Вадим Проскурин - Дверь в полдень
— Зачем? — удивился Иван Георгиевич.
— Расширение зоны влияния…
Иван Георгиевич захохотал.
— Это наши гаражи, — сказал он. — В этом районе все наше.
Колян почувствовал себя идиотом.
— Да? Не знал. А мы с Кутей такую операцию разработали… Так ювелирно все проделали, этот Ильдар… как его по отчеству… блин! Помню, что помнил его отчество, а какое отчество, не помню.
— Не расстраивайся, — посочувствовал Иван Георгиевич. — В психотесте это обычное дело, психотест — это как сон. Во сне с тобой может любой маразм происходить, а тебе кажется, что так и надо. Если верить тому, что я в сети вычитал, здесь сходство не только внешнее, при психотесте мозг частично погружается в сон… Но это для нас несущественно. Главное сейчас то, что ты отныне полноправный гражданин федерации. А почему ты такой грустный? Ты же радоваться должен.
— Не знаю, — пожал плечами Колян. — Просто… Нет, не знаю. А вам что в психотестах мерещилось?
— Воспоминания молодости. На первом уровне мы взяточника брали, еще в советское время, он вначале пытался и нам тоже взятку сунуть, а потом откуда-то пушку вытащил, заложника взял… В конце концов все обошлось, но понервничать пришлось изрядно. А потом…
Иван Георгиевич резко замолчал. Судя по его лицу, воспоминания о втором уровне были более чем неприятными.
— А на втором уровне что было? — спросил Колян.
— Тюрьма там была, — ответил Иван Георгиевич после долгой паузы. — Взяли меня с поличным на копеечной взятке, на ксиву даже смотреть не стали, сразу в наручники и на допрос. Я в отказ, а следак мне, типа, не подпишешь — пойдешь в общую камеру к тестомесам.
— И что?
— Не подписал.
— И?
— Расстреляли меня! — рявкнул Иван Георгиевич. — Я уже и забыл, что в виртуальности нахожусь, все, думаю, конец мой настал. Сознание потерял, а потом вдруг очухиваюсь, а компьютер говорит: поздравляю, тест пройден.
— А третий уровень?
— Это самое легкое. Острых ощущений почти нет, только мозги работают. На третьем уровне мы с тобой Сталина убивали.
— И как?
— Убили. Труднее всего было план операции разработать, да комплект оборудования подобрать. А как на местность вышли, все пошло как по маслу. Кстати, местная армейская броня — обалденная вещь!
— Разве при Сталине личная броня уже была? — удивился Колян.
— Да не при Сталине! Двадцать восьмого века броня. Грудная пластина держит пулю ДШК в упор, а камуфляж — как в фильме «Хищник», помнишь, с Арнольдом?
— Это где по джунглям такой монстр прозрачный бегал?
— Ага, тот самый. В общем, классная вещь. Техническое превосходство подавляющее.
— Понятно, — сказал Колян. — Но давайте лучше ближе к делу. Мы с вами теперь полноценные граждане федерации. И что дальше?
— Дальше курс тренировок. Боевые искусства, управление летающей тарелкой и ранцевым антигравитатором, прикладная психология…
— Зачем? Сталина убивать?
Иван Георгиевич вдруг помрачнел.
— Нет, — сказал он. — Сталина мы убивать, к сожалению, не будем.
— Почему к сожалению?
— Потому что тогда будет еще хуже. Я в сети наткнулся кое на какие материалы, триста лет назад один суперкомпьютер развлекался историческим моделированием. Я как пролистал эти тексты, такое ощущение сложилось, что в истории что ни меняй — только хуже будет.
— А что будет, если Сталина убить?
— Точно не знаю, эту модель там не просчитывали. А вот если Гитлер в 1941 году не утвердит план «Барбаросса», через семь лет на месте Берлина будет еще одна Хиросима, только раз в десять побольше. А к концу века в Европарламенте второй по численности фракцией будет национал-социалистическая. Такого будущего нам не надо.
— Хорошо, войну отменять не будем, — согласился Колян. — А что будем делать?
— Не знаю. Думать будем. Пока я так думаю. Оттого, что мы с тобой соберем арсенал оружия и научимся местным военным премудростям, большого вреда не будет.
— Ага, не будет, как же. До первого доктора.
— Да второго, — уточнил Иван Георгиевич. — Первым был доктор Нгуа. Я твои сомнения понимаю, но на самом деле все не так плохо. Ни один доктор, кроме Нгуа, о машине времени не знает, а Нгуа не будет нам мешать. Я так полагаю, он сейчас в девятнадцатом веке, наводит в Южной Африке черный порядок.
— А откуда вы знаете, что другие доктора ничего не знают?
— Москомп сказал. Мы с ним сегодня побеседовали, он согласился дать доступ к военным технологиям, но только при условии, что применять их мы будем только в прошлом. И еще тут неподалеку следящая камера летает, за моим бластером приглядывает.
— А за моим пистолетом? — спросил Колян.
— Да кому нужна твоя пукалка? — возмутился Иван Георгиевич.
Он щелкнул пальцами и из цветочной клумбы тут же выскочил робот-посыльный.
— Сгоняй в дом, — приказал ему Иван Георгиевич, — принеси бластер. Хотя нет, я отменяю приказ. Лучше телепортируемся куда-нибудь, где можно по-человечески пострелять. А то устроим еще пожар в доме…
Иван Георгиевич сходил в свою комнату за бластером, после чего они с Коляном телепортировались к развалинам какого-то большого промышленного здания. Гигантский бетонный параллелепипед посреди большой поляны в лесу сразу напомнил Коляну саркофаг Чернобыльской АЭС.
— А это случайно не Чернобыль? — спросил Колян.
— Случайно Чернобыль, — ответил тихий голос сверху.
Колян поднял голову и увидел над собой небольшой металлический шарик, парящий в воздухе.
— Опасности нет, — заверил его шарик. — Последние пятьсот лет развалины практически не излучают.
— Не такие уж и развалины, — заметил Иван Георгиевич. — Во времена Союза на совесть строили. Ну смотри, Коля.
С этими словами Иван Георгиевич приложил руку к кобуре и в его ладонь сам собой впрыгнул маленький пластмассовый пистолетик, похожий на пневматическую игрушку китайского производства. Впрочем, сходство с игрушкой исчезло, как только Иван Георгиевич навел его на бетонную стену — ствол пистолета сам собой удлинился примерно до тридцати сантиметров. Колян заметил, что ствол был не сплошным, а решетчатым, сквозь него просвечивало небо.
— Добьет? — спросил Колян.
До стены саркофага было метров сто, не меньше.
— Добьет, — подтвердил Иван Георгиевич. — Смотри.
Пистолет негромко фыркнул, а через мгновение на стене вспыхнула ослепительная вспышка, как будто от фотоаппарата, но гораздо мощнее. Колян пару раз моргнул, восстанавливая зрение, и увидел, что на том месте, где была вспышка, в бетонной стене образовалась выбоина неправильной формы размером примерно метр на метр.
— Арматуру задело, — огорченно заметил Иван Георгиевич. — Часть энергии в металл ушла. Должно было сильнее рвануть.
Колян состроил скептическую гримасу.
— Ну и что тут такого? — спросил он. — Гранатомет сильнее бьет.
— Гранатомет в карман не положишь.
— Все равно несолидно как-то. За семьсот лишним лет могли что-нибудь покруче изобрести.
— Бластер изобрели в конце двадцать второго века, если мне не изменяет память, — сказал Иван Георгиевич. — С тех пор принципиальных изменений в конструкцию не вносилось. Мелкие улучшения были — кобура на силовых полях, пульсирующий ствол…
— А почему принципиальных изменений не было? — спросил Колян. — Считается, что все и так хорошо?
— Не считается, а так и есть. Для ручного оружия эта конструкция близка к идеалу, более мощная пушка просто не нужна. Чтобы пристрелить бешеного слона, бластера вполне хватит.
— А чтобы пристрелить сумасшедшего доктора?
— Сумасшедших докторов не бывает. А если вдруг один появится, то ему тоже бластера будет достаточно. От прямого попадания из бластера не спасает никакая броня. То есть, хорошая броня первое попадание выдержит, но нагреется градусов до двухсот и отпадет, чтобы хозяина не поджарить. Ты лучше зайди в сеть, первоисточники почитай. Еще можно в виртуальности потренироваться…
— А зачем? — спросил Колян. — Что мне потом делать с этими знаниями?
— Не знаю, — сказал Иван Георгиевич. — Одно могу сказать точно — лучше играть в войну, чем пьянствовать, жрать наркотики и развратничать. Знаешь, Коля, чем настоящий мужчина отличается от чмошника? Тем, что у настоящего мужчины есть дело, а у чмошника никакого дела нет и быть не может. Хочешь жить как чмо — пожалуйста, живи, но только отдельно от моей дочери. И от внучки.
Колян начал закипать.
— Значит, по-вашему, каждый, кто не играется в военные игрушки — чмо? — спросил он. — Если я не хочу выполнять ваши приказы — значит, я чмо?
Иван Георгиевич спрятал бластер в кобуру (ствол при этом автоматически укоротился до первоначальной длины) и раздраженно сказал:
