Майкл Гаррисон - Пустота
– Хрен его знает, пацаны, – сказал им Эпштейн.
– Вот видишь? – торжествующе обратился один из них к приятелю, тут же позабыв про Эпштейна. – А я тебе что говорил!
Он прогнал их. Потом позвонил ей. Попытался разыскать, но на перекрестке Юнимент и По о местопребывании ассистентки по-прежнему отмалчивались. В конце концов пожал плечами и выбросил этот случай из головы. В этом месяце криминальный туризм зачах, но на Плацебо-Хейтс и в Уайт-Трэйн-парке расплодились новые сквоты беженцев, а с ними на диво старомодные преступления: избиения, кражи еды и денег, скука-то какая. Их было так много, что копы с ног сбивались весь свой шестнадцатичасовой рабочий день. Никогда прежде ничего подобного в городе не происходило. Нужна была новая теория.
Пока Эпштейн искал, чем бы заняться, гало, задержав дыхание, провалилось в зеркало. Топ-менеджеры были довольны тем, как выглядят на войне. Жители корпоративных анклавов – сконструированных городков с маленькими рынками и названиями вроде Сольсиньон, Бёрнхэм-Овери или Брэндетт-Хершэм, где под синими, омытыми дождем небесами по зеленым полям бегали лошадки, ловя идеально ровный ветер, а за каменными церквушками тянулись заливные луга, – ощущали войну как реальное взрослое переживание и вместе с тем как непредвиденное обстоятельство, к которому их, однако, подготовила система образования и ценностей. Хотя, конечно, без жертв не обойтись.
Другие были не так уверены в себе. Алиссия Финьяль успела сесть на последний челнок с Панамакса IV и оказалась вместе с тремя сотнями семей в лагере беженцев на Элам-Роке[119]. Лагерь был маленький, три-четыре акра палаток в непаханом поле под приятным порывистым дождем. Через забор виднелись уходящие вдаль посадки свеклы. Ранним вечером усталые женщины бродили между палаток и обменивались крохами доступных новостей. Доступа к сверхсветовому маршрутизатору у беженцев не было, как, впрочем, и обычной линии дозвона, так что и новостей не хватало. Никто не знал, когда их заберут отсюда.
– Полно слухов, – говорили женщины Алиссии, – а ракет нету.
Очевидно, им частенько приходилось это говорить.
В первый ее день здесь, после краткой беседы с местными, она лежала на спине у себя в палатке, слушая шум дождя, вопли безумца, кромсавшего деревянные пеллеты садовыми ножницами, и крики детей, убегавших от обитателей палатки, куда ребята запустили мяч. Она смежила веки и попыталась задремать, пока семья из соседней палатки кропотливо, неторопливо возводила между собой и Алиссией перегородку из соломы и тюков, болтая между делом с трехлетней дочуркой, которая, хоть и приболела, тоже пыталась помочь.
Это можно было считать целенаправленным заявлением – не столько в адрес Алиссии, сколько обращенным к самой ситуации. Ответом на неструктурированность мира, в котором они все ныне оказались.
– Я сейчас что-нибудь приготовлю! – крикнула женщина, когда стемнело.
Алиссия прошлась по лагерю, пытаясь с кем-то познакомиться и разузнать новости. Потом попробовала выйти за периметр, но ее завернули. Неделей спустя она все еще торчала в лагере, замусоренном, утыканном покосившимися, хлопавшими на ветру палатками; после заката возгорались кисло-вонючие костры, раздавались неожиданные дикие вопли и уродские полумузыкальные напевы подростковых банд.
К тому моменту ее тело, одежда и весь лагерь начали вонять биотуалетами. Ходили слухи, что отсюда никого не репатриируют, но весь лагерь переместят куда-то в другое место. Продырявив соломенно-тюковую перегородку, она спросила у женщины в соседней палатке, не помочь ли им с девочкой. В течение следующих месяцев Алиссия часто думала про Рига – все ли с ним в порядке. Она знала, что да. Это же Риг.
Вблизи самого Тракта Кефаучи главной новостью была отнюдь не война.
Столкновение «Дневных сделок и крупных скидок» с Панамаксом IV произвело фурор в СМИ. Ретранслированное на тысячу миров, обросшее комментариями и фактоидами, оно застолбило себе три минуты под каждым солнцем. Начальное столкновение высвободило примерно двести триллионов эргов энергии, эквивалент взрыва пяти-шести гигатонн обычной взрывчатки. Когда «Дневные сделки и крупные скидки» врезались в железное ядро, выделилась дополнительная энергия эквивалентом еще пять тысяч гигатонн, проделавшая в коре и перегретой атмосфере сияющий канал. Окончательный энерговыход столкновения, хотя и ни в коей мере не неисчислимый (после взрыва самого ядра), по людским меркам тем не менее был почти бессмысленно огромен. Но бессмысленно масштабные события на Тракте случались ежедневно, ведь извержения из центральной обнаженной сингулярности, если это была она, достигали такой мощи, что в окрестных газовых облаках возникали звуковые волны.
Этот великанский рев, резонируя через миллионы кубопарсеков газовых полостей, служил Тракту СМИ, а петли и засечки ударных волн – заголовками новостей. Потому аппаратура Импасса ван Занта принимала не вести о разрушении Панамакса IV, а серию дискордных сложных стонов октав эдак на шестьдесят ниже средней до.
– Твою мать! – вымолвил Импасс, который в жизни ничего подобного не слышал.
Иногда ситуация оказывается чересчур простой, чтобы ее постичь. Работают странные силы. Импасс сорвал наушники и стал колотить ими о панель, пока бакелит не треснул, но Тракт продолжал реветь в его ушах, словно исполинское лицо с неописуемым людскими терминами выражением. Ярость, возбуждение, отчаяние – даже, как ему почудилось, странная масштабная родительская любовь. Все это и ничто из перечисленного. Так и с физикой: никто понятия не имел, что там творится. Некоторые считали, что на Тракте господствуют условия молодой Вселенной, просто они там закуклились в продленном моменте расширения – физика-то правильная, время для нее неподходящее. Импасс не знал, так ли это, и знать не хотел. Он видел за физикой лицо. Он отклонился от консоли и протер глаза. Подумал, не пойти ли в душ, не выпить ли пива. Он как раз вставал из кресла, когда ему послышался шепот из разбитых наушников. Он сгреб гарнитуру.
Привет?
Генетический портняжка Джордж лежал там, где ассистентка его оставила: в комнате глоубтаунского домика, любовно укутанный до подбородка одеялом. Джордж был мертв, но не одинок в этом. Теплый воздух комнаты пронизывали лучи звездолетов, физика отражалась от стен и оставляла на них странные граффити, крутящиеся цветовыми вихрями, словно мысли и чувства, утратившие смысл и ценность еще до прибытия сюда. Находил ли мертвый Джордж утешение в картах, бабочках и прочих полупроявленных объектах чужих миров? Отдавал ли он себе отчет, что внизу улица распускается перед все более крутым градиентом питательных веществ ночи подобием стеклянистого анемона? Слышал ли раскаты ракетного даба над городом? Понимал ли, как пульсируют и засасывают посетителей вновь открывающиеся бары и танцзалы нуэвского танго? Даже если и так, культурного шума тут было многовато. Смерть, по крайней мере, позволила от него избавиться.
Ассистентка привыкла кем-то быть, пускай и неизменно безымянной. Людям, к примеру, она внушала страх: на четвертом этаже управления близ перекрестка Юнимент и По, на Стрэйнт-стрит или Туполев, на тротуаре Ретайро-стрит рядом с пирожковым лотком. Ассистентка привыкла присутствовать в подобных местах. Здесь все было иначе. Здесь присутствовали только ЗВК. Тут все двигались и говорили с таким видом, словно в это время думали о чем-то еще. Она была для них просто спутницей Рига Гейнса. Подходя заговорить с ним, ассистентку они игнорировали. Химия ее тела не действовала на них, в отличие от Эпштейна или ее приятеля Джорджа. Например, человек по фамилии Кейс подошел и сказал:
– Это она? Ну и вид у нее, господи.
Кейс явно зажился на свете. Высокий, некогда крепкого телосложения, он теперь ходил согнувшись, опираясь на пару костылей. Бедер у него не было. Он, конечно, мог бы себя починить, как и любой другой человек, но предпочел задержаться в этом облике, то ли по неосторожности, то ли движимый инвертированным тщеславием, и теперь был похож на безволосую ошпаренную тушку. Руки вспучились от набухших вен, кожа – блестящая и скользкая. Коричневая башка слишком велика для шеи, нижняя губа цвета печенки отвисает, будто в удивлении, что он до сих пор жив. Он остановился перед ассистенткой и вроде бы жадно вгляделся в нее, но тело интереса не выразило, словно он сам помнил женщин, а тело – нет. Он что-то нашептывал себе под нос. Спустя пару минут, подавшись вперед, Кейс резко стукнул ее по плечу.
– Риг говорит, у вас проблемы с Kv12.2, – произнес он.
– Он ко мне обращается? – уточнила она у Гейнса.
– Мы можем вам помочь, – продолжал Кейс. – Это просто дизайнерский недочет. Понимаете? У вас, по сути, эпилепсия.
Не получив ответа, он уточнил у Гейнса:
– Она вообще хоть что-нибудь понимает?
