Виталий Пищенко - Укус скорпиона
— Я пошутил, братец. Это просто звуковая плата. «Саунд бластер-2010».
— Слышишь, — процедил я сквозь зубы, — не парь мне мозги. Я даже не юзер, я профи, и сталкивался с этой платкой, когда ты о подобном даже не слыхивал. — И, ощущая неистребимое желание съездить ему по физиономии, добавил: — Проваливай!
Но тип меня уже не слушал. Он рванулся сквозь толпу, расталкивая недовольно ворчащих людей. Догонять его я не стал.
Налет завершился через сорок минут. Войскам ПВО опять удалось отбиться, но какой ценой!
Я выбрался из подвала и с ужасом смотрел на пылающий город. Горело много, смрадно чадя дымом, разбрасывая тучи искр. Какой-то солдат, пробегая мимо, крикнул, что пришельцам наконец удалось завалить Эмпайр-Стейт-билдинг и что рухнувшая башня подмяла под себя по меньшей мере дюжину зданий.
Плохо, что и среди солдат встречаются паникеры. Еще хуже, что он, похоже, не врал.
Я шел по пустынному тротуару, постоянно спотыкался и проклинал все на свете, обходя горы битого кирпича и редкие машины, опрокинутые или выгоревшие дотла.
Вообще-то легковушек в городе практически не осталось. После первого налета на Нью-Йорк жители рванули прочь из бетонных джунглей. Многокилометровые пробки рассасывались пять дней, но повезло далеко не всем. Однажды я попал на такую пробку. Сгоревшие автомобили стояли друг за другом в тесной лощине улицы, и ветер гонял от дома к дому жирный серый пепел. Люди сгорели мгновенно. Только что ругались, томились в ожидании, испуганно поглядывали на небо, а потом — вспышка и больше ничего. Сотни жизней, сгоревших в едином факеле…
Закрапал мелкий дождик, черный, вперемешку с пеплом. Никогда не думал, что этот бесконечно падающий с неба пепел будет мне так досаждать. Впрочем, что меня нынче не раздражало?
Позади послышался какой-то странный шкрябающий и дробный звук. Я оглянулся. Следом бежала огромная псина с впалыми боками. Этих породистых и злых собак в последнее время появилось много. Хозяева, уезжая, бросали своих любимцев. Встретившись со мной взглядом, пес вздрогнул, неуверенно вильнул хвостом и шмыгнул в пролом подъезда.
Я повернул за угол и едва не столкнулся с грязной, одетой в какое-то ярко-красное тряпье нищенкой, старательно перекладывающей пустые бутылки в детскую коляску с погнутыми, искореженными колесиками. Зачем ей бутылки, я не знал. У каждого свое помешательство.
Например, мой сосед, живущий этажом ниже, каждый день отправлялся на работу в свой офис, который хааны разнесли в пыль еще полтора месяца назад. Он шел через полгорода постоять над развалинами, а вернувшись домой, заходил ко мне, чтобы в очередной раз с печалью в голосе сообщить, что потерял работу и нового места ему не найти, потому что он слишком стар, чтобы его взяли на новое место, и теперь ему одна дорога — в дом престарелых. Выговорившись, он уходил, чтобы на следующий день прийти снова…
Старуха испуганно вздрогнула, лицо ее перекосилось, и она злобно закричала:
— Не тронь! Они мои!
Я попятился, удивленный ее натиском, но нищенка наступала, тесня меня своей коляской.
— Мне ничего не надо. — Я попытался успокоить ее, но мой голос еще больше взбудоражил больной рассудок старухи.
Она выхватила из складок своей хламиды что-то черное, отливающее металлическим блеском, и мне в глаза ударила струя газа…
Волна боли отбросила назад, согнула пополам, ослепила, погнала из глаз, носа, рта жидкость. Я обливался слезами, соплями, слюной, чихал и орал от боли. Кто-то навалился на меня сзади, бросил на землю, принялся избивать ногами. А потом сильный удар по голове погрузил меня в омут беспамятства.
Я открыл глаза и увидел, что с неба падают крупные хлопья белого пепла. Он был холодным, этот пепел, а коснувшись лица, превращался в капельки воды и стекал вниз.
«Снег! — догадался я. — Первый снег. Вот почему мне так холодно».
Я медленно сел, чувствуя, как боль отдается во всем теле, и увидел, что совершенно раздет.
В неверном свете сумерек высились передо мной развалины какого-то дома. Висели на обрывках арматурин бетонные блоки, мутно отсвечивали осколки стекла, груды битого кирпича вперемежку с обломками мебели, искореженными листами жести и пластика, гипсовой лепниной потолочных украшений окружали меня. Я огляделся и увидел темные, мрачные, совершенно незнакомые мне здания.
Вспомнилась сумасшедшая старуха с газовым баллончиком, сильные удары ногами, обутыми в тяжелые ботинки. Но что было дальше?
Почему на меня напали, сколько я был без сознания, далеко ли нахожусь от своего дома? — эти вопросы роились под черепной коробкой, словно мухи под потолком общественного туалета, но ни на один из них я не мог дать ответа.
Стараясь не наступать босыми ногами на стекло, я доплелся до ближайшего здания и принялся заглядывать в окна, надеясь разглядеть хоть слабый отблеск света.
«Не может быть, чтобы меня утащили далеко от Парк-авеню, — пытался успокоиться я. — Да и кому нужен человек без цента в кармане и даже отдавший пропуск на острова?»
Так вот в чем дело! Видимо, кто-то шел за мной от самого эмиграционного Департамента, кто-то, не заметивший, что я отдал бланки женщине, которая небось уже и забыла о моем существовании. Могли ограбить меня и озверевшие молодчики, выпущенные из тюрьмы во время тотальной мобилизации, да так и не водворенные на прежнее место, потому что теперь не до них.
Но зачем налетчикам понадобилась моя одежда? Заходи в любой дом — там множество брошенных квартир с кучей барахла, которое прежние хозяева, покидая город, не взяли с собой. Просто у них не было возможности забрать все. Мы же, черт побери, так привыкаем к вещам, к комфорту и роскоши и, словно пчелы, тащим и тащим в свои ульи вещицу за вещицей, будто у нас впереди десять жизней, чтобы сносить, потребить, переварить, использовать все добытое…
Я обогнул очередной из черных домов и увидел огрызок бетонного пальца, упирающийся в небо. По растрескавшемуся фасаду узнал останки Крайслер-билдинга. Значит, досталось сегодня и ему…
Зато я наконец-то знал, где нахожусь и что до дома мне, можно сказать, рукой подать — всего несколько кварталов.
Дрожа от холода, я брел дальше теперь уже в кромешной тьме. За эти месяцы мы научились светомаскировке. Мы многому теперь научились. И жить одним днем, и ненавидеть всеми фибрами души, и любить под грохот канонады. Мы научились стоять в очередях и довольствоваться малым. И еще мы научились хоронить людей, сбрасывая трупы, словно деревянные чурки, в общие для всех — женщин и дегей, богатых и нищих — ямы, глубокие, но недостаточно, чтобы там поместились все. Мы научились разгребать завалы и бороться с пожарами.
Когда пылали дома — сбегались все, кто жил окрест, тушили огонь подручными средствами, не дожидаясь, покуда приедут пожарные, потому что тем доставалось больше всех: работали они на пределе и даже сверх того. И еще доставалось полиции. Ночами часто слышались выстрелы, крики, свистки, а утром на площадях появлялись новенькие виселицы, где болталась, высунув языки, мразь, которая не могла уняться, даже когда мир катится в тартарары…
Домой я вернулся к полуночи. Приходилось прятаться и от полицейских патрулей, и от каких-то темных личностей, крадущихся вдоль темных стен. И еще я обходил стороной развалины, почему-то считая, что именно там обитают все отбросы общества. Такой уж стереотип выработался у нас за тысячи лет существования цивилизации. Но как бы то ни было, я добрался до дома, ввалился в свою квартиру и в изнеможении упал на кровать, закутавшись в теплое пуховое одеяло.
Так я лежал час, не меньше, без сна и без мыслей. Потом встал, оделся и отправился на кухню. Там заварил остатки кофе, вскрыл банку консервированного тунца и проглотил то и другое. С сожалением покосившись на вторую и последнюю банку с рыбой, я оставил ее на утро, как и последнюю плитку шоколада, и, вернувшись в комнату, включил компьютер.
С минуту я сидел перед экраном, бездумно наблюдая, как загружается 2010-й Windows, а потом вошел в Internet-news.
Тут же на экран вылетела надпись: «Парижа больше нет» с припиской другим шрифтом: «И Сиднея тоже». Я вздохнул, с удивлением поймав себя на мысли, что за последние недели привык к таким вот коротким, словно росчерк молнии на черном грозовом небе, сообщениям, за которыми стояли миллионы имен и лиц, скрывались надежды и устремления, коим не суждено уже воплотиться в жизнь.
Я вошел в меню «Вид» и отметил значком «только не прочтенные сообщения», а потом долго бегал глазами по строкам, леденея от ужаса.
…В России пошли на обесточивание всей энергосистемы, результат — взорвались три атомные электростанции и радиоактивное облако несет на Ближний Восток.
…В Африке — полный бедлам. Сведений практически нет. Известно только, что самые мощные на этом континенте египетские ВВС полностью уничтожены.
