Виктор Бурцев - Алмазные нервы
– Курите, курите… Так вот, после того как в игру вошли люди якудза, начались гонки. К финишу мог прийти первым кто угодно, и здесь потребовалось второе ускорение – госпожа Энгельберт. Кстати, она была очень удивлена, когда узнала, что Игорь также действовал по нашему плану. А потом все складывалось самым удачным образом. Нам повезло, что Тодзи не нашел времени и желания распорядиться НЕРвами. Но теперь Тодзи мертв – поправьте меня, если это не так. Не знаю, каким образом эти НЕРвы попали именно к вам, но рискну предположить, что они попросту никому не нужны. Все участники добились того, чего хотели – устранения конкурентов, укрепления позиций, просто мести – и теперь довольны.
Мы, как видите, получили украденную у нас господином Кимом вещь. Вы – госпожу Энгельберт, плюс к тому я осмелюсь предложить вам некоторое денежное вознаграждение.
– Идите к черту, – сухо сказал я, бросив недокуренную сигарету на дорогое ковровое покрытие. Окурок зашипел и погас – специальная обработка. Даже тут не сумел им насолить.
– Что ж, это можно отложить на потом. Если вы имеете какие-то вопросы, задавайте.
– Где сейчас Игорь?
– У Шептуна. Свое разовое задание он выполнил, деньги получит позже, а Шептуну он понравился, и на здоровье. Игорь нам больше не нужен. По сути, у него даже не было легенды – он есть то, что есть.
– Что со Спрогисом?
– Господин полковник задержан пару часов назад за участие в перевороте.
Думаю, его разжалуют, может быть, посадят.
– Соколов?
– А вот тут я полный пас, – развел руками Мыльников. Судя по лицу, он действительно не врал. – Зачем вас хотели убить, зачем понадобился этот чертов андроид, зачем, в конце концов, вас пытались не пустить в Москву и мариновали у Ягера – ума не приложу. Разбирайтесь сами, если есть охота. Ягер, кстати, почти сразу после вашего визита укатил в Браззавиль, чего ему там надо – неизвестно. Вроде бы он работал на японцев, но на кого он только не работал… Это какая-то третья сила, Таманский. Подозреваю, что они предугадывали возможность вашего участия в игре с НЕРвами и решили вас безболезненно устранить. Но это только теория. Если узнаете правду – расскажите мне, пожалуйста, буду весьма благодарен.
– Вы меня переоцениваете, майор.
– А может быть, недооцениваю? Так или иначе, вы свободны, госпожа Энгельберт тоже, если вы решите возобновить разговор о вознаграждении, свяжитесь с господином Цурикатой или Добсоном…
Бородач учтиво кивнул – стало быть, он и есть Добсон,
– Идите к черту, – повторил я, поднялся и вышел. Ласточка вышла за мной.
В машине мы не разговаривали. Я высадил ее возле дома, вежливо попрощался и покатил к себе. Не могу сказать, что я чувствовал себя оскорбленным до глубины души, но что-то такое внутри ворочалось, кипело и вот-вот готово было выплеснуться. Меня использовали как пешку. Меня часто использовали как пешку, что было в порядке вещей, но на сей раз я был пешкой проходной, к тому же активно сбивавшей с дороги более сильные фигуры. Не говоря уже о других пешках, таких, как Тройка, Артем, Мартин.
Остановив «форд» у древнего телефона-автомата, я сунул в сканер свою карточку и набрал сложный номер с тремя паузами – специальная секретная линия, по которой мы с Шепом общались, не боясь прослушивания.
Шеп ответил сразу.
– Привет, Скример. Соскучился? Мы же только что расстались. У тебя все в порядке?
– Более чем. Нужно встретиться, Шеп.
– В «Алебастре»?
– Нет. Кафе «Турандот» на Вахтангова, время обычное. Очень важно.
– Есть.
Ну вот и все. До самого рандеву я усиленно накачивался спиртным во всех попутных забегаловках. В одном месте я подрался, в другом – наблевал на стойку и был вышвырнут вон. В результате в «Турандот» я вошел, изрядно покачиваясь, чем заметно поразил трезвенника Шепа. Обрушившись за его столик, я для начала перевернул подставочку с приправами.
– Прими антиалк, – сказал Шеп, брезгливо отстраняясь от растекшегося
кетчупа.
– Н-нехочу, – промычал я. – Никчему щас…
– Прими. – Он бесцеремонно порылся у меня в кармане и запихал мне в рот капсулу. Через минуту я уже мог что-то соображать и даже улыбнулся прибежавшей прибрать на столике официантке.
– Теперь говори. – Шеп выглядел мрачно.
– Тебе нужны Алмазные НЕРвы? – спросил я без обиняков.
– Что?
– Алмазные НЕРвы, – повторил я. – Такие штучки, которые перевернули весь город кверху задницей. Из-за которых меня поимели, как младенца. Такие…
– Не дури, – перебил Щеп. – Без истерик. Что ты имеешь в виду?
– Да вот что. – И я бросил их на стол. Мгновение Шеп смотрел на НЕРвы остановившимся взглядом, потом накрыл их ладонью.
– Ты что? Ты их не отдал?
– Почему же? Отдал, вместе с футляром. Но почему-то все были уверены – и я, кстати, тоже, – что НЕРвы уникальны. Что Ким сделал только один опытный экземпляр. И никто не подумал, что экземпляров может быть два, три, пять, десять…
– Десять? Ты серьезно?
– Да нет. – Я перевел дух. – Если бы их и впрямь оказалось десять, я бы застрелился. Но там было два. Один сейчас находится в «Ультра Якузи», где радует взор господ Цурикаты и Добсона. Второй ты нежно держишь в руке, подозревая меня в обмане.
– Нет, ты не шутишь? Это серьезно они?
– Они, они. Я понимаю, что играю сейчас против себя, потому что если есть вторые НЕРвы, то тут же появятся подозрения о существовании третьих, четвертых, сотых… Но я думаю, что ты мне доверяешь, и потому прошу поверить: это вторые и последние. Я не знаю, как скоро «Ультра Якузи» запустит их в оборот, но ты можешь их обойти. Я не знаю, что именно ты сделаешь с этими НЕРвами, но я и не хочу знать. Единственная просьба – я хочу, чтобы ты помог моим ребятам.
Странно это у меня выскочило – «моим ребятам». Вот и у меня появились ребята, черт побери.
– Кому конкретно?
– Артему, Мартину… Игорю.
– С Мартином сложнее, Скример.
– Почему? Не…
– Мартин погиб.
Я остановился на полуслове.
– Когда ты ушел, – начал Шеп, прикрывая НЕРвы ладонью, – мы тащили Артема по коридору. Из шахты лифта выскочил японец. На чем он там висел, за что
держался, но он весь был обмотан пластинами У-40… Знаешь, эта корейская взрывчатка. Там было килограмма два, и от нас бы ничего не осталось, но Мартин прыгнул на японца и упал вместе с ним в шахту. Мало того, что высоко, через секунду еще и рвануло… На первом этаже разворотило стену, так что, я думаю, Мартин не имел шансов.
Я выругался. Грязно, длинно.
– С Артемом все в порядке, – продолжал Шеп, наверное желая меня хоть немного успокоить. – У него сильное переутомление, наш врач его осмотрел, сейчас он в надежном месте, приходит в себя. Через неделю будет как новенький.
– Только не вздумайте напихать в него своих штучек, – предостерег я. – Он этого не любит. Ладно, я тебя найду потом. Кстати, вот твой пистолет.
И я положил «зауэр» на столик рядом с накрытыми Шеповой ладонью НЕРвами.
48. Артем Яковлев. Кличка Аякс Программист, Без места работы
Это исключительно редкое состояние – отключка. Единственное, что ты осознаешь, – темная занавеска перед глазами. Сквозь которую пробиваются только самые яркие события и образы. Пробиваются и тут же теряют свои краски, ранящие, кричащие и смертоносные. Эта информационная блокада является платой за покой. Покой, безмятежность и особенную легкость в теле.
Где-то на пороге сознательной деятельности я еще старался воспринять окружающий мир. Буквально на пороге, на грани полного забытья… На кончике иглы, удерживая связь с реальностью. Какие-то дороги, лестницы, коридоры…
Зачем все это?
Ответами на подобные вопросы я не владел. Все, что я мог, – это фиксировать, да и то не полностью, окружающую обстановку. Анализировать ее было
уже выше моих сил.
Но даже это пустое наблюдение было неприятно, и, когда темная стена вдруг рванулась навстречу, я рефлекторно сжал пальцы руки, в которых должно было быть что-то для меня важное… и обнаружил в них пустоту. Пустоту и темноту забытья.
Я не знаю, что видят те, кто пережил состояние клинической смерти, может быть, коридор, может быть, свет, не знаю. Зато я точно знаю, что они видят после того, как «добрые» врачи выдернут их из преддверия лучшего мира. Они видят
потолок. Белый потолок больничной палаты, который не изменился ни капли за все
то время, пока существуют больницы.
Или изменился? Медленно я думаю, как ответить на этот вопрос. Медленно движутся мысли в моей голове. Мысли-улитки. Ползут по поверхности моего мозга и оставляют на нем клейкие следы. Противные такие следы из более мелких мыслишек, которые тоже ползут куда-то по своим микроскопическим делам…
Кто-то из литературных героев уже приходил в себя на больничной койке… И ему это не понравилось. Как его звали? «Корвин», – подсказало что-то изнутри.
– Корвин… – растягивая гласные, произнес я, вслушиваясь в незнакомые
