Артем Полярин - В зоне листопада
Глава 7.
Эксперимент удался. Доктор подсказал гениальную идею. Поразительно! Нейронная сеть, построенная по энграммам, начинает жить! Это невероятно! Это не просто свалка из бреда и нижнего белья. Это копия личности! Пусть и не полноценная. Пусть уплощенная и не способная к развитию. Но какой прогресс! Копия личности, способная отвечать на вопросы. То, что вы искали бы, роясь на мусорке интимных подробностей сотни лет, такая копия способна просто припомнить. У нее есть ключ для чтения, закодированной в миллиардах нейронов информации. Она сама – и есть ключ! Как и у живого оригинала, в ее мышлении цепочка ассоциаций быстро приводит к искомым знаниям. Да, именно знаниям. Не разбросанной в виде бездушных байтов по секторам информации, а организованной, целостной, живой системе знаний. Это чудо! После долгих месяцев кропотливой работы, ночей проведенных в дремучих дебрях чужой памяти, Никон получил возможность просто спросить. Просто задать вопрос и получить ответ. Первым вопросом, заданным Мартину, был самый сложный. После быстрого знакомства Никон так и спросил:
– Кто Вас убил?
– Извините, молодой человек, но это бессмысленно! Скажите пожалуйста, где мы находимся?
– Что вы имеете в виду, говоря про бессмысленность?
– Если Вы имеете возможность задать мне такой вопрос, значит я жив.
– Да, действительно.
Никон поругал себя за торопливость и бестактность. Это вообще казалось чудом, что Мартин способен говорить. Энграммы сняты уже с мертвого. Хайд вообще говорил, что память о смерти будет разрушать личность Мартина так быстро, что и поговорить не получится.
– Куда я попал? Это санаторий?
Солнце меж пышных кучевых облаков, греющее круглый столик и плетеные стулья на уютной зеленой поляне. Пение птиц, доносящееся из густых сосновых крон, нависающих над небольшим домиком. Все это действительно могло дать основания для такого предположения.
– Мартин.
– Да.
– Скажите, пожалуйста, что с вами происходило перед тем, как вы попали сюда?
– А как я сюда попал?
– Вы помните, кто Вы?
– Я – Мартин Смит.
– Чем Вы занимаетесь?
– Я психоаналитик. Работаю в корпорации Мнемонет. Хотел бы услышать ответы на эти же вопросы и от вас.
– Я – Никон Тенко. Тоже работаю в корпорации Мнемонет.
– Вы помните, как мы здесь оказались?
Никон решил соврать.
– Я не помню, как мы сюда попали. Поэтому, хотел узнать у Вас, что Вы помните из последних событий.
– А почему вы решили, что меня убили? Это был Ваш первый вопрос.
– Мне так показалось, – замялся Никон и тут же рассмеялся: – Мне вдруг показалось, что мы оказались в раю!
– Молодой человек, скажите пожалуйста, что Вы чувствуете, когда врете? – невозмутимо ответил Мартин.
– Я не люблю врать. Мне это неприятно.
– Скажите, а в детстве вы часто врали родителям?
– Как и все. Врал при необходимости.
– А что было сильнее: чувство вины от того, что вы врете или удовольствие от полученного результата?
– Наверное, если бы чувство вины было сильнее, я бы не врал. Какой смысл? Думаю, выгоды было больше, чем неприятностей.
– А кого вы чаще обманывали, маму или папу?
Никон задумался, словно припоминая. Помотал головой. Нет. Ковыряться в энграммах самому проще, чем вот так выпытывать правду, подумалось вдруг. Даже копия личности такого матерого спеца как Мартин, зажмет тебя в аналитические тиски и выжмет воспоминания о том, насколько сильно было твое влечение к маме и ревность к отцу. Кроме Эдипова комплекса еще кучу всего накопает. И энграммы не читай. Выпытывать? Может быть, отвести его к домику и зажать пальцы в дверь? Громко произнес:
– Перезагружай!
– Извините, я не понял…
Мартин исчез. Появились Хайд и Исоз.
– Характер у него еще тот, – усмехнулся Хайд.
– Неплохо было бы поговорить с ним от лица знакомого человека, – предложил Никон.
– Кем изволите стать?
– Может быть, Юлей?
– Давайте попробуем. Исоз, можешь подтянуть ее фотографии?
Никон немного расплылся и плавно переплавился в субтильную девушку. Хайд, показав внешность со стороны, поинтересовался:
– Похожа? Голос подай. Подстроить надо.
– Похожа, – согласился Никон, прислушался к себе. – А голосок не очень. Надо тембр более хрипловатый сделать, грудной.
Пока Никон произносил звуки, сливающиеся в слова, тембр его голоса плыл и подстраивался.
– Вот, так хорошо будет.
Декораторы и гримеры исчезли, оставив на сцене лишь актера. Через несколько вздохов материализовался еще один. Седой и статный. Открыл глаза. Воскликнул:
– Юля! Как мы здесь оказались?
– Я сам…а не знаю, – оглядываясь по сторонам, произнес Никон.
– Может быть, это рай? – предположил Мартин. – Из промозглой осени – в такое чудное, солнечное лето. Замечательно!
– А вы ничего не помните?
– Помню, дорогая, как мы с тобой мило беседовали у тебя дома. Ты начала… Стоп, девочка, расскажи-ка, что помнишь ты?
– Я тоже помню, как мы были у меня дома, – повторил Никон. – Потом ничего не помню.
– Ты испугалась, зайчонок? Твой голос стал необычным.
– Да. Мне страшно.
– Дай я тебя обниму. Не бойся!
Мартин потянулся к Юле. Никону ничего не оставалось, как ответить взаимностью. Мартин крепко прижал девушку к себе. Принялся целовать и гладить.
– Постойте! – выкрутился Никон. – Надо же узнать, как мы здесь очутились.
– Не переживай! Это обычный сон.
– Вы думаете, это похоже на сон.
– Да. Главное осознать, что это сон. Порвать пелену иллюзии. Тогда здесь можно все. Дай я тебя обниму!
Никон опять увернулся от жадных рук. Отбежал в сторону.
– Юля, я тебя не узнаю. Что случилось?
– Мне не кажется, что это не сон. Мне кажется, что мы умерли. Вспомните, пожалуйста, что было перед этим?!
– Умерли!? Может быть. Дай подумать. Умерли… Это очень неприятная мысль. Страшная. Так, дай вспомнить.
Мы сидели у тебя дома. Провели сеанс биологической обратной связи. На этот раз тебе очень понравилось. Пили твой замечательный чай из Джорджии. Потом ты села мне на колени. Потом. Что же было потом? По логике вещей, должно было произойти… Что со мной!!?
Мартин вдруг побледнел. Пошатнулся. Осел на землю. Задышал хрипло и тяжело. Никон подскочил, затряс спрашивая:
– Что с Вами?
– Я умер! – прохрипел Мартин. – Я вспомнил! Я умер! Меня нет! Это безумие! Это небытие. Это невозможно вынести! Nihility. Nihility.
Лежа недвижно на земле и глядя непроницаемыми, замершими объективами глаз в бескрайнее и пустое цифровое небо, Мартин еле слышно твердил и повторял одно и то же слово: «nihility». Многократно сообщая себе и миру, что его уже нет. Не существует. Nihility.
– Все. Завис! Как я и предупреждал, – прокомментировал, появившийся поблизости, Хайд. – Как вспомнил о том, что умер, его заполонила одна единственная мысль – «nihility». Прямо видно стало, как по нейронным сетям расползается возбуждение. Жалко его. Хоть, это всего лишь и копия. Эй, бро, ты чего плачешь?!
Исоз действительно заливался горючими слезами. Упал на колени рядом с заевшей пластинкой, схватил за безвольную руку и ныл, жалобно и тяжко. Будь на небосклоне луна вместо солнца, издалека можно было бы подумать, что это завывает волченок рядом со своей, погибшей от руки охотника, матерью. Никон не выдержал. Присел рядом. Аккуратно коснулся, спросил:
– Малышь, тебе страшно?
– Да! Мне больно! Я помню собственное небытие. Это ужасно! Пустота! Одиночество! Небытие – самое страшное, что может быть. Мартин! Как же так!!?? Как же ты мог умереть, Мартин!!??
Страдание и боль затопили Исоз так же, как Мартина, искореняющая сознание, мысль о собственном небытии. Никон не нашел, что ответить. Иногда молчание – лучше слов. Сейчас его тоже травила одна едкая идея. Наблюдая за тем, как искусственное сознание мертвого человека вспоминает о своей смерти, он вдруг понял, почему лицо этого Мартина показалось ему таким знакомым. Ведь, он даже не удосужился посмотреть фотографии погибшего коллеги. Мартин, которому он только что напомнил о гибели, и доктор из больницы, казались похожими как два брата близнеца.
Глава 8.
Повторный визит Никон тщательно спланировал. Опять пришел навестить «заболевший» фантом Элеоноры. Первым делом узнал имя странного доктора. Это действительно оказался Мартин Смит. Идея подтвердилась. В Городе-2 обитают ожившие энграммы. Если так, то это тысячи и миллионы копий с реальных людей. Зачем? Зачем создавать виртуальную копию Города и населять ее копиями людей? Ожившими энграммами. За что платила огромные деньги сошедшая с ума страна?
В прошлый раз на вопрос о том, как долго работает в клинике, доктор не ответил. Никон закономерно предположил, что копию перевели сюда после смерти настоящего Мартина. Говорить с этой энграммой Мартина было так же сложно, как и с энграммой, снятой с погибшего – минимум внятных ответов и быстрый, но мягкий переход к неудобным вопросам. Ну что же, терять уже нечего – можно и рискнуть. У Никона в блокноте хранились размышления, выкопанные за долгие месяцы на свалке памяти Мартина вручную. Почему бы их не использовать? Начал с простого:
