Евгения Белякова - Трава на бетоне
Арин забрался на стол, сел, положив лодыжку одной ноги на колено другой, наклонился, жадно и нежно приник губами к губам Ская, улыбаясь:
Зря ты не хочешь со мной ходить. Мне тебя там не хватает Это твоя последняя черта, — коротко возразил Скай. — У меня свои дела. Тем более, одиночеством ты не страдаешь.
Арин сполз со стола, сел на колени Ская лицом к нему, крепко сжав коленями его бедра, потерся коротко стриженой головой о светлую синтетику его футболки:
Это мне не совсем подходит. Сам знаешь, в таких связях я всегда сверху, но мне больше нравится использовать твою привилегию на то, чтобы…
Шлюха, — отозвался Скай, не выдерживая, обнимая его за плечи, привлекая к себе, теплого, повзрослевшего, любимого.
Не без этого, — согласился Арин. — Потом обсудим… Моя последняя черта. Их десять. Потом испытательные полигоны… Потом… Потом я разберусь во всем этом и поставлю мир раком.
Скай невольно улыбнулся:
Ты — мир, я — тебя?
Арин подумал немного, кивнул:
Что-то вроде того. Не вижу в этом ничего плохого. Я без тебя устаю.
Скай привычно потянул пальцами широкий ремень, пристегнутый одним концом к широкому ошейнику, другим к металлическим клепкам на черных запыленных джинсах.
За эти семь лет Арин сильно изменился, но некоторые привычки остались при нем, и одной из них была привычка затягивать свое тело в ремни.
Характер его превратился в дикую смесь неуправляемости и железной воли. Сбить его с толку стало невозможным, противоречить ему было бесполезно, указывать на ошибки — опасно. Да, впрочем, вряд ли кто мог упрекнуть его в совершении ошибок.
С того момента как пять лет назад он вышел за Первую Черту и нашел там документы и данные, сведения о которых сначала тщательно собирал в Сети, его жизнь обрела смысл, и он явно не собирался отступать.
Скаю на первых порах было сложно его поддерживать, сложно было налаживать связи с теми людьми, кто бы согласился на такую авантюру, а еще сложнее было заставить их понять, что они должны беспрекословно подчиняться девятнадцатилетнему пацану.
Не обходилось без драк, пару раз информация была слита полиции, и дело заходило в тупик — все границы с Чертами перекрывались на долгие месяцы.
Пару раз попав в перестрелки, Арин научился сдерживать нетерпение и такое время пересиживал дома или шляясь по улицам и барам. Иногда он устраивал показательные выступления, сцепляясь с теми, кого обходили стороной даже признанные авторитеты Тупиков.
Скай знал, что этим он старался избавиться от чувства неполноценности, вызванного увечьем, и заставить других воспринимать его всерьез.
Поэтому никогда не вмешивался, просто следя за развитием событий и, только при крайней необходимости звонил "оппонентам" напрямую и парой слов давал понять, что на следующей разборке неверное движение будет стоить им жизни.
Период становления прошел быстро — Арин всему учился легко, умел принимать вещи такими, какие они есть и не питал никаких иллюзий. Отчасти эта черта его характера и убедила Ская в том, что его мечта дойти до испытательных полигонов и найти разгадку всему, что творилось в этом мире, была исполнима.
Скай участвовал во всем этом косвенно, занимаясь своими делами и лишь снабжая Арина необходимым ему оружием, медикаментами и прочими вещами, которые было сложно достать.
О прошлом Арин вспоминал редко и вскользь, лишь иногда дотрагиваясь пальцами уцелевшей руки до широкого сероватого шрама на шее, но Скай знал, что он ничего не забыл. Ночами Арин, потушив последнюю сигарету, поворачивался на бок и подолгу смотрел в лицо Ская, потом тянулся к нему, обнимал и шептал что-то неразборчивое. Потом улыбался и засыпал, спрятав голову у него на груди, так, как привык засыпать еще подростком.
Часто Скай заставал его за тем, что он, свернув многочисленные окна открытых файлов на мониторе, складывал руки на столе и опускал голову, но потом вновь приходил в себя и снова принимался за работу, разбирая и рассортировывая полученную за Чертами информацию.
Он изменился. Изменился и остался тем же. Тем, кто не умел жить, не борясь, но теперь нашедшим реального противника.
Я найду этих сук, — пообещал он как-то. — Я их найду и заставлю вернуть все на свои места. Я теперь понял, в чем загвоздка — людям, которые следят за датчиками, некогда думать о причинах. У меня времени полно, теперь никто не сможет сказать, когда я умру… — он остановился, словно что-то вспомнив, прикусил губу. — Уроды.
За эти семь лет Скай только один раз видел его слезы — на Третьей Черте он потерял около пяти человек и, вернувшись, не выдержал, скинув куртку, прижался к Скаю и долго задыхался от боли и ненависти.
Успокоить его можно было так же, как и в детстве — дав пинка под зад, что Скай и сделал, предварительно влив в него порядочную порцию спиртного.
Нервы у тебя ни к черту. Сам знаешь, за что взялся.
Больше Арин не срывался, и научился планировать вылазки так, чтобы нести минимальные потери, успев урвать нужную информацию.
Настоящей его победой стала Четвертая Черта, именно после ее прохождения он, просидев над разобранным датчиком Ская около шести часов, легко изменил показатели, увеличив сроки жизни на несколько лет. Эффект оказался возвратным, но Арин надеялся на Пятую Черту, поэтому особо не расстроился.
Тогда он отчетливо понял, что идет к своей цели не просто так, осознал и смог доказать, что во взаимодействии организм-датчик-чип механизм самоликвидации является следствием симбиоза составляющих, а не врожденной настроенностью организма.
И тогда же он впервые встретил упоминания о том, что на самом деле представляли из себя излучатели на орбите.
Скай хорошо помнил его потемневшие, ожесточившиеся глаза, плотно поджатые губы.
И за это… И за это платят…
Он поднял голову:
Скай, я понял, как с нами это сделали. Значит, я все исправлю.
Сейчас, сжимая его в руках, лаская губами податливые губы, гладя гладкую кожу его плеч, Скай вспоминал легкие прозрачные вечера, которые Арин проводил над белым пустым листком текстового редактора.
Вспоминал его кровь на своей коже, вспоминал тени у уголков сверкающих карих глаз, короткое "люблю", тугой пластик, рассыпавшийся на осколки в судорожно сжатой ладони и капельки кеторазамина на стрелках молодой травы. Травы, пробившейся сквозь бетон.
* * *"… Только так, только этими строками я могу сейчас возродить в твоей памяти звук моего голоса. Ведь, если ты читаешь это, значит, я мертв. Я раньше не думал о том, что буду говорить после смерти так, сквозь микросхемы и электричество, да и вообще не думал, что захочу это кому-нибудь сказать. Сейчас я еще жив, сейчас я трогаю пальцами клавиши и чувствую их теплый пластик, смотрю на свои руки.
Сейчас я слышу свои мысли, я думаю, чувствую холодок из-под неплотно прикрытой двери. А когда ты будешь это читать, меня не будет. Это странно себе представлять.
Я не хочу, чтобы мои мысли, некогда бывшие живыми, запутались навек в паутинах проводов компьютера, так что, прочтя, сотри этот текст.
За окном серая мгла. В комнате полумрак и редкие вспышки неисправной лампы. Я один, но это уже не пугает. Раньше было тяжело, сейчас уже нет.
Чтобы давать жизнь, нужно хотеть это делать. Иначе не получится, как не получится ничего из того, что ты делаешь не по своей воле. Желание и любовь — неразлучны, вечно рядом, вечно вместе. Любишь — желаешь, желаешь — любишь.
Чтобы я пожелал стать тем, кем являюсь, мне разрешили полюбить мир. Это оказалось несложным — наш мир достоин любви. Каким бы он ни был. Даже сейчас, смотря на туманы смога за стеклом, я понимаю, что его есть за что любить, а тогда, завороженный фильмами о прошлом, о траве, солнце и небе, я захотел что-то изменить. Как только ты чего-то хочешь из-за любви — ты попадаешь в ловушку. И я попался.
Люди, говорили они, лучшая часть мира… Когда-нибудь мир очистится, вернется небо, но некому будет на него смотреть. Помоги людям увидеть небо, дай им жизнь, пожелай дать им жизнь.
Когда-нибудь вырастет трава, но некому будет коснуться ее рукой. Стоит тебе лишь пожелать давать жизнь, и ты сможешь это исправить.
Когда мне это говорили, я явственно видел, как кто-то касается пальцами упругих травинок, стряхивая с них капельки росы. Мне казалось, что, пусть пройдет не одна сотня лет, но если останутся люди и воскреснет мир, то я каким-то образом смогу это увидеть. Мне казалось, я вернусь с того света только из-за желания постоять за спиной человека, коснувшегося первой травы. Я думал о том, что обязательно это увижу, призраком ли, ветром ли…
Когда стало понятно, что я согласен и моей любви и желания хватает, меня начали резать. Раскрывать ткани и часами вставлять в нервы ниточки-проводники. В каждый. Сеть проводников должна была быть замкнутой и опутать все тело.
