Вадим Проскурин - Хоббит, который слишком много знал
Вот так и получается: на первый взгляд семья, а на второй — сплошное непотребство. Солдат не привязывается к временной жене, ведь в любой момент он может отправиться в дальний путь по слову хозяина, и неизвестно еще, дойдет ли солдат живым до конца пути. Зачем впускать в сердце глубокие чувства, если знаешь, что все равно придется расставаться? Лучше уж жить так, чтобы не страдать, когда настанет время разлуки. И солдатка солдату чаще всего не столько жена, сколько рабыня, а дети не столько дети, сколько бесплатные помощники на побегушках. А то и хуже бывает…
— Юрген еще ничего, — говорила Эля, когда вчера мы бок о бок лежали под одеялом, — он, по крайней мере, Шаню не трогал, пока жива была, а вот до Юргена был у меня Фобер… Я еще тогда в городе жила… Так он… Нет, Хэмфаст, не буду я говорить об этом, до сих пор горько и противно.
— Шаня — это кто? — спросил я.
— Дочь моя. Умерла она… Уже с полгода, пожалуй, у нас тогда только-только второй василиск поселился. Гуляла в лесу, не знаю уж, чего она там делала, цветы собирала или за бабочками гонялась, вышла на поляну, не осмотревшись, и столкнулась с василиском нос к носу. А у него как раз очки сползли в очередной раз… Шаня маленькая была, худенькая, Юрген сразу же к ней бросился, а уже поздно было. Так и лежит с тех пор булыжник на краю леса.
Не знаю, как бы я отреагировал на эти слова, будь я трезв, а вчера я просто пробормотал что-то невразумительное, отвернулся от Эли и заснул. А сегодня это кажется уже совсем далеким и каким-то неважным, что ли…
Я осушил вторую кружку и поставил ее на тумбочку в изголовье кровати. Слишком громко поставил, не рассчитал. Эля немедленно открыла глаза, помотала головой и села, даже не потрудившись прикрыть одеялом обнаженную грудь.
— Ой, прости меня, Хэмфаст, — сказала она. — Заболталась я вчера и уснула. Не обижайся, я сейчас…
Я поспешно вскочил с кровати и потянулся за штанами. В глазах Эли проступила обида.
— Брезгуешь…
— Да ты что, Эля!
— Брезгуешь. Старая я стала. Боюсь, Юрген последним моим мужем будет. Уйдет он вместе с тварью своей, останусь я никому не нужна, одна дорога останется — на алтарь.
— Как это на алтарь? — не понял я.
— Как-как… Из одного халфлинга можно получить один миллидух маны. Если правильно совершить умерщвление.
— Так это… так что, у вас жертвоприношения практикуются?
— Какие же это жертвоприношения? Это не в жертву, это чтобы ману извлечь. Разве ж это жертвоприношение?
Меня передернуло. Что за гнусный мир! И мне ведь предстоит прожить в нем всю оставшуюся жизнь! Интересно, хватит у меня сил и умения изменить этот мир? Или мне придется принять его таким, какой он есть?
7
Я сижу на лужайке в позе болотной кувшинки, напротив меня сидит Юрген, за ним высится гигантская туша василиска, еще один василиск пасется поодаль, он попадает в поле зрения, если сместить голову чуть правее. Я говорю Юргену:
— Ты же умеешь творить заклинания! Ты только что совершил излечение этого кузнечика, разве ты не почувствовал последовательность действий? Ты открыл его душу, проник во второй слой, получил свойство здоровья, увеличил до максимума, а потом сохранил все изменения двумя элементалами.
Юрген качает головой, скептически ухмыляясь:
— Я просто выполнил заклинание излечения, единое и неделимое. Все очень просто, Хэмфаст. Вы, хоббиты, умеете расчленять заклинания на составные части, а нам, халфлингам. это недоступно, пусть во всем остальном мы неотличимы. Я никогда не научусь высшей магии.
Он прав, и я это понимаю, но должен же я что-то сделать для того, кто спас мою жизнь! И я говорю:
— Хорошо, Юрген. Пусть я не могу научить тебя высшей магии, но я дам тебе воспользоваться ее плодами. Отныне ты неуязвим.
И я налагаю на него соответствующее заклинание.
Юрген не понимает меня.
— Отрежь себе палец, — говорю я. Юрген смотрит на меня непонимающим взглядом, и в его глазах неверие.
— Позволь, я ударю тебя, — говорю я, — тогда ты поймешь, какое заклятие на тебя наложено.
Он медленно кивает, и я бью его кулаком в левую скулу, не очень сильно, но ощутимо. Голова Юргена резко дергается, он осторожно касается щеки, мотает головой, касается щеки еще раз. Он вытаскивает кинжал из ножен, висящих на поясе, зажмуривает глаза и… Я отворачиваюсь, это слишком противно. Я слышу мерзкий хряск, тихое бормотание Юргена, несомненно ругательство, а потом я поворачиваюсь и вижу, как Юрген, широко распахнув глаза и отвалив нижнюю челюсть, смотрит на то, как у него медленно отрастает палец. Потом Юрген берет здоровой рукой отсеченный палец, рассматривает его, поднимает глаза на меня и говорит: — Сдается мне, что теперь я твой должник.
8
Я стою перед василиском. Я активировал заклинание неуязвимости, и каменный взгляд мне больше не страшен. Я изучаю то, что творится в душе твари.
А ничего особенного там и не творится. Формула каменного взгляда на языке высшей магии совсем проста, я без особых проблем могу наложить такое заклинание, на себя или на кого-то другого. Я даже мог бы подарить это заклинание Юргену, но он не сможет включать и выключать каменный взгляд, как не может этого делать василиск, а будучи постоянно включенным, это заклинание не принесет Юргену ничего хорошего.
На василиска наложено еще одно заклинание, но оно совсем слабое, оно просто чуть-чуть увеличивает ловкость. В остальном василиск — обычная безмозглая тварь, примечательная лишь размером и физической силой.
Остается непонятным только одно — как бистмастеры ухитряются управлять этой гигантской тварью. Я прошу Юргена покомандовать василиском, он заставляет тварь сделать несколько шагов вперед и назад, и я испытываю разочарование. Это реализовано изящно, но просто до примитивности — василиск воспринимает внешние команды как свои собственные желания. Все, больше говорить не о чем.
Даже гигантские пауки, живущие в лесу по соседству, устроены посложнее. На них наложено целых три заклинания — повышение ловкости, паутина и яд. Юрген и другие бистмастеры говорят, что это не заклинания, а свойства, присущие паукам от природы, но я, в отличие от них, умею проникать взглядом в, суть вещей, и я знаю, что это заклинания, не важно, наложены они магом или от природы присутствуют в душе паука.
Кажется, я уже сделал все дела, какие только можно сделать в этой зеленой долине между гор. Большой мир ждет меня. Мне осталось только одно — мне кажется несправедливым, что прекрасная душа Эли заключена в стареющее тело женщины-халфлинга. Пожалуй, я наложу на нее заклинание, которое даст ей красоту и бессмертие.
9
Бескрайнее небо простирается впереди и сзади, справа и слева. Только далеко-далеко внизу видны горные скаты, поросшие лесом, но они так далеко, что кажутся нарисованными на гигантском полотнище, растянутом по земле, а нерукотворный каменный мост, по которому идем мы с Юргеном, воспринимается как единственный реальный объект на многие мили вокруг. Крупная птица неподвижно висит в восходящем воздушном потоке футах в двухстах ниже уровня моста — для Юргена это привычное зрелище, а меня оно потрясает до глубины души.
Мы достигаем верхней точки моста, и я вижу цель нашего путешествия — Сакред Вейл. Небольшой городок по меркам Средиземья, населения на глаз всего-то тысяч восемь, является одним из крупнейших городов во всем Арканусе. В небо вздымается белая башня собора и грязно-серая башня гильдии алхимиков, из трубы на крыше которой струится легкий дымок. В городе видно еще два или три источника дыма, Юрген говорит, в Вейле есть металлургический завод и много мастерских, изготавливающих из свежевыплавленного металла разнообразные орудия труда и войны. На краю пропасти распростерла гигантские крылья ветряная мельница чудовищных размеров, интересно, как используется столь огромное сооружение? Передает вращение станкам в мастерских? Оригинально.
Город стоит на ровной площадке, волей майаров или игрой случая возникшей среди острых скал и отрогов. Только один путь ведет отсюда в большой мир, и этот путь перегорожен тридцатифутовой белокаменной стеной с воротами, четырьмя башнями, по две по каждую сторону от ворот, рвом и подъемным мостом на толстых цепях. Юрген говорит, с другой стороны есть еще два спуска и оба тоже надежно защищены стеной, потому Сакред Вейл практически неприступен для нелетающей армии.
Скальный мост наконец кончается, мы оказываемся на твердой земле, и я непроизвольно вздыхаю с облегчением. К нам приближаются два халфлинга, у них нет никакого оружия, кроме коротких кинжалов, одеты они в обычные куртки и штаны, но я сразу понимаю, что это воины, солдаты, как здесь говорят. Не знаю, почему я так решил, но есть что-то неуловимое в их походке, движениях, взглядах, что позволяет безошибочно определить их воинское умение. А тот, кто идет чуть впереди, пожалуй, не простой воин, а командир, по меньшей мере сотник.
