Александр Белаш - Война кукол
Габар мычал, заикался, ерзал на стуле, с ужасом убеждаясь в правоте масонского пресвитера: «С вора шерсть убегает»: все вокруг было усеяно его куньими волосами — вся одежда, пол и даже в воздухе летали тонкие шерстинки. Никогда раньше с ним такого безобразия не было, ну разве чуть-чуть, во время экзаменов. Но все когда-нибудь кончается. Кончилось и это тягостное признание, и на столе появился альбом.
Если бы тут были только трое — он, следователь и Хиллари, — Габар бы попробовал прикинуться потерявшим память, но рядом сидел отец, который знал Габара как обритого, а теперь, перед открывшимися тайнами души его сына, был строг и суров, как сам масонский Бог.
Человеческий мозг — эта, можно сказать, вершина эволюции — обладает гигантскими резервами; каждый день, каждый час, каждое изображение остаются в нем на всю жизнь. Но тайники памяти вернее назвать гробницами, чем кладовыми, потому что информация пропадает в них навсегда, и по своей воле человек распоряжаться ею не может, кроме той незначительной части, что нужна повседневно. Люди решительно ничего не помнят и все забывают, но и то, что они вспомнили, является им не в подлинном, а в каком-то искаженном виде, в свете собственных измышлений и фантазий. Выдумки, домыслы, хаотические мысли, которые для человека почему-то ценнее истины, запоминаются наряду с реальными событиями, а то еще и оттесняют их, облекаются в абстрактную форму слов и подаются на речевой выход. Неудивительно поэтому, что при объективном судопроизводстве показания свидетелей стоят на последнем месте в длинном ряду доказательств.
У киборгов процент истины значительно выше, как у хороших фотокамер. Но киборгов тоже надо научить пользоваться мозгом, правильно запечатлевать, а потом сравнивать, анализировать. Жизнь — это не застывшая карточка, это непрерывная движущаяся лента. Вот с кинофильмов обучение киборгов и начинается. Сначала с главных действующих лиц, потом запоминание второстепенных персонажей, а затем и эпизодических, мелькнувших в кадре буквально на одну-две секунды. А затем документальные съемки — беспорядки, задержания, демонстрации. Киборгу показывали фотографию, а он после просмотра должен был опознать лицо в толпе. Это очень непросто. Киборги обучались в специальной полицейской школе и сдавали сложный выпускной тест; если результат не превышал 85%, то такой киборг не рекомендовался к полицейско-розыскной работе; у Рекорда было — 92%. Люди этот тест не выдерживали — никто, кроме отдельных экземпляров, которые, как правило, уже не один год работали в полиции. Но то с людьми, с другими разумными еще тяжелее; пока человек не привыкнет к чужому образу, лица он путает безбожно. Киборги тоже.
Поэтому Хиллари решил сохранять спокойствие, что бы ни случилось. В конце концов, если Рекорд ошибется, придется идти долгим кружным путем — под акт на стенде изымать из памяти Рекорда запись акции, на большом аналитическом компьютере сличать лица по костям черепа, опознавать брошенную вором сумку, проводить генетическую экспертизу изъятых волосков и так далее. Все это отодвинуло бы оперативное расследование минимум на неделю. Но Рекорд, умница, не ошибся.
Теперь то же самое испытание предстояло Габару. Хиллари медленно, одну за другой, листал страницы альбома с фотографиями, не проявляя никаких эмоций ни при попаданиях, ни при промахах. Габар вел себя как истинно разумное существо — он старательно путал лица и ошибался на самом очевидном, и при этом он был правдив и искренен. Прошло всего три дня, а он уже не помнил ни Чару, ни Гильзу; Косичку он узнавал только с косой, а без косы — не смог. Достоверным было опознание Дымки; Фанка и, самое главное, Маску он безошибочно угадывал и в гриме (среди шести таких же измазанных девчонок), и без грима (портрета Маски без боевой раскраски не было, и Малютка Кирс «отмыла» ей лицо на компьютере), и, что самое главное (Чак молодец, не упустил и этот момент), — в том гриме, в котором она была у Дорана.
Габар, загипнотизированный плавным переворачиванием страниц, лишний раз подтвердил, что войну объявила именно Маска. Стало совершенно ясно, что и встреча Габара с Дымкой тоже была случайной, и именно она запустила целый ряд трагических событий. Бедная, незадачливая Дымка! Спасая, как ей казалось, Габара и семью, она не смогла сделать ни того, ни другого — семья вынуждена бежать, явка Банш в театре провалена, Габар, понурив голову, дает показания.
Габар уже совсем было отчаялся, но тут альбом кончился. Не успел Габар глубоко вздохнуть, как ему принялись задавать вопросы — однако и они иссякли. Хиллари раздумывал — по всему выходило, что Габар говорит правду — он вскрыл флаер, к нему залезла Дымка, она же и угнала флаер. Дымку взяли, но Габар успел удрать и предупредить семью, узел связи направил его в театр, откуда они ушли, разделившись на две группы; с одной из них — а именно с Фанком и Маской (только их он и узнает уверенно) — он жил, сам не зная где; он так путано рассказывает про дом, что сомнений не остается: киборги намеренно скрывали маршрут — разобрался же парень в схеме канализации, затем сам и очень быстро нашел театр. Реакция хорошая; должно быть, тьянга и впрямь сообразительный.
Габару хотелось пить, Габару хотелось спать, у Габара чесалось все тело, но он боялся даже пошевелиться, чтобы этот эйджи не подумал о нем какую-нибудь мерзость. Времени прошло достаточно много, чтобы Габар, бросая раз за разом короткие взгляды, рассмотрел его как следует. Ведь эйджи, если придираться, не идеально гладкие, на их коже тоже растут волосы, только очень редкие и тонкие. Хотя это как сказать — Габар видел мужчин-эйджи, которые разводили на лице такие заросли, что им бы позавидовал любой кудлатый тьянга. Бывал Габар и в общем бассейне, куда ходили и эйджи (здесь абонемент дешевле), и яунджи; там Габар тоже видел ребят, покрытых по плечам, по груди, по ногам черным коротким волосом, что, по мнению Габара, выглядело гораздо хуже, чем если бы сплошь. Габар — тогда он еще водился с крутыми ребятами — сделав это открытие, презрительно сплюнул и произнес: «Эйджи — это облезлые яунджи».
Будем снисходительны к Габару — ему тогда было одиннадцать лет; но все равно, если бы это высказывание услышал кто-нибудь из Этического Комитета, не избежать ему цикла принудительных нравоучительных лекций. С тех пор Габар повзрослел и разобрался в некоторых мелочах. В том, в частности, что люди произошли от обезьян и страшно этого стесняются. У людей большой комплекс, что шерсть — это дикость, и они любым способом от нее избавляются — стригутся, бреются, мажутся эпиляторами, чтобы достигнуть идеала. Идеал им показывают на экране — это эйджи, на котором нет ни единого волоса, за исключением прически, ресниц и бровей.
Еще Габар прочитал книжку; она называлась «Скрытые причины ксенофобии эйджи», и раздел про яунджи там был самый большой и обидный. Действительно, что делать, если ты с самого рождения мохнатый. Преодолеть это, советовала книжка, можно только добротой, вежливостью и умом. Любят же эйджи умных и ласковых собак… Но стоит только огрызнуться, закричать — как эйджи подсознательно пугаются тотально волосатого субъекта, принимая его за зверя, и, объединившись — а эйджи вокруг много, гораздо больше, чем всех других, — тотчас же дают мощный согласованный отпор. Хоть эйджи и летают в Космос, а по-прежнему боятся нападения хищников, словно они все еще живут в пещерах. «Стремясь подчеркнуть свой ум и противопоставить себя природе, люди выводят шерсть на теле», — писал автор. Судя по этому, рядом с Габаром сидел один из самых больших умников, с которыми Габару приходилось встречаться. Габар внимательно разглядел его исподтишка, и все не переставал удивляться. Он думал, что такие люди бывают только в кино — их там гримируют и показывают в рекламе. Ни один из близко ему знакомых эйджи не был на него похож. Хиллари, может, был и не особенно красив, но поразительно чист; рубашку он словно специально купил час назад в магазине; гладкое, ровное лицо, белая с розоватым отливом кожа, белые, с блестящими, словно лакированными, ногтями, руки. Эти руки прямо-таки отпечатались в памяти Габара — именно они и жили; длинные, тонкие пальцы перелистывали страницы альбома, придвигали альбом ближе к Габару, взлетали в воздух, снова ложились на стол — Габар смотрел на них как зачарованный. И еще — он совершенно не пах, ничем, как призрак. Габар извелся с этим запахом; вы же все прекрасно знаете, как шерсть хорошо впитывает и как долго удерживает запахи, а если ты живой, да еще имеешь свой собственный индивидуальный аромат?.. Книга его успокоила и на этот счет — нечего, дескать, комплексовать и мыться по пять раз на дню; достаточно обычной гигиены, ведь у эйджи очень слабое обоняние…
А рядом с этим Габар испытывал смущение и сильную неловкость — и за свою всклокоченную шерсть, и за запах, в котором он, казалось, купается. Габар очень и очень отчетливо ощущал свою неполноценность, и ему хотелось плакать. Почему так оно было, Габар и сам не понимал, и уж тем более не мог он объяснить той пропасти между собой и Хиллари Хармоном, которую видел. Эта пропасть разделяла не только эйджи и яунджи, она глубоким разломом разрывала мир людей на те 70% централов, которые едят синтетическую суррогатную пищу, и те 30%, которые потребляют натуральные продукты. Более того — Хармон относился к тем 15%, которые питаются только высококачественными деликатесами, ведут здоровый образ жизни и регулярно отдыхают на шестизвездных курортах. Синтетический белок, конечно, насыщает (в него даже включены витамины и микроэлементы), а карбонгидрат дает энергию, — но никогда они не дадут тот здоровый цвет лица, ту наливную упругость кожи, которая была у Хиллари, ту сильную пластику и ловкость. Габар привык видеть хлипких, костлявых ребят, тощих, визгливых, прыщавых девчат — и считал это за норму. Хиллари был другой — чистый, уверенный, словно представитель иной расы, и своей непохожестью на прочих, обычных, пугал Габара. Габар от волнения путал слова линго, говорил коряво и неграмотно и, угнетаемый мыслью о том, как все о нем сейчас скверно думают, еще больше терялся, запинался и блуждал глазами по комнате… все плохо, все отвратительно. Наверное, его принимают за асоциала и за умственно недоразвитого…
