Стивен Полански - Отчет Брэдбери
Он снова обхватил голову руками. (Жест он позаимствовал не у меня.) Это не было просто рисовкой. Он усиленно размышлял, а такая поза, по-видимому, помогала ему думать.
Потом Алан обратился к нам:
— Вы меня нашли?
— Ты нас нашел, — сказала Анна.
— Ты меня искал? — спросил он меня.
— Нет, — ответил я.
Он повернулся к Анне:
— Ты меня искала?
— Я тебя ждала, — сказала она. — Очень ждала.
— Ты по мне скучала?
— Я тебя не знала. Теперь, если бы тебя здесь не было, я бы скучала по тебе.
Я стоял возле стола. Мне было неудобно. Я сел сбоку от Алана, чтобы он на меня не смотрел.
— Ты меня сделал? — спросил он у меня.
— Я тебя не делал. Я согласился, чтобы тебя сделали.
— Ты согласился, чтобы меня сделали.
— Я сказал, пусть тебя сделают.
— Ты сказал, пусть сделают.
— Да.
— Кто меня сделал?
— Люди, которые умеют это делать, — сказал я.
— Скажи, кто они, — потребовал он.
— Они — ученые, — объяснила Анна. — Ты знаешь, кто такие ученые.
— Я знаю, кто такие ученые.
— Они тебя создали, — сказала она.
— Они — не моя мать.
— Да, — ответила она.
— Кто моя мать?
— Твоя мать была матерью Рэя, — объяснила Анна.
— Я появился не из ее живота.
— Да, — кивнула Анна.
— Она меня не знала.
— Не знала.
В этот момент я совсем решился попросить у Алана прощения: «Прости, что тебя создали». Но ничего не сказал, потому что сомневался в том, что он правильно поймет мои слова. Мне действительно было жаль. Впервые. До сих пор я полагал, что после побега из Отчужденных земель, независимо от его происхождения, существование Алана хорошо для него и для нас. В самые лучшие минуты мне нравилось думать, что я дал ему жизнь, хотя и был максимально отдален от процесса. Теперь он выглядел раздавленным, и я подумал, что на этом лучше остановиться. По крайней мере, пока. Не знаю, подумала ли Анна о том же самом. Мы сказали ему, кто он и что, сообщили больше чем достаточно, и ему было над чем поразмыслить. Ради бога, представьте, что вам вдруг говорят: «Ты — копия». Словно в кошмарном сне. Он был изъят из естественной природы. Переосмыслен. Лишен своего «я». Оказался не человеком. Интересно, что сюда подходят церковные слова: осквернен, лишен благодати, грешен. По какому завету он создан? Может быть, я неправ. Откуда мы можем знать, как бы мы себя чувствовали на его месте?
Алан не был готов прекратить расспросы.
— Зачем ты меня создал? — спросил он меня. — Зачем меня создали?
Я сказал ему правду:
— Я не хочу говорить.
— А ты скажешь? — повернулся он к Анне.
— Скажу, — кивнула она. — Тебя создали для ужасных вещей.
— Зачем меня создали? — повторил он.
— Тебя создали для Рэя.
— Меня создали для тебя.
— Да, — ответил я.
— Зачем?
— Для того… — начала Анна.
— Я скажу, — перебил ее я. — Я несу ответственность.
— Что ты сказал?
— Я виноват, — ответил я. — Это моя вина.
— Это твоя вина, — повторил он.
— Да, — сказал я. — Тебя создали для меня, и это моя вина.
— Зачем меня создали? Теперь ты хочешь сказать?
— Не хочу, но отвечу. Тебя создали для меня. Чтобы в том случае, если я заболею или получу травму, ты появился бы и смог мне помочь.
— Я появился бы.
— Да.
— Откуда? — спросил он.
— Оттуда, где ты был, — ответил я. — Прежде чем попал к нам.
— Я появился бы, чтобы тебе помочь.
— Если бы я лишился глаза, — объяснил я, — у тебя взяли бы глаз и пересадили бы его мне.
— У меня взяли бы глаз.
— Да. Если бы мне понадобилась почка, у тебя взяли бы почку и пересадили бы ее мне.
— Что такое почка? — спросил он.
— Это часть твоего тела, очищающая кровь, — пояснила Анна. — У тебя их две.
— У меня взяли бы почку, — повторил он.
— Да. Если бы мне понадобилось легкое, его взяли бы у тебя.
Он посмотрел на Анну.
— Сколько у меня легких?
— У тебя два легких, — сказала она.
— У меня взяли бы одно, — повторил он.
— Или два, — уточнил я. — Если бы мне понадобилось.
— Я то, что едят, — проговорил он. — Я — еда.
— Ты — не еда, — возразила Анна.
— Если бы я заболел, — спросил он меня, — ты бы мне помог?
— Теперь да, — кивнул я.
— Сколько легких у Рэя? — спросил он Анну.
— Два.
— Если бы мне понадобилось легкое, у тебя взяли бы одно и отдали мне?
— Нет, — покачал я головой.
— Почему нет?
— Потому что я не был создан для того, чтобы помогать тебе.
— Я был создан, чтобы помогать тебе, — проговорил он.
— Да.
— Я — мешок с вещами, которые ты используешь, — сказал он.
— Уже нет, — возразила Анна.
Она постаралась вложить в свою фразу как можно больше уверенности.
Алан встал, опрокинув стул.
— Я для Рэя, — сказал он.
— Не волнуйся об этом, — сказал я.
— Теперь ты в безопасности, — сказала Анна.
Он поднял стул и швырнул его в стену.
— Я для Рэя.
— Да, — проговорил я.
— Не говори со мной, — велел он.
— Все в порядке, — сказала Анна. — Ты в безопасности.
— Я в безопасности, — повторил он.
— Да, — сказал я.
— С тобой ничего не случится, — сказала Анна.
— Со мной ничего не случится.
— Да, — подтвердил я.
Он взял со стола книгу о детях и бросил ее через всю комнату.
— Вот как, — сказал он.
— Все в порядке, — ответил я.
Он посмотрел на меня:
— Чего ты хочешь?
— Ничего я не хочу, — сказал я. — Только чтобы ты был в безопасности.
— Ничего, — повторил он.
— Ничего, кроме этого, — подтвердил я.
— Я иду спать, — заявил он. — Я не хочу, чтобы ты входил.
Анна встала:
— Алан.
— Ты тоже, — бросил он.
На следующее утро Алан с нами не разговаривал. Он не смотрел на меня. После завтрака он отправился в свою комнату, и мы не видели его до самого обеда, который прошел в молчании. После обеда — Алан почти ничего не ел — он вернулся в свою комнату до ужина. Анну это беспокоило — в одиночестве он мог как-то повредить себе. Она поднималась к его комнате каждый час, но он не открывал дверь и не отвечал ей. Только когда он выходил в туалет, мы понимали, что с ним все в порядке, что он хотя бы жив. За ужином он бросал нам отрывистые, лающие распоряжения, жевал так шумно, так грубо, как только мог, с набитым ртом бормоча ругательства.
— Ты сердишься, — сказала Анна. — Ты должен сердиться. Но мы — твои друзья. Мы здесь, чтобы тебе помочь. Мы тоже сердимся.
— Заткнись, — велел он ей. — Шлюха. Ведьма.
— Прекрати, — приказал я.
Каким бы я был отцом? Как обращался бы со своим сыном?
— Все в порядке. — Анна старалась смягчить ситуацию.
— Ничего не в порядке, — отрезал я.
Алан назвал меня «долбаная задница». Потом бросил мне:
— Мне стыдно за тебя.
Мне показалось, что он заплакал. Он побежал к себе и захлопнул за собой дверь. Мы больше не видели его до следующего утра.
У него было доброе сердце, и на следующий день он проснулся в раскаянии. Он позвал из своей спальни Анну. Она вошла и села возле него на кровать. Она пробыла у него довольно долго. Они обнимались и разговаривали. Когда они спустились вниз, было ясно, что оба плакали.
— Прости меня, Рэй, — попросил он.
— Ты меня тоже прости, Алан, — сказал я.
За завтраком он задавал вопросы. Помимо прочего, Анна объяснила значение цифр на его руке. (Он видел их всю свою жизнь и никогда раньше не задумывался, что они означают.) Анна рассказала ему про «команду Долли», преуменьшив угрозу. Рассказала о своей организации, о своем участии, об их миссии упразднить клонирование людей и в самом конце — об их планах на него. Когда она ответила на его вопросы (на один — «Что будут делать с другими клонами?» — она ответить не смогла), Алан встал из-за стола. Посмотрел на нас и очень спокойно произнес:
— Я этого не хочу.
Через несколько дней мы переехали в Калгари, где поселились в тесной и невзрачной квартире с двумя спальнями, расположенной на первом этаже на Четырнадцатой улице, на юго-западе. Если не считать номер в мотеле Тандер-Бея, где мы провели только одну ночь, это было самое паршивое место из всех наших домов в Канаде. Нам с Аланом снова пришлось делить одну спальню, и теперь, после того как он узнал о нашей с ним внезапной, ужасной, ненадежной близости, это оказалось гораздо труднее, чем в прошлый раз в Отаве, когда мы были совершенно чужими друг другу, он был плохо знаком с миром, сторонился всех и проявлял открытую враждебность, особенно ко мне. Кем и чем я оказался для него? Путь из Риджайны в Калгари был долгий, двенадцать часов, почти пятьсот миль. Мы сидели в грохочущем четвертьтонном грузовичке. Высокий пригнал его нам перед отъездом из Риджайны. Анна и я попеременно вели машину, пока другой ютился в середине, прижав колени к груди, а Алан тихо и мрачно сидел у окна. Мы все были мрачны. Высказанная правда отдалила нас и даже, чего никто не ожидал, сделала опасными друг для друга.
