Нил Стивенсон - Криптономикон, часть 1
Рэнди перестает считать нефтяные вышки за десять минут до того, как в иллюминаторе показывается город Кинакута. Сверху они похожи на горящие надолбы, сброшенные в прибойную полосу, чтобы остановить морскую пехоту. Самолет снижается; теперь это скорее фабрики на сваях, увенчанные трубами, в которых сжигают попутный газ. Возникает жутковатое чувство, что пилот летит между огненными столбами, способными зажарить «Боинг-777», как голубя, на лету.
Город Кинакута куда более современный, чем все, что можно увидеть в Америке. Рэнди пытался о нем читать, но нашел совсем мало: пару заметок в энциклопедии, несколько мимолетных упоминаний в связи со Второй мировой войной, злые, хотя в целом хвалебные статьи в «Экономист». Пустив в ход изрядно подзабытые навыки межбиблиотечного абонемента, он раскопал в Библиотеке Конгресса единственную книгу, полностью посвященную Кинакуте, и заказал ксерокопию. Это воспоминания очевидца, которых столько появилось после войны, ни разу не переизданные. Читать пока было некогда, и пятисантиметровая стопка страниц мертвым грузом лежит в сумке.
Ни одна из виденных им карт не дает представления о современном городе Кинакута. Все, что было тут во время войны, снесли. Реку направили в новое русло. Гору под названием Пик Элиза срыли, а обломки сгребли бульдозерами в океан, так что получилось несколько квадратных миль суши, большую часть которых занял аэропорт. Взрывы были такими громкими, что вызвали протест со стороны правительств Филиппин и Малайзии, в сотнях миль от Кинакуты. «Гринпис» возмущался, что султан распугивает китов в центральной части Тихого океана. Рэнди ожидал увидеть на месте Кинакуты дымящуюся воронку, но ничего подобного. Остатки Пика Элиза аккуратно замостили и по приказу султана воздвигли на нем Техноград. У тамошних стеклянных небоскребов, как и у остальных в городе, — островерхие крыши. Такими были традиционные здания, которые давно снесены и пошли на строительство насыпи. Единственное архитектурное сооружение, которому на вид больше десяти лет, — дворец султана, но он по-настоящему древний. В окружении голубых стеклянных небоскребов он смотрится вмерзшей в лед красновато-бежевой мошкой.
Как только Рэнди видит дворец, все встает на свои места. Он наклоняется и с риском схлопотать замечание от стюардессы вытаскивает из-под кресла ксерокопию. На первой странице — карта Кинакуты тысяча девятьсот сорок пятого года, дворец султана — точно посередине. Рэнди начинает крутить карту, как запаниковавший водитель — баранку автомобиля. Вот река. Вот Пик Элиза, где у японцев были локаторы и подразделение радиоразведки. Вот бывшее взлетное поле японских Вспомогательных Воздушных Сил Флота. До последнего времени здесь располагался Кинакутский аэродром. Теперь это стайка желтых кранов над синей туманностью железных конструкций, освещенной изнутри белыми созвездиями сварки.
И вдруг что-то совсем из другого мира — клочок изумрудной зелени длиной в пару городских кварталов, обнесенный каменной стеной. У одного края тихий прудик (самолет летит так низко, что Рэнди может сосчитать кувшинки), крохотный синтоистский храм черного камня, бамбуковый чайный домик. Рэнди прижимается носом к стеклу и поворачивает голову, пока изумрудный пятачок не скрывается за высотным домом прямо под крылом самолета. На микросекунду он видит, как в отрытом окне кухни стройная женщина заносит над кокосовым орехом топорик.
Садику место на тысячу миль севернее, в Японии. Когда до Рэнди доходит, что это такое, волосы у него на загривке встают дыбом.
Он сел в самолет два часа назад, в Международном аэропорту Ниной Акино. Рейс задержали, у него было достаточно времени, чтобы рассмотреть попутчиков: трех белых, включая самого Рэнди, и два десятка малайцев (из Кинакуты или с Филиппин). Все остальные пассажиры — японцы. Некоторые, судя по виду, бизнесмены, но большинство — организованная тургруппа, которая прошла в посадочный зал ровно за сорок пять минут до назначенного времени отлета и выстроилась позади девушки с табличкой в руке. Пенсионеры.
Их цель — не Техноград, и не какой-то определенный островерхий небоскреб в деловой части города. Они направляются в японский садик за стеной, разбитый над братской могилой в том месте, где 23 августа 1945 года приняли смерть три с половиной тысячи японских солдат.
ЙГЛМСКИЙ ДВОРЕЦ
Уотерхауз стройными колоннами движется по тихому проулку, щурясь, читает бронзовые таблички на белых каменных домиках:
ОБЩЕСТВО УНИФИКАЦИИ ИСЛАМА И ИНДУИЗМА
АНГЛО-САМОЕДСКИЙ СОЮЗ
ОБЩЕСТВО ДРУЖБЫ «ЧАН ЦЗЕ»
КОРОЛЕВСКИЙ КОМИТЕТ ПО БОРЬБЕ С ИЗНОСОМ МОРСКИХ КРИВОШИПОВ
АНТИВАЛЛИЙСКАЯ ЛИГА
БОЛДЖЕРОВСКАЯ АССОЦИАЦИЯ ПО РАСПРОСТРАНЕНИЮ СТРЕКОЗ-СТРЕЛОК
АБ'ИДИНЕНИЕ ЗА РИФОРМУ АНГЛИЙСКАВА ПРАВАПИСАНИЯ
ОБЩЕСТВО ЗАЩИТЫ ГЛИСТОВ
ЦЕРКОВЬ ВЕДАНТИЧЕСКОГО ЭТИКО-КВАНТОВОГО СОЗНАНИЯ
ИМПЕРСКАЯ СЛЮДЯНАЯ КОЛЛЕГИЯ
Поначалу он принимает Йглмский дворец за сельскую промтоварную лавку. Над тротуаром, как боевой таран триремы, нависает эркер, в нем выставлены: безголовый женский манекен в чем-то, связанном, по-видимому, из пряденой стали (дань аскетизму военного времени?), кучка серой грязи с воткнутой в нее лопатой и еще один манекен (относительно новый, втиснутый в самый угол) в форме британского военно-морского флота, с фанерным контуром винтовки в руках.
Неделю назад Уотерхауз нашел в книжной лавке возле Британского музея источенный червями экземпляр «Большой Йглмской Энциклопедии», с тех пор таскает его в портфеле и впитывает по странице-две, как сильнодействующее лекарство. Главенствующих тем — три, они выпирают из каждого абзаца, как Три Схры — из Внешнего Йглма. Две из них — шерсть и гуано, хотя на древнем самобытном йглмском языке они зовутся иначе. Тут имеет место та самая лингвистическая гиперспециализация, которая, как уверяют, есть у эскимосов для снега, у арабов — для песка. «Большая Йглмская Энциклопедия» никогда не использует английские слова «шерсть» и «гуано», кроме как в уничижительном смысле, для грубых подделок, экспортируемых всякими там шотландиями в наглой попытке сбить с толку наивного покупателя. Уотерхаузу пришлось прочесть энциклопедию почти от корки до корки и применить все свои дешифраторские навыки, чтобы методом сопоставления понять, о чем речь.
Теперь он столько о них знает, что поневоле любуется как гордо выставлены напоказ в сердце космополитического рода кучка гуано и женщина в шерстяной одежде.[31] Наряд на женщине беспросветно серый, в полном соответствии с йглмской традицией, считающей краски для шерсти порочным шотландским новшеством. Верхняя часть ансамбля — свитер, по виду — валяный. При ближайшем рассмотрении становится ясно, что он связан, как любой другой свитер. Йглмские овцы вывелись путем тысячелетнего массового вымирания в условиях сурового климата. Их шерсть славится густотой, штопорообразным волокном и полной устойчивостью к любому процессу химического распрямления. В изделиях она напоминает войлок, что энциклопедия считает главным ее достоинством, для описания которого существует целый обширный словарь.
На третью тему «Большой Йглмской Энциклопедии» намекает второй манекен в витрине.
К каменной кладке у входа прислонен старикашка в форме добровольных сил местной самообороны. Наряд включает в себя короткие штанишки и толстенные гольфы из определенной разновидности йглмской шерсти, подвязанные под коленями толстой шнуровкой с переплетением на кельтский манер. (Почти на каждой странице энциклопедия повторяет, что йглмиане — не кельты, но изобрели все лучшее, что есть в кельтской культуре.) Такие подвязки — непременный атрибут йглмианина; мужчины носят их под брюками. Обычно на их изготовление идут длинные, тонкие хвосты скрргов, наиболее многочисленных представителей местной фауны. Энциклопедия сообщает, что «С. — мелкие млекопитающие отряда грызунов, семейства мышиных, которые широко распространены на островах. Питаются по преимуществу яйцами морских птиц и способны очень быстро размножаться при наличии этой или другой пищи. Йглмиане восхищаются мужественными зверьками и берут за образец их упорство и жизнестойкость».
Уотерхауз несколько минут курит и разглядывает подвязки. Внезапно манекен шевелится. Уотерхауз думает, что он кренится от налетевшего ветра, но тут понимает, что старичок живой и вовсе не падает, а переступает с ноги на ногу.
Дедуля замечает Уотерхауза, мрачно улыбается и произносит несколько слов на своем языке, который, как уже ясно, еще менее английского приспособлен для передачи стандартным алфавитом.
— Хэлло, — говорит Уотерхауз.
Дедок произносит что-то еще более длинное и сложное. Уотерхауз (сейчас он в своей стихии; мозг извлекает смысл из случайного набора звуков, пользуясь избыточностью сигнала) понимает, что дедуля говорит на английском с сильным местным акцентом, и заданный вопрос звучит: «Из какой части Америки вы приехали?»
