Стивен Полански - Отчет Брэдбери
— Я с ней тоже не знаком, — повторил он.
— Мы с ней познакомимся, и она скажет тебе свое имя.
— Когда я с ней познакомлюсь?
— Когда мы придем туда, куда собираемся, — сказал я.
— Куда мы собираемся?
— Мы собираемся в такое место, где для тебя есть девушка.
— Красивая девушка, — уточнил он.
— Правильно.
— Для меня.
Ночь была холодной — Алан настоял на том, чтобы надеть бейсболку «Джетс», — но почти безветренной, воздух был сухим и прозрачным. Когда мы вышли из дома, уже миновала полночь. Не привыкший выходить на улицу так поздно, да еще без Анны, всегда сопровождавшей его, Алан нервничал и держался ближе ко мне, хотя между нами оставалось расстояние, чтобы наши тела не соприкасались. Около таунхауса на улицах было тихо, и это его успокоило. Мы прошли с четверть мили, не говоря ни слова. Впереди уже показались огни Скарс-стрит и развлекательной зоны, огни Чистилища, когда у меня в голове внезапно прояснилось — редкий момент! — и я абсолютно четко осознал, что на самом деле идея взять Алана в бордель — дурная затея, что это совершенно неприемлемое и безответственное действие, что последствия такого поступка могут быть очень печальными для всех нас. Алан, возможно, испытает эфемерное сексуальное удовлетворение, но плата за это окажется высокой: крушение иллюзий, тоска и печаль, смущение, растерянность. (Слава богу, он пока не научился ненавидеть самого себя.) Если ему захочется еще, следующий раз выдастся очень не скоро, он будет расстраиваться, злиться и, вполне вероятно, снова вернется, уже с большей настойчивостью, к порнографии. Не говоря уже о том, как это скажется на его чувствах к женщинам вообще и к Анне в частности. Как он станет к ней относиться? Анна рассердится, ей будет больно. Она разгневается и справедливо обвинит во всем меня. Доверие, установившееся между нами, будет безнадежно разрушено. То, что в моих мотивах не было личного интереса (ни унции мудрости или смысла), вовсе меня не оправдывало. Она захочет от меня избавиться, чтобы я больше не имел с Аланом ничего общего. Алан, разумеется, ни в чем не виноват, но сумеет ли Анна простить ему предательство (мне казалось, она расценит все именно так), хотя его проступок сводится лишь к одному — к удовлетворению желания?
Мы подошли к ночному кафе в самом начале развлекательной зоны. Было видно, что внутри у стойки сидят двое мужчин. С того места, где мы стояли, кабинки вдоль витрины казались пустыми.
— Давай зайдем туда на минутку, — предложил я.
— Девушка там? — спросил Алан.
— Нет, — ответил я.
— Она вышла на минутку?
— Нет, Алан. Боюсь, в этом месте девушек нет.
— Боюсь, что я не хочу туда идти.
— Всего на минутку. Погреемся. Перекусим. — Я постарался, чтобы мой голос звучал интригующе. — Ночной ужин.
— Нет, спасибо. Я не хочу есть. Где то место?
— Далеко отсюда. Я точно не знаю, где.
— Ты точно не знаешь.
— Я там никогда не был.
— Я тоже там никогда не был, — сказал он.
— Я знаю. Давай войдем. Я хочу с тобой поговорить.
— Ты хочешь поговорить со мной про девушку?
— Да.
— Ты знаешь, где она?
— Нет, — ответил я.
— Она далеко?
— Думаю, да.
— Я хочу пойти далеко, — сказал он.
— Подожди минутку, Алан. Я хочу поговорить. Пожалуйста, идем со мной.
— Хорошо, — согласился он. — На минутку.
Мы сели друг против друга у окна в одной из кабинок. Пластиковые столики были окаймлены алюминием, сиденья и спинки покрыты красной искусственной кожей. Из-за стойки, где разговаривали двое мужчин, вышла официантка и подошла к нам. Она была средних лет, усталая, в сером платье с белым воротничком. К нагрудному карману был прицеплен белый пластиковый бейджик с именем «Джози». Я не сомневался, что это не ее настоящее имя, а часть общей игры. Руки у нее были красные и потрескавшиеся.
— У вас есть какой-нибудь торт? — спросил я.
— Увы, почти все съели, — сказала она. Она оказалась гораздо приветливее, чем я ожидал. — Есть несколько кусков яблочного, немного вишневого. По-моему, остался кусок с банановым кремом.
— Хочешь торт? — спросил я Алана.
Он рассматривал свое отражение в окне и не ответил.
— Дайте нам два куска яблочного, — попросил я.
— Подать с мороженым? — спросила она. — Или со взбитыми сливками?
— У вас есть взбитые сливки? — удивился я.
— Да, мы их сами делаем. Хотите взбитые сливки?
— Да, — кивнул я. — И принесите нам две колы.
— Пожалуйста, — добавил Алан.
Когда официантка ушла выполнять наш заказ, в кафе вошли две пары, впустив струю холодного воздуха. Мужчины выглядели постарше Алана, им было лет под тридцать; их девушки были моложе, не больше восемнадцати или девятнадцати. Алан сидел спиной к двери и сразу их не увидел. Мужчины были хорошо одеты — темные шерстяные пальто, шарфы и кожаные перчатки. Они не надели шапок, и уши их стали ярко-красными. Девушки были в ярких, неоновой расцветки лыжных куртках на меху с капюшонами, отделанными мехом, в толстых шерстяных рукавицах и высоких, закрывающих голень ботинках с оторочкой из овечьей шерсти. Под низко надвинутыми капюшонами я не мог рассмотреть их лица. Они вошли очень шумно, смеясь и болтая. Похоже, что они неплохо повеселились и выпили не одну рюмку. Одна из девушек цеплялась за мужчину, с которым пришла, и прижималась губами к его шее. Они прошли мимо нас, обдав холодным воздухом, и остановились прямо возле нашей кабинки, у моего плеча, не глядя на нас и никак не показывая, что знают о нашем присутствии. Одна из девушек положила руку в рукавичке мне на плечо, чтобы удержаться на ногах. Они сняли верхнюю одежду. Теперь Алан их видел. Мужчины были в деловых костюмах, девушки — в вечерних платьях, провокационно обнажавших тела (шеи, плечи, руки, ноги), что выглядело довольно нелепо, учитывая погоду. Девушки оказались хорошенькими. Обе немедленно взбили волосы. Они сели в кабинке рядом с нашей, за моей спиной.
Я пожалел, что они пришли. Их присутствие усложняло или вообще делало невозможным мой разговор с Аланом.
— Алан, — позвал я.
— Что?
— Я хочу, чтобы ты меня выслушал.
Он улыбался.
— Они мне нравятся.
Он сказал это негромко. Во всяком случае, те люди не обратили на нас внимания.
— Потому что они красивые, — сказал я.
— Они красивые.
— И глупые.
— Почему? — спросил он.
— То, как они себя ведут, — пояснил я. — Очень глупо.
Он озадаченно взглянул на меня. Почесал голову. Я сам не был уверен в том, что имею право говорить ему это, и не вполне понимал, что я хочу сказать.
— Им следует вести себя разумнее.
— Разумнее? — спросил он.
— Да.
— Они — молодые девушки, — сказал он. Он хотел описать их, а не оправдать.
— Верно.
— Им холодно?
— Могу спорить, что да.
— Могу спорить, что да, — повторил он. — Их руки.
— Алан. Послушаешь, что я скажу?
— Да.
— Я хочу, чтобы ты знал: я передумал.
— Передумал?
— Я ошибся, — сказал я. — Это плохая идея.
— Плохая идея быть здесь?
— Нет. Не быть здесь. Здесь хорошо. Я рад побыть здесь с тобой.
— Я тоже рад побыть здесь.
— Очень хорошо. Я ошибся в другом. Плохая идея — привести тебя к девушке.
— Это хорошая идея, — сказал Алан. — Ты не ошибся.
— Я был неправ. Могу тебе сказать, Анне это не понравится.
— Могу тебе сказать, мне это понравится.
— Не думаю, что понравится, — возразил я. — В любом случае это неправильно. Это должно произойти не так.
Алана притягивали звуки, доносившиеся из соседней кабинки. Я обрадовался, когда он спросил:
— А как?
— Не знаю, — ответил я. — Помнишь, Анна говорила, что это случится тогда, когда случится.
Тавтология была неутешительной — Анна говорила не совсем так — и Алан не ответил.
— Ты встретишь девушку. Не могу сказать, когда. Но ты ее встретишь. Но сегодня — это плохая идея.
— Это хорошая идея, — ответил он.
— Нет. Мне не следовало этого предлагать.
— Это моя идея, — сказал он.
— Я должен сказать «нет». Прости. Мы не можем.
Мгновение он думал, потом отвернулся. Он сказал все, что хотел, и я тоже. Никто из нас не был удовлетворен, но я обрадовался, что все закончилось. Меня удивило, что он сдался так легко. Официантка принесла колу и торт. Алан ел быстро, не поднимая глаз.
Торт был вкусный, такой, каким я его помнил.
— Как тебе торт? — поинтересовался я.
— Отличный, спасибо, — сказал он.
Мы вернулись в таунхаус во втором часу ночи. Прогулка и холод утомили меня. День был долгий, а в конце его я чуть не натворил дел. Мы тихо вошли в квартиру, но Анна не спала. Она ждала нас, сидя в полутьме — в кухне горел свет — на диване в гостиной. Она была в халате, босиком. Перед ней на низком стеклянном столике стояла чашка чая.
