Горячий старт - Васильев Владимир Николаевич

– Что?

Вместо ответа Жмур сходил в коридор и принес то, что для всех остальных выглядело вместилищем безобидного музыкального инструмента. Принес и открыл.

На вишневом бархате, помимо аккуратно сложенных палочек-сосисок, в специальных углублениях лежали два больших черных пистолета и рядом – по запасной обойме. Что-то подсказало Злыдню – это не пугачи и не муляжи какие. Это самые настоящие пушки. Заряженные боевыми.

– Знаешь, Злыдень, – тихо сообщил Жмур, – я нисколько не сомневаюсь, что умею ими пользоваться. И должен тебе сказать еще кое-что.

Жмур нервно хлебнул пива и продолжил:

– Я совершенно отчетливо сознаю, что Жмуру из-за барьера сейчас должно быть страшно. Страшно и тревожно. Но мне сейчас не страшно. Совсем. Я не боюсь. Я знаю, что я – сильный. Что я сумею...

Голос Жмура сорвался, наверное, от легкого волнения. Он махнул рукой и снова присосался к бутылке.

– Черт, – пробормотал Злыдень. – Мысли ты, что ли, читаешь? Я ведь примерно то же самое ощущаю, только сформулировать до сих пор не мог.

– Знаешь, что это напоминает? – утерев пену с усов и бороды, спросил Жмур. – Апгрейд. Наращивание мощностей. Расширение возможностей старой тачки...

– Или, – подхватил Злыдень, развивая неожиданно вспыхнувшую мысль, – расширение стандартных функций. Жмешь контрол-функция и получаешь что-нибудь новенькое. А?

– Вот-вот, – подтвердил Жмур. – Энди нас расширил. К умению хакеров добавил умение бойцов реала. И мне это, черт возьми, нравится.

– Мне тоже, – тихо признался Злыдень. – Дай-ка мне еще бутылочку, друг! Выпьем за удачный апгрейд любимых нас!

Холодильник был рядом.

:END PRERARE PROCESS

:GOTO STEP_1

Район, где удалось снять тесную трехкомнатную квартиру, назывался Новокосино. Располагался он уже за кольцевой дорогой, опоясывающей Москву. Бай сказал, что последние лет двадцать город стал выплескиваться за условную границу. В одном из таких прорывов, на восточной окраине, и обосновались Аурел с Тигри.

По местным меркам квартира считалась просторной, но иномиряне потихоньку стали привыкать к здешним понятиям. Жить можно – и ладно.

Вечер первого дня целиком ушел на установку техники, на ее освоение, на заботы о быте в ближайшие несколько дней. Им ведь предстояло надолго ухнуть в виртуальное состояние, в Сеть. Единственное, что у виртуальщины общего с реалом, – это время. И там, и там оно течет одинаково. Только в Сети быстрее реагируешь на раздражители, потому что естественная мощь человеческого мозга суммируется с быстродействием кристаллических вычислителей. Мозг не так скор, но зато сразу отсекает все бесперспективное и ненужное. Процессор туп, но зато позволяет обрабатывать впечатляющие массивы информации за микросекунды.

В сущности, именно этого и не хватало обычным пользователям, пользователям с мнемоюстами. Естественный фильтр, ограниченная скорость обмена между мозгом и процессором сводила все преимущества симбиоза практически на нет. Другое дело – прямой доступ!

Аурел периодически задавал себе вопрос: а как, собственно, они будут искать Камилла в Сети? Безусловно, Энди насчет этого озаботился, но пока своими планами что-то не спешил делиться.

Сидя перед клавиатурой и голокубом, Аурел привыкал к новому. К новому формату адресов, к новой идеологии и организации Сети. Протоколы передачи данных здесь, ясен перец, свои. Но происходящее в голокубе или ощущения при мнемодоступе практически не отличались от привычных. Программисты и технари ведь стремятся к одному и тому же. А какими путями они достигают результата – пользователь зачастую и не знает. Да и вопросом таким почти никогда не задается. Потому что не его это дело и не его хлеб.

Энди пожаловал в гости около полуночи, когда Аурел блуждал по серверам в поисках интересностей. Ничего конкретного он не искал, просто перебирал ссылки и проглядывал содержимое выложенных ко всеобщему доступу страничек. Попадались забавные. Правда, сравнительно редко.

Объемное тело очередной странички вдруг схлопнулось в плоскую картинку и прилипло к дальнему срезу голокуба. В освободившемся пространстве возникла вращающаяся сфера, постепенно обретающая прозрачность. Потом стало ясно, что сфера – это нечто вроде голокуба, только непривычной формы. Внутри сгустилось изображение головы Энди Трушина. Борода у него почему-то была заплетена в десяток коротких косичек.

– Привет. Освоились? – вопросил Энди бодро.

– Осваиваемся, – сказал Аурел и вдруг подумал, что уже часа три не обращал внимания на Тигри. И не знает, чем он/она занимается.

Обернулся – дверь в комнату по ту сторону коридора была открыта. Тигри точно так же сидел перед терминалом и глядел в голокуб, но, судя по каменной неподвижности, ушел в Сеть с мнемодоступом.

Энди в голографической сфере скосил глаза. Кажется, он нашел в Сети Тири (в Сети ведь она примет один из привычных обликов, ничего общего не имеющего с телом, что приютило ее в Москве).

– Давай ты тоже заходи, – сказал Энди.

Привычное усилие – и Аурел скользнул в Сеть.

Как в воду со скалы. Разбежавшись.

Пространство недавно созданного холда пошло медленными ленивыми волнами, принимая его тело. Зеленоватый сумрак царил вокруг; где поплотнее, где пожиже и попрозрачнее.

Энди парил в самом центре, растопырив руки и ноги, словно парашютист в свободном падении, еще не выпустивший из ранца пестрый спасительный купол. Впрочем, Аурел по-прежнему не знал, что такое парашют.

Потом пришла Тири. Очень похожая на себя живую, только с зеркальной, будто хромированной кожей. Любила она образ ртутной девочки-терминатора. И крошила в этом образе не в меру ретивых сетевиков весьма умело и весьма беспощадно.

«Злится, – понял Аурел. – Еще бы не злиться! В мужском теле-то...» – Ну что? – вопросил Энди буднично. – Опять травку сотворить?

– Чего ты ее так любишь? – проворчал Аурел.

– Это тебе легко не любить травку-то, – недовольно буркнул Энди. – Ты ее каждый день видишь.

Аурел устало вздохнул:

– Снаружи я вижу в основном дасфальт. Ну, в лучшем случае – тротуарную плитку.

– Дасфальт любят только маньяки, – заявил Энди и неожиданно разоткровенничался: – Кстати, в Москве улицы покрыты другой массой, местные ее называют «асфальтом». Без "д".

Умолкнув, Энди плавным пассом устелил условный «низ» холда... нет, не травкой. Гладким дощатым полом с плотно пригнанными досками. Миг – и выросли стены из полупрозрачного светлого материала вроде рисовой бумаги, и легкая сводчатая кровля, непонятно на что опирающаяся.

Впрочем, в виртуальщине ей не нужно было ни на что опираться, кровля могла парить, не падая, повинуясь одной лишь воле создателя.

Она и не падала.

– О! – оценил Аурел. – Хоть какое-нибудь разнообразие. А то все лужайки какие-то да газоны...

Энди тем временем успел облачиться в просторное, по его внушительным габаритам, кимоно. Косички из бороды пропали, борода из широкой и лопатообразной стала узенькой и длинной, почти козлиной. Волосы почему-то оказались собраны в тугой шар на темени и проткнуты хромированной спицей. Аурел склонялся к мысли, что подобная прическа скорее подошла бы женщине. Но потом вспомнил, что Энди, в сущности, бесплотен и беспол. Теперь он всего лишь дух информационного мира, несколько терабайт двоичного кода, записанного неизвестно где и неизвестно как сохраняющего целостность.

От этой мысли враз стало нестерпимо зябко, словно при осознании неотвратимой и неизбежной смерти. Каждый человек периодически вспоминает, что век его небесконечен и что когда-нибудь он обратится в бессмысленный комок мертвой плоти, ничего уже не чувствующей и не значащей. И что этот комок кто-то будет резать скальпелем, дабы установить причину смерти, кто-то будет одевать в последний костюм, кто-то будет укладывать в тесный продолговатый ящик, кто-то уронит слезу-другую, а впереди останется только квадратный зев печи крематория и равнодушное небо, которое вберет в себя все оставшееся от некогда неповторимой личности, от страданий и надежд, от знаний и привязанностей. «Лучше уж так, – подумал Аурел, непроизвольно передернув плечами. – Лучше потеряться в Сети, чем просто исчезнуть, стать чернотой и ничем. Я этого не испытал, но ей-ей, лучше эта чудовищная эмуляция жизни, чем ничто».