль.
Песня закончилась и мир вокруг меня погрузился в гробовую тишину, нарушаемую только моим прерывистым дыханием. Я еще раз рванулся вперёд, но снова остался в том же положении.
— Проснулся? — голос был красивым и мелодичным. Говорящий был справа от меня, вне поля моего зрения.
— Да, — прохрипел я, удивившись тому, что голосовые связки мне ещё подчиняются.
Ответа не было. В моей голове возникло изображение человека, который равнодушно кивнул мне головой и направился к выходу. Он удовлетворил своё любопытство и теперь вполне может удалиться, оставив меня один на один с самим собой.
— Где я? — на то, чтобы произнести эти два слова мне потребовались израсходовать чуть ли не весь запас своих сил.
— В больнице. Во всяком случае, так это место называют те, с кем я общался.
Я молчал, ожидая продолжения. Мой собеседник помолчал некоторое время, словно думал о чём-то своём, а потом продолжил.
— Это место скорее похоже на сумасшедший дом… С двумя пациентами, — я услышал его тихий смех.
— Ты и я?
— Именно так. Вот смотрю я на тебя лежащего в смирительной рубашке, да ещё и перевязанного кучей прочных кожаных ремней и размышляю: «Неужели и в нормальных больницах с пациентами обращаются подобным образом?» Я, правда, нечасто посещал больницы, но всё же мой опыт подсказывает мне, что так быть не должно. Правильно?
Я промолчал, не зная, что и сказать. Сумасшедший дом? Мы лежим в кроватях, связанные и беспомощные. Хотя мой собеседник только что сказал, что видит меня. Он развязан? Или просто его голову зафиксировали не так надежно, как мою и он может свободно смотреть по сторонам, или, по крайней мере, может, скосив глаза, увидеть, что происходит в этой комнате?
— Ты тоже связан? — спросил я и тут же, чуть не застонал от боли, которая вырвалась из груди и широкими волнами растеклась по всему телу, накрыв меня с головой. Потом она начала медленно отступать, слишком медленно — надо поменьше говорить, я и дышу-то с трудом.
— Нет, — в голосе не было ничего кроме безразличия. Ему было плевать на мои страдания, — Я не связан, но помочь тебе ничем не смогу. Меня обездвижили другим способом… Я больше похож на парализованного. С огромным трудом я могу крутить головой, могу даже пользоваться одной рукой, чтобы дотянуться до чашки с водой, которая стоит у изголовья. Но ноги меня абсолютно не слушаются. Ты не волнуйся… С тобой скоро сделают то же самое, просто они побоялись колоть тебе нужные для этого лекарства — тебя перед тем, как привезти сюда и так неплохо накачали наркотой.
Я молчал, ожидая, когда боль полностью схлынет и я смогу разговаривать.
— Тебя, кстати, обманывают, — сказал вдруг мой собеседник, — Ты сейчас не можешь испытывать боли, поскольку с тобой всё в полном порядке. Просто твой мозг взял на веру пистолет, который сжимал в руках твой похититель и интерполировал твои ощущения до нынешнего момента. То, что ты ощущаешь сейчас — это то, что ты должен был бы ощущать, если бы в тебя по-настоящему стреляли, но ты каким-то чудом умудрился остаться в живых. Понятно?
— Как фотография? — прохрипел я и тут же вновь захлебнулся в волне боли, которая вновь накрыла меня, совершенно не заботясь о том, что я знаю про её нереальность. А может быть она и вправду настоящая? Но как я тогда очутился здесь? И что это за место? Мне конечно неизвестно, какой должна быть загробная жизнь, но это не она. Если после смерти мне было суждено попасть в маленькую комнатку с белым потолком и невидимым собеседником, то какой смысл был в жизни? Если он, конечно же, вообще был…
— Фотография, — до меня опять донесся его голос, на этот раз в нём была легкая заинтересованность, — Неплохо придумано.
Похоже, мои слова заинтересовали его куда сильнее моих мучений. Мне стало немного обидно, хоть эти слова придумал не я. Правда этот человек может лежать здесь уже очень долго, совершенно один, не слыша звуков человеческого голоса и ему приятно слышать человеческую речь. Интересно, а сам я, сколько здесь уже нахожусь? Сколько прошло времени с тех пор, как меня несли вниз головой на чьём-то крепком плече?
