Карина Вран - Восхождение
Утром перед встречей с детьми я надел новую форму. Синий мундир, серебряные пуговицы, жёлтые лампасы. «У него синяя одежда… как у вас». В этом городке такую же носили двое — комиссар Базиликус и капрал Фурфур Флевретти. Допустим, капрал имел алиби, находясь в участке, а шеф? Куда он исчез, когда всё это началось? Неужели…
Вообще-то мне приходилось выступать с лекциями перед студентами. Поэтому встречи с бесенятами в детском саду я, естественно, не боялся. Да и что, собственно, такого у меня могут спросить маленькие дети? Для них уже сам факт появления настоящего полицейского будет сплошным праздником. Если бы я только знал, какой «праздник» меня ожидает…
А ожидала меня классическая детсадовская воспитательница! Упитанная чертовка в большом заляпанном фартуке, неопределённого цвета платье и очках с толстыми стёклами, которые у неё почему-то постоянно падали, стоило ей только наклонить голову. А без них она ничего не видела. Плюс тона на два не совпадающий с цветом волос шиньон, стоптанные домашние шлёпанцы и выбивающиеся из всего этого ужаса эротические колготки из секс-шопа в крупную чёрную сетку, имитирующую колючую проволоку. Когда она гостеприимно распахнула дверь, я с трудом подавил вопль ужаса.
— Э-э-э, мисс Гадсон?
— Оня сямая! Зяходите-зяходите, ми вась дявнё ждьём!
Меня повели длинными коридорами, вежливо расписывая всё на ходу с непередаваемым детским сюсюканьем. По-моему, она не меньше своих воспитанников нуждалась в хорошем логопеде.
— Тють у нясь спяльня! — сообщила она, открыв дверь в полутёмную комнату с деревянными нарами, набитыми в два этажа. — Тють иглявая.
Мы вошли в довольно большую комнату со вздыбившимся неструганым паркетом, деревянными игрушками, прибитыми к потолку, с тяжёлыми металлическими шарами, осколками кирпичей и битыми бутылками.
В общем, ничего нового. Всё как у меня в детстве.
Потом меня провели в столовую — длинные столы, узкие некрашеные скамьи, металлические миски, алюминиевые кружки, полное отсутствие ложек, вилок и ножей. Правильно, пусть приучаются всё есть руками. Запах плесени, конечно, чувствовался, но умеренно. Всё-таки в детскую пищу добавляют меньше специй, за этим строго следит пищевой контроль.
Пятью минутами позже за те же столы плечистые надзиратели рассадили детей. Домовята, горгулята, чертенята, бесенята, сатирята. Мне сразу не понравилось выражение их мордашек, они смотрели на меня так, словно сегодня я был их завтраком. Сумрачные мелкие шкеты, отчаянные и не пробиваемые ничем, полностью лишённые любой морали и готовые ради конфеты на любое убийство, даже с отягчающими. «Да уж, детишки, — подумал я, — такие, если нападут ночью сзади, все двадцать два, завалят и освежуют, даже пикнуть не успеешь. Наше будущее…»
— Долягие детишечки, сегодня к ням плишёл наш нёвый полицейский. Помощник дяди Желяля, сельжантик Ирджик! Онь лясскажет вам о слюжбе в полиции. Это осень познавательно, мои птенчики. Вдьюг и кого-то из вась ждёть тякая же чёйная судьба…
— Э-э-э… здравствуйте, дети, — начал я.
— Здрассте! — нестройным хором откликнулись все.
Причём трое или четверо показали мне в качестве приветствия оттопыренный средний палец. А один демонстративно провёл ребром ладошки по горлу.
— Я сержант Брадзинский, можете меня звать пан Ирджи.
— Таких имён не бывает.
— Об этом не тебе судить. Бывает, но не в ваших краях, здесь редки черти-славяне. Итак, мы в полиции патрулируем улицы, следим за порядком в городе, задерживаем преступников.
— А что вы с ними потом делаете?
— Да. Папа говорит, продаёте на органы.
— Нет, — закашлялся я. — Это незаконно.
— Расстреливаете или сдаёте оптом на мясо-колбасный комбинат?
— Нет-нет, мы не…
— А почему нам тогда дают такие невкусные сосиски?!
Вот так они всё время прерывали меня вопросами и репликами, вначале я ещё пытался как-то отвечать, но в конце концов пришлось повысить голос:
— Все вопросы в конце моего доклада! Сейчас говорю я, а вы будьте хорошими детишками и слушайте не перебивая. Договорились?
— Да-а-а-а!
Их хватило ровно на две минуты.
— А у вас есть с собой пистолет?
— …профилактика правонарушений как неотъемлемая часть нашей работы и…
— А он заряжен?
— …поэтому арест как таковой является уже крайней мерой, свидетельствующей о недостатке…
— А можно выстрелить?
— …если вы с детства запомните ряд несложных правил в отношении вас и полицейского лица…
— А сколько преступников вы застрелили?
— Десять! — сорвался я, потому что эти мелкие мерзавцы меня абсолютно не слушали.
— Вы стреляли им прямо в голову?
— Это не имеет никакого отношения к нашему сегодняшнему разговору. Давайте я лучше коротенько расскажу вам об уголовном кодексе…
— А папа говорит, что в полиции служат только воры и взяточники.
— Ну и кто у нас такой умный папа? — не выдержал я. — Адрес, фамилия, должность?!
Я уже больше лаялся с детьми, чем читал лекцию. Воспитательница улыбалась. По её мнению, лекция проходила просто замечательно. Дети задавали столько вопросов. Им явно было интересно.
— А правда, что с нового года вам запретили бить подозреваемых по почкам?
— Правда.
— А если мы не будем спать, нам правда за это дадут десять лет?
— А на сколько нас посадят, если мы отравим мисс Гадсон?
— Не все слязю, не все слязю, детишечки. Надё дявать нашему гостю влемя что-нибудь ответить, — с улыбкой поправила воспитательница.
— А у нас сегодня невкусный компот. — Один мальчик встал из-за стола, подошёл ко мне и вылил содержимое своей чашки мне на ботинок. — Видите, какой невкусный.
Я начал терять терпение, стряхнув с ботинка сухофрукты и невольно хватаясь за кобуру.
— Тяк, птенчики мои, встлеча с дядей Бладзинским подходить к коньцю. А тепель длюжно поплёсим нашего гостя с нями пообедять.
— Да-а!!! — радостно закричали дети.
— Ледкостная длянь, не ешьте, — шёпотом просигналила мне мисс Гадсон. — Плёсто сделяйте видь. Мы все тють тяк постюпаем.
Начинали, как и положено, с супа. Вернее, с жидкой баланды из кусочков прелой капусты, крупной резаной морковки и грязных очистков свёклы. Витамины. Вот это действительно необходимо для детского организма.
Мне, как почётному гостю, плеснули в тарелку первому, но, видимо, молодой бес, который здесь служил поваром, неаккуратно развернул черпак, и одна капля упала мне на ладонь. Боль была такой, что я взвыл!
Все испуганно замерли. Таких воплей в детском саду ещё не слыхали…
— Никому не прикасаться к еде! — Я выхватил пистолет и взял на мушку повара. — Что вы положили в суп?
Притихшие на мгновение дети дружно заорали:
— Пристрели его! Ура! Да! Огонь, батарея, пли-и!!!
Воспитательница пыталась успокоить детей:
— Тихо, мои долягие, слюшайтесь дядю сельжантя, а не тё зястявлю вить велёвки из песка.
Повар начал оправдываться, отступая и теряя очертания, как это происходит от волнения только с бесами:
— Н-нет, я ничего н-не-э делал, начальник… не в теме… м-меня заставили.
— Срочно вызовите комиссию пищевого контроля и позвоните комиссару, — бросил я воспитательнице.
— Э-э-э… дяде Желялю? — испуганно уточнила мисс Гадсон.
— Для меня он не дядя Жерар, а комиссар Базиликус! А ты опусти половник и не шевелись. Одно движение, и я стреляю.
— Стреляет? Он будет стрелять! Стреляй скорей! А можно мы его тоже застрелим?
— Уведите детей в безопасное место, — сквозь зубы приказал я, как только мисс Гадсон доложила, что дозвонилась в участок.
— А как же обедь?
— Еда отравлена.
— Они пливыкшие, — снисходительно улыбнулась она.
— Там святая вода!
Воспитательница испуганно ахнула и начала эвакуацию «своих птенчиков». Когда помещение опустело и мы с подозреваемым остались вдвоём, я знаком велел преступному повару сесть и сам, отодвинув стул, уселся напротив.
— Руки на стол перед собой.
Он положил руки, как я велел, и угрюмо притих.
— Намотайте себе на ус: молчание вам не поможет. Сейчас приедут эксперты, и всё выяснится. Когда все доказательства окажутся на бумаге, вас ждёт от десяти до двадцати лет строгого режима.
— Чё за кипеж? Д-дело шьёте, н-на-ачальник?
— Так вы ещё и судимы?!
— Т-так кто ж меня сюда возьмёт и без отсидки? Н-на-а такое место и без т-тюремной рекомендации никак не попадёшь. Б-было дело, отмотал срок. Только не делал я ничего. В-век воли не видать, п-продукты я не трогал, н-на-ачальник.
— Но суп отравлен!
— Н-ничего не брал. Всё л-лучшее детям.
— В каком смысле?
— А в том самом! Суп отравлен, г-говорите? П-правильно, ясен перец! Я что, с-сучара позорная, кормить детей свежими продуктами? Но начальство з-за-аставляет. И так порчу, как могу. С-ставлю на солнце, бью, мну, ч-червей засовываю. А л-лучшие поступившие со склада продукты, с-самые и-испорченные, г-гнилые и пропавшие, сразу забирает директор!
