Брюс Стерлинг - Zeitgeist
— Что за наряд, Леха? — отозвался Хохлов, рассматривая зеленый костюм Старлица. — Ты похож в нем на фруктовое мороженое на палочке.
— Рад тебя видеть, Пулат Романович. — Старлиц заключил русского в медвежьи объятия. Хохлов стал ужасно щуплым, ребра у него были, словно тефлоновые.
Хохлов кисло улыбнулся, высвобождаясь из объятий.
— Ты по-прежнему толст и доволен жизнью.
— Я перешел в «мужики», — сообщил ему Старлиц. — Со старым покончено. Теперь я веду мирную, цивилизованную жизнь.
Хохлов опустил руки и тихо попросил сигарету. Старлиц похлопал себя по карманам, пожал плечами.
— Я бросил, ас. Расстался со старыми привычками.
— Я тоже, черт побери. — Хохлов вздохнул и болезненно закашлялся. — Сейчас я познакомлю тебя с сыном моей сестры. Он мой помощник.
Племянник Хохлова ел кебаб, запивая его «фантой», и не сводил глаз с моря. На русском парне была фуфайка с эмблемой хоккейной команды «Торонто Мейпл Лиф» и джинсы «рейв» с такими просторными штанинами, что они налезли бы на африканского слона. На подбородке у хохоловского племянника торчала неуместная в его возрасте светлая козлиная бородка. Расширенные от наркотика глаза походили на две суповые тарелки.
— Познакомься, Виктор, это мистер Старлиц, — сказал Хохлов, не обращая внимания на вид племянника. — Лех Старлиц — международный финансист и музыкальный импресарио.
Паренек нехотя привстал и стряхнул со штанов песок. Ему можно было дать не больше семнадцати лет. Взгляд его был неподвижен, но вполне благодушен — результат большой дозы «экстази».
— Мой племянник, Виктор Михайлович Билибин, — сказал Хохлов. — Он из Ленинграда.
— Из Петербурга, — вежливо поправил племянник дядю.
— Мы вместе колесили по Прибалтике, — продолжил Хохолов. — Финляндия, Германия, Калининград. Там мы затеяли финансовую аферу, вроде той, что мы с тобой раньше пытались провернуть на Аландских островах. За мной стоял Виноградов. Помнишь Виноградова? Один из легендарной «Семибанкирщины». Стралиц кивнул.
— «Семеро московских гномов»? Как же мне их не помнить, ас!
— Но меня подвело здоровье. А потом грянул российский финансовый кризис. Виноградов смылся, с «гномов» взятки гладки. — Хохлов пожал тощими плечами. — Юг, теплое ласковое Средиземноморье… Кипр мне полезнее.
— Я слыхал, что ты прохлаждался в бывшей Югославии.
— Было дело… — подтвердил Хохлов, насупившись.
— Я тоже туда собирался в девяностые. Но все как-то не случалось.
— Тебе там нечего делать! — отрезал Хохлов. — Можешь поверить мне на слово.
— Там классно, — неожиданно вмешался Виктор на английском. — У сына Милошевича самая большая дискотека на Балканах. Марко Милошевич — клевый парень. Он вроде вас, мистер Старлиц, — музыкальный импресарио.
— Какой хороший английский! — похвалил его Старлиц. — Это полезно для бизнеса.
— Виктор — мой английский переводчик, — сказал Хохлов. — Он вырос, слушая радио «Свободная Европа» и пиратские кассеты, всякий «панк» и «рейв». Но потом «тамбовская» группировка сожгла его киоск в Петербурге. Так что Россия теперь вредна и для его здоровья. Сейчас мы с племянником работаем вместе. Мы с ним международные бизнес-консультанты. Наша специализация — романтические путешествия на экзотические курорты.
Они побрели назад, к надрывающемуся тягачу. Виктор тащился за ними радостный, с перепачканной жиром от кебаба физиономией.
— У меня к тебе деловое предложение, — начал Старлиц. — Очень заманчивое. Рассказать?
— Я тебя давно знаю, Старлиц! — пробурчал Хохлов. — Еще с Азербайджана. Вспомнить хотя бы банковскую аферу на Аландских островах. Никогда еще наше знакомство не приносило мне барыша. — Хохлов вздохнул, костлявые плечи поднялись и опустились под дешевой футболкой. — Когда мы познакомились, я еще поднимал МИГи с авиабазы в Кабуле. Тогда я был счастлив. Я был молод и воевал за социализм. Самые счастливые дни в моей жизни. А после этого все пошло вразнос.
— Будешь сетовать на свою злую судьбу или выслушаешь мое предложение? — жестко спросил Старлиц.
— Теперь я одинокий изгнанник, — не унимался Хохлов. — Стервятники мафии пожирают труп России. Мэров отстреливают прямо на улицах городов, бизнесменов травят ядом, все банки лопнули, Ельцин — пьяница и скоро помрет. Российскую армию кормят собачьим кормом. Русские солдаты подыхают в своих казармах от голода!
Старлиц запустил руку во внутренний карман, вытащил толстую пачку купюр и отсчитал пять стодолларовых бумажек.
— Возьми и заткнись. Хохолов уставился на деньги.
— Новые американские сотенные? Те, что еще не научились подделывать?
— Они самые.
— Тогда давай. — И Хохлов спрятал подношение.
— А мне? — сунулся Виктор.
— Позже, парень.
Звук, издаваемый тягачом, внезапно изменился: вместо мучительного скрежета берег огласился пронзительным визгом. Экипаж машины пытался перекричать его на гортанном турецком. От их усилий пришпорить двигатель все вокруг заволокло синим дымом. У воды скопилась оживленная толпа с фонарями и рыбачьими баграми.
— Вот и наш мешочек, — прокомментировал Старлиц.
— Виктор! — окликнул Хохлов племянника. — Не суйся раньше времени! Берегись турок, у них бывают при себе длинные острые кинжалы.
— Посмотри, какая красота! — Виктору не терпелось присоединиться к волнующейся толпе. — Замечательная ночь! Ты только взгляни на эти звезды!
— Вокруг нас мусульмане. Лучше гляди в оба! Виктор посмотрел на Старлица с извиняющейся
наркотической улыбкой.
— Мой дядя такой старомодный! Он патриот.
— Лично я в этом деле новичок, — сказал Старлиц, не отвлекаясь на эмоции. — Как в такой толчее забрать свой товар?
— Тебя удивит, как четко тут все организовано, — сказал Хохлов. — Перед тобой завершение подводного этапа героиновой сети. Торговцы героином имеют теперь свои собственные автобусные линии, компании грузовых перевозок… В Азербайджане, Таджикистане, Туркмении на наркотиках выросла новая мафия. От старых границ ничего не осталось. Торговцы героином очень шустрые, это совершенно свободный рынок. У них есть даже почтовые индексы.
Мужчины вошли в полосу прибоя и, дружно ухая от напряжения, медленно вытянули на пляж огромный баллон. В неверном свете переносных фонарей этот спущенный пузырь больше всего походил на чудовищный использованный презерватив.
Старлиц и двое его компаньонов подошли ближе, чтобы лучше видеть происходящее. Внутри огромного пузыря виднелся водонепроницаемый пластиковый мешок, похожий на кисту, выросшую изнутри на шкуре этого прозрачного выпотрошенного кита. Появились контрабандисты с автоматическим оружием, которым надлежало обеспечить порядок при дележке. С ними был человек с видеокамерой.
— Это еще зачем?! — прошипел Старлиц, вздрогнув, как от укуса. — Мне это не нравится.
—Лучше стой спокойно и не мешай героиновым почтальонам, — посоветовал ему Хохлов. — Камера наблюдения помогает бизнесу. Она действует на людей успокаивающе.
С этими словами Хохлов задрал футболку. Под его торчащими ребрами обнаружился широкий марлевый пояс. Запустив в него один палец, Хохлов извлек наружу картонный пропуск.
— Держи, парень.
Виктор тупо посмотрел на пропуск. Под действием «экстази» он пришел в состояние, когда великолепное самочувствие сочетается с полной утратой инициативы.
— Смотри не вырони! — прикрикнул на него Хохлов. — И пакет не потеряй! Дуй туда. Осторожно мне!
Виктор послушно побежал к морю.
— Лучше, когда он под кайфом, — сказал Хохлов с нескрываемым отчаянием. — Так он хотя бы счастливый. А когда у него депрессия… В общем, лучше тебе не видеть Виктора в депрессии. Тогда он превращается в поэта.
— Дети… — отозвался Старлиц, горестно накрывший ладонями голову.
Представители синдиката контрабандистов уже вскрыли пузырь и тащили вынутый из него груз в яркий квадрат света, посылаемого множеством ручных фонарей. Старлиц чувствовал, как тяжел зловещий порошок в мешке: каждая его крупица обладала собственной дьявольской гравитацией. То был самый лакомый товар на свете, бездымный порох, способный взорвать весь мир, материализовавшееся зло максимальной концентрации и плотности. Реальность внезапно покрылась новым слоем лака — холодным синим мерцанием наркотической тошноты. Мешок был подобен ковчегу, обиталищу божества боли и страха, покорившего мир потребления при помощи нагретой докрасна ложечки — проклятья века, всех его правительств и советов. Это божество вырывалось наружу в виде миллиона грязных доз, впрыскиваемых в туалетах и превращающих людей в насекомых, в безмозглые растения, в отребье, стоящее на карачках на стартовом рубеже нового века…
Хохлов покосился на Старлица со смешанным выражением удивления и сочувствия.
