Виктор Телегин - НаСССРи
– Что случилось, Евгений Николаевич? – болезненно сморщившись, осведомился Фондорин.
Горчаков подошел. Дышал тяжело, лицо и шею залила краска.
– Ну, не молчите, – взмолился чиновник. – Говорите же. Сколько погибших?
– На данный момент четыреста восемьдесят, из них девяносто восемь дети, – отрапортовал Горчаков и махнул рукой. – Да дело не в том.
– Что значит не в том?
Изумление с изрядной долей гнева отразились на холеном лице Петра Эрастовича.
Как раз в этот момент мимо прошлепали по грязи санитары с носилками. Петр Эрастович прижал к носу платок. На носилках лежала девушка. Одна нога (Петр Эрастович взглядом опытного донжуана отметил аккуратные пальчики с хорошим педикюром) беспомощно свисала с носилок, а другой ноги… Другой ноги не было вовсе.
– Боже милосердный Исусе Христе, – проговорил священник и, вдруг, отвернувшись, блеванул.
Петр Эрастович взглянул на него: молодой, бороденка жидкая. Видно, рукоположен недавно и не насмотрелся еще. Впрочем, как и он, чиновник особых поручений Фондорин. Петр Эрастович почувствовал нечто вроде благодарности святому отцу, так как тот своим походом в Ригу отвлек его самого от рвотных позывов.
– Извините, – отблевавшись, молвил священник. На бороденке его висела отвратительная слизь.
Горчаков потянул Фондорина за рукав.
– Пойдемте, Петр Эрастович. Вы должны это увидеть.
Тот покорно последовал за ним.
Они направились к замершему у раскуроченного полотна ремонтному поезду, в одном из вагонов которого расположился медицинский штаб.
Горчаков молчал, и это раздражало Фондорина. Чиновник не любил сюрпризы.
– Евгений Николаевич, да скажите вы, наконец, в чем дело.
– Увидите, Петр Эрастович.
Горчаков постучал в дверь штаб-вагона, ему открыли.
– Прошу.
Петр Эрастович, ухватившись за поручень, взбежал по ступенькам. В штабе находился врач и медсестра.
– Вы кто? – нахмурился врач.
– Это Фондорин, из Администрации, – представил чиновника Горчаков, стоящий у того за спиной.
Лица врача и медсестры вытянулись.
– Здравствуйте, – сказал Петр Эрастович, испытывая некоторое неудобство. – Ну, что тут у вас?
– Вот.
Врач суетливо отстранился и Фондорил увидел лежащую на кушетке женщину, черноволосую, крупную. Грудь женщины тяжело вздымалась.
– Что за хуйня? – не сдержался Петр Эрастович, – Извините, – взглянул на медсестру, затем на Горчакова. – Вы хотите показать мне раненую женщину? Я уже видел, не далее чем три минуты назад.
– Петр Эрастович, – врач поправил очки. – Проведите ей приватный осмотр.
Фондорин нахмурился.
– Какой осмотр?
– Приватный.
И тут произошло нечто, заставившее Петра Эрастовича охнуть. Врач сунул руку под юбку раненой женщине и ощупал ее гениталии. Вынул руку.
– Вот так.
– ВЫ ЕБАНУЛИСЬ?
– Петр Эрастович, – голос Горчакова стал жестким. – Вы обязаны это сделать. Как чиновник по особым поручениям.
Фондорин уставился на него: злость закипала в груди, скованной имперским мундиром. Но Горчаков выдержал этот взгляд.
– Вы обязаны, Петр Эрастович.
«Да, обязан», – мысленно согласился с ним Фондорин.
Если следователь прокуратуры и медик Специальной Группы Противодействия заявляют, что он обязан: он обязан. Но если это дурная шутка… Клянусь, они добавятся к спискам погибших при крушении…
Зажмурившись, Петр Эрастович сунул руку под юбку.
Сколько раз он делал это! Например, на светских раутах подходил к незнакомке, проверял, есть ли на ней трусики. Нащупывал клитор. Незнакомка закатывала глаза, не смея стонать (вокруг до черта людей), в ее руке дрожал бокал со вдовой клико. Она кончала, и Петр Эрастович скрывался в толпе, облизывая палец.
Так и сейчас он ожидал нащупать знакомые очертания: холмик, разделенный щелью, мягкие губы, обнимающие твердый клитор. Но нащупал чиновник иное.
– Еб твою сраку, – воскликнул он, бледнея.
Вместо холмика со щелью под юбкой раненой женщины был стандартный набор не слишком рьяного туриста: колбаса и два яйца.
Пункт 12
4 марта 2017 года
Когда Алексей очнулся и, открыв глаза, увидел сидящего в кресле холеного господина с усиками и седыми висками, он подумал: «Лучше б не просыпаться. Не просыпаться…»
В посттравматическом бреду Навальный, подобно Вере Павловне Чернышевского, видел государство с идеальным строем. В этом государстве выборы честные, чиновники неподкупные и нет Путина.
– Очнулись, мадам?
Алексей посмотрел на холеного господина.
– Пить…
– Скотч, пиво?
– Воды.
Господин с усиками хлопнул в ладоши. В палату вбежала медсестра.
– Воды принесите.
Алексей вырвал высокий стакан из рук медсестры и вмиг осушил. Вытер губы рукавом пижамы.
– Унесите стакан.
Господин с усиками дождался, когда за медсестрой закрылась дверь, повернулся к Навальному.
– Меня зовут Петр Эрастович Фондорин, я чиновник для особых поручений.
Фондорин мог бы не представляться: Алексей был наслышан про этого ублюдка, ручного пса Путина, готового перегрызть глотку родной матери за «покушение» на имперскую идею.
– Вижу, вы знаете, кто я, – холодно усмехнулся Петр Эрастович. – Но кто вы… мадам?
Алексей сжал кулаки.
– Молчите? Напрасно. Уверяю вас, у нас есть все возможности для того, чтобы помочь вам заговорить.
В голосе чиновника для особых поручений сквозила доброжелательность, но именно из-за нее холодок пробежал по спине Навального.
– То, что вы берлогер, очевидно, – сказал Фондорин, достал портсигар, подумал, спрятал обратно. – Эта конспирация, эти сиськи, – топорная робота. Надо же, имплантировать сиськи, и оставить хуй.
Фондорин откинулся на спинку кресла и расхохотался. Алексей с ненавистью смотрел на его коренные (превосходные) зубы.
– А может быть, – Петр Эрастович прищурился, – кому-то был очень дорог хуй? Может быть, кто-то был, так сказать, к нему привязан и не решился пожертвовать ЭТИМ ради идеи?
Алексей вздрогнул: на что намекает этот павлин?
– Мы поможем вам и в этом. Бурматов!
В палату вошел детина в форме батальона «Наши» с желтым чемоданчиком.
«Что там, что в желтом чемоданчике?» – в панике подумал Навальный.
Бурматов поставил чемоданчик на стол.
Щелкнул замочек.
Фондорин поднялся с кресла, запустил руку в чемодан. Металлический перезвон…
«Лучше б не просыпаться».
Петр Эрастович поднял скальпель (солнечные зайчики запрыгали по стенам), хищно улыбнулся.
– Неееееет!?- заорал Алексей. – Нет! Нет! НЕТ!
– Уже лучше, мадам, – кивнул Фондорин. – Мы еще не начинали, а язык уже развязался.
– Я расскажу все, – Навальный заплакал, как мальчик, которому в глаза попал песок. – Только, умоляю, оставьте мне его… Не кастрируйте меня.
Фондорин опустился в кресло. Скальпель подрагивал в тонких пальцах.
– Ты берлогер?
– Да.
– Имя?
– Алексей.
– Фамилия?
– Навальный.
Бурматов издал звук, похожий на отрыжку льва, только что сожравшего антилопу. В глазах Фондорина полыхнул огонь.
– Навальный, – хрипло повторил чиновник. – Неожиданно…
– Это успех, Петр Эрастович, – заискивающе вставил Бурматов.
Фондорин взглянул на помощника, процедил сквозь зубы:
– Пшел вон.
Бурматов, пятясь, скрылся за дверью. Фондорин вновь обратился к Навальному.
– Цель?
– Что?
– С какой целью вы ехали во Владибург?
Алексей посмотрел на сверкающий скальпель, затем в сверкающие глаза чиновника по особым поручениям: этого не обманешь, этот вытянет все жилы, выдавит кровь каплю за каплей, но своего добьется. Садист-аристократ, дьявол.
– У меня назначена встреча.
– С кем?
Навальный шмыгнул носом.
– С мистером Б.
Под глазом Фондорина задергалась жилка.
– Мистером Б?
– Да.
– Когда и где назначена встреча?
– Шестого марта на Красной площади.
Фондорин рассмеялся.
– Молодцы, берлогеры. Назначить встречу под боком у Вождя – это смело. И это может прокатить. Молодцы.
Он избытка чувств Петр Эрастович взмахнул рукой. Скальпель пронесся рядом с лицом Алексея, тот вскрикнул.
– Пардон.
Фондорин наклонился вперед.
– Скажу вам откровенно, Алексей, я давно вас ищу. Очень давно. Иногда мне казалось, что я никогда вас не поймаю. Это, знаете ли, угнетает.
Скальпель послал зайчика прямо на лоб Навальному.
– Да, угнетает. А я человек живой, люблю выпить и хорошенько потрахаться. Знаете, как мерзко трахаться в угнетенном состоянии.
На кончике скальпеля поселилось солнце.
– Но вы все-таки в моих руках, Алексей. И я намерен узнать все.
В голосе Фондорина звякнул металл.
– Я выжму вас, как губку, Алексей. Выжму. Как губку.
Чиновник резко поднялся. Навальный вжался в спиной в подушку.
Петр Эрастович кивнул и вышел из палаты.
