Уильям Гибсон - Периферийные устройства
– Алло?
Она глянула на «Полли». Уилф Недертон, большие глаза, большой нос.
– Ты опять надел камеру слишком близко, – сказала Флинн.
Он поправил. Намного лучше не стало.
– Почему ты шепчешь? – спросил он.
– У нас ночь.
– Я поговорил с Лоубир. Лично. Она не станет этого делать.
– Знаю. Мне Гриф сказал.
Уилф, кажется, огорчился.
– Я, наверное, должна была сразу тебе сообщить, но тут возились с Бертоном. Ты сейчас рядом с ней?
– Она ушла наверх с Коннером.
– Слушает нас?
– Ее модули, – ответил Уилф. – Но они всегда слушают. Она сказала, что и не собиралась применять то оружие.
– Мейкон получил инструкции. Он не знал, что это, но был готов распылить.
– Она сказала, что огорчилась бы, если бы ты не стала возражать. Потом заразила бы их кишечным гриппом, обеспечив тебе иммунитет.
– Может, так и надо было сделать. Почему бы она огорчилась?
– За тебя.
– За меня?
– Это была проверка.
– Чего?
– Наверное, выражаясь твоими словами, она хотела знать, урод ты или нет.
– Я всего лишь случайная свидетельница. Я могу быть моральным уродом и все равно опознать того чувака. Какая разница?
– Не знаю, – ответил он. – Как твой брат?
– Да вроде ничего. Врачи теперь больше беспокоятся насчет инфекции.
– Почему?
– Да потому, что антибиотики ни фига не помогают.
Он глянул на нее удивленно.
– Что такое? – спросила она.
– Вы по-прежнему полагаетесь на антибиотики?
– Не особенно. Они помогают в одном случае из трех.
– Вы простужаетесь? – спросил Уилф.
– В смысле?
– У вас бывает простуда?
Флинн глянула на него:
– А у вас что, нет?
– Нет.
– Почему?
– Искусственный иммунитет. Только неопримитивисты от него отказываются.
– Они не хотят иммунитета от простуды?
– Демонстративная перверсия.
– Не понимаю я про тебя, – сказала она.
– Чего не понимаешь?
– Ты ненавидишь вашу супер-пупер технологию и при этом явно не любишь людей, которые от нее отказываются.
– Они не отказываются. Они выбрали другую ее форму, но с болезнями предков. И считают, что это делает их более аутентичными.
– Ностальгия по простуде?
– Если бы они могли демонстрировать ее симптомы, не испытывая неудобств, то воспользовались бы такой возможностью. Однако другие, еще большие радетели подлинности, высмеивали бы их за неаутентичность. – (Планшет тихонько скрипнул, поворачиваясь.) – Все синее.
– Ребята повесили пленку, чтобы разгородить помещение. Синее – безовские излишки. В «Меге» всегда самое дешевое – от безбашей.
– Кто такие безбаши?
– Внутренняя безопасность. Вопрос к тебе на другую тему. Люди, которых сюда прислали работать, они что, косят под местных? Я видела девушку в таких джинсах… думаю, она бы себе ноги отгрызла, лишь бы из них выбраться.
– Тлен пригласила стилистов. И арендовала менее броские автомобили.
– Стоянка перед нашим центром похожа на магазин «БМВ».
– Сейчас, наверное, уже не похожа.
– Луканы по-прежнему на улице?
– Да, наверное, но Оссиан ищет способ их купить.
– Купить церковь?
– Может быть, у вас их уже несколько. «Сольветра» действует по обстоятельствам. Если покупка церкви облегчит следующий захват, ее покупают.
– Откуда вообще такое название, «Сольветра»?
– Автоматическая проверка орфографии. Тлен выбрала «милагрос», потому что они ей нравятся. Не чудеса, а металлические подвески в форме частей тела – их жертвуют святым, когда просят об исцелении. Сальветра – фамилия юриста в Панаме, которого Лев думал нанять, а потом не нанял. Тлен понравилось, как она звучит, а потом понравилось, что сделал из нее спеллчекер.
– А ты много общаешься со всякими там артистами и музыкантами?
– Нет.
– Я бы общалась, если бы могла. Какая музыка тебе нравится?
– Классическая, наверное, – ответил он. – А тебе?
– «Целующиеся журавли».
– Какие журавли?
– Музыкальная группа. Название в честь старой немецкой марки ножей и бритв. А Хома у вас есть?
– Это музыка?
– Сайт. Чтобы знать, где твои друзья и все такое.
– Социальная сеть?
– Наверное, да.
– Это артефакт эпохи, когда связь была малоразвита. Если не ошибаюсь, у вас социальные сети уже не играют такой роли, как в эпоху своего расцвета.
– У нас один Хома. И форумы в даркнете кому надо. Мне – нет. Хома принадлежит «Меге». Моя перифераль там?
– В дальней каюте.
– Можно на нее взглянуть?
Он исполинскими пальцами потянулся к лицу и что-то сделал с камерой. Флинн увидела комнату с пафосным мраморным столом и маленькими круглыми креслами. На экране «Полли» это выглядело как банк-лохотрон, только для кукол. Недертон встал, прошел в хвост автодома по светлому полированному коридору, туда, где на откидной полке лежала с закрытыми глазами перифераль в черном свитере и черных лосинах.
– Точно на кого-то похожа, – сказала Флинн.
Перифераль определенно делали с кого-то, а не просто воплощали абстрактные представления о красоте. Вроде фотографий в коробке на распродаже имущества: никто уже не помнит, что это за люди, чьи родственники и как снимки сюда попали. От этой мысли у Флинн возникло ощущение, что все вокруг рушится в бездонную яму. Целые миры рушатся, и, может быть, ее тоже. И тут же ей захотелось позвонить Дженис, которая сейчас была у нее дома, и спросить, как там мама.
96. Расчеловеченное
Как только Недертон вышел из дальней каюты, окошко «Полли» исчезло, а с ним и значок приложения-эмулятора. Флинн сейчас звонит узнать про свою маму, потом, наверное, ляжет спать. По ее голосу было слышно, как она устала. Перестрелка, ранение брата, история с тусняком… И все же она как-то умела просто идти вперед.
Недертон вспомнил лицо периферали, закрытые глаза. Она не спала, но где было то, что в ней? Впрочем, в ней же ничего нет. Неодушевленная вещь, и все же, как говорила Лоубир, ее так легко очеловечить. А вернее – нечто человекоподобное, расчеловеченное. Хотя покуда Флинн в ней, то есть чувствует и действует через нее, разве перифераль не становится версией Флинн?
Недертон заметил стаканы на столе и только тогда сообразил, что бар до сих пор открыт. С видом абсолютной беспечности он взял по стакану в каждую руку и шагнул к бару, но, едва поставил их на стойку, дверца пошла вниз. Возникла эмблема Льва. Недертон еле переборол сильнейший порыв сунуть под дверцу руки. Уж наверное, она бы не отдавила ему пальцы?
– Что ты делаешь? – спросил Лев.
– Был с Флинн в игрушечной периферали, – ответил Недертон. – Сейчас она звонит матери.
Он уперся обеими ладонями в полированную дверцу бара и почувствовал несокрушимую немецкую прочность.
– Я жарю сэндвичи, – сказал Лев. – Сардины и маринованный халапеньо на итальянском хлебе. Выглядит аппетитно.
– Лоубир с тобой?
– Сардины – ее идея.
– Сейчас поднимусь.
Уже за дверью Недертон вспомнил, что на нем по-прежнему обруч с огромным псевдоегипетским сперматозоидом камеры, снял его и сунул в карман пиджака.
Он прошел через гараж, поднялся на бронзовом лифте, вошел в кухню и через стеклянную дверь увидел, что Коннер в саду, на четвереньках, скалится на Гордона и Тиенну. Лицо периферали выглядело совершенно жутко: казалось, будто зубов у нее больше, чем у обоих тилацинов, несмотря на их длинные челюсти. Они стояли напротив Коннера, бок о бок, словно вот-вот прыгнут, их мускулатура и особенно поднятые жесткие хвосты выглядели еще менее собачьими, чем обычно. Плотоядные кенгуру в волчьей шкуре с кубистической полосатостью. Недертон с неожиданной теплотой подумал, как хорошо, что у них лапы, а не руки, как у медведей-падунов.
– Что он там делает? – спросил Недертон.
– Не знаю, – ответил Лев, – но им нравится.
Оба зверя разом прыгнули на Коннера. Он упал между ними, отбиваясь от обоих сразу. Они лаяли пронзительным кашляющим лаем.
– Доминика уехала с детьми в Ричмонд-Хилл, – сказал Лев, проверяя панини в бутерброднице.
– Как она? – спросил Недертон. Тонкости семейных отношений всегда были для него загадкой.
– Злится на меня, что я трачу на все это столько времени. Впрочем, увезти детей предложил я. Я и Лоубир. – Лев глянул в ее сторону.
– Дом мистера Зубова-отца буквально неприступен, – сказала Лоубир из-за соснового стола. – Даже если мы в ближайшие сорок восемь часов навлечем на себя гнев кого-нибудь по-настоящему могущественного, близкие Льва будут в безопасности.
– Кого вы собираетесь разозлить? – спросил Недертон.
– Американцев главным образом, хотя из-за них я бы так не волновалась. Хуже, что сейчас у них есть союзники в Сити. Сдается, что моя догадка верна и в убийстве Аэлиты мотив – прискорбно обыденный.
– Почему?
– Тетушки снова и снова обдумывают эту историю. Процесс сходен с повторяющимся сном или обмусоливанием слуха. Не то что они всегда правы, но, как правило, им удается найти вероятного подозреваемого.
