Александр Зорич - Последний аватар
7
Змей-7, он же лейтенант Игорь Иванов, дождавшись, когда полковник Хованский встанет и направится к своей капсуле входа, бесшумно выскользнул из-за консоли узла связи и бросился в подфюзеляжный "наплыв", где располагался пост контроля и наведения бортовых систем оружия.
– Здорово, пацаны, – там служили его одногодки и если к перуновцам основной неуставной формой обращения служило уважительное "мужики", то здесь можно было отделаться более легковесными оборотами.
– Здорово, глазастый, – протянул ему холеную руку, которая в этой жизни только на кнопки и нажимала, старший по смене капитан Голавлев.
– Вы сегодня, говорят, ракетой Р-200 баловались? – как можно более небрежно бросил Игорь.
– Сопровождали, – веско кивнул Голавлев.
– А в кого стреляли знаете?
Голавлев равнодушно пожал плечами.
– В Гаспарова.
– В Серегу, что ли? Врешь.
– Не вру, – процедил Голавлев. – Кстати, следующая цель – наша полурота "Перуна". Так Хованский сказал. Чтоб ему... сто лет жить!
8
Фургон ехал очень плавно и, как казалось Августину, очень медленно.
Он сидел в удобном кресле с подогревом. Лампы дневного света освещали внутренности фургона, нашпигованного разнообразной электроникой, о предназначении которой Августин, к стыду своему, мог лишь догадываться. Локи был спокоен и разговорчив.
Вначале их беседа вертелась вокруг последних новостей ВР. Теперь Августин был таким же преступником, как и сам Локи, и оттого обмен мнениями происходил на равных, без морали типа "как не стыдно!". Поболтали о "шатунах", которые расплодились в ВР и мешают жить честным путешественникам и воякам. О расстановке сил в великой войне между СРС и Герцогством Велес. Кстати, и Августин, и Локи симпатизировали Герцогству, что, безусловно, сближало.
И ни слова об Утгарде, где морф "Метрострой" под водительством Августина показательно спустил шкуру со скандинавского бога с низкой зубов на шее и желтой бородой в паху!
Все это было очень мило и интересно, но Августин совершенно не понимал, какого черта Локи назначил ему встречу. Поболтать можно и в ВР.
– Ты знаешь, Фил, жрать очень хочется, – не выдержал наконец Августин.
Кишки в его животе играли марш, а Томас, их молчаливый слушатель, с тоской поглядывал на хозяина. Он тоже был голоден.
– Извини, Августин. Гостеприимец из меня совершенно никудышный, – с этими словами Локи подъехал на своем кресле к одному из пультов и сделал заказ. Тут же из стенной ниши выкатился банкетный столик с тремя приборами и кучей консервированной еды.
Одну из тарелок Августин поставил перед Томасом, предварительно навалив в нее "Собачьей Вкуснятины" (так значилось на этикетке).
Августин ел как Тантал перед приговором олимпийцев. Но Локи лишь несколько раз ткнул ножом в отбивную, оставив без внимания все остальное. Единственным, что употреблял Локи, были свежие персики.
– Сдается мне, Фил, ты брезгуешь консервами, – с набитым ртом заметил Августин.
– Я слишком стар для консервов. Меня не интересуют банки и упаковки, я предпочитаю траву. То, что выросло под солнцем. Трава и фрукты гораздо дороже консервированных отбивных, но себя окупают.
Августин вздохнул. Если бы он мог, он тоже заложил бы на всякие консервы.
– Ты говоришь как истый натурал, – заметил Августин, на котором была вышитая неведомым орнаментом рубаха, подаренная ему Хотоем. – Кстати, среди натуралов у нас, похоже, есть один общий знакомый.
– Хотой, – кивнул Локи.
Когда Августин утолил первый, второй, а заодно и третий голод, взгляд его стал более осмысленным.
Томас вылизывал себя после обильной трапезы. Локи разделывал апельсин.
– Скажи, Локи, какого черта ты назначил мне встречу? Чтобы со вкусом отправить меня к праотцам? – спросил Августин. После сытного обеда-ужина пора было подкормиться пищей интеллектуальной, а заодно и проставить все точки над "i".
– Думаешь, ты сильно нужен своим праотцам? Конечно, после того как ты высадил мне третий глаз, после того как соблазнил женщину – теперь, увы, пантеру – моего разбитого сердца, после того как расправился со мной в аватаре робота-землекопа, и вообще вел себя как последняя сволочь, мне тяжело проникнуться к тебе дружескими чувствами. Поэтому я ими не проникся. Но я уже немолод и знаю всей виртуальной параше цену, – в аристократических устах Локи слово "параша" прозвучало особенно убедительно. – Меня интересует реальная жизнь. Вот почему мы сейчас сидим за одним столом.
– И все-таки, ты не ответил на мой вопрос, – педантично заметил Августин.
– Постой, – Локи сделал рукой упреждающий жест, – не все сразу. Ты мой гость. А долг гостя – слушать монологи хозяина.
Августин засмеялся.
– Ты отличный парень, Августин. Но самое лучшее, что у тебя есть – твоя фамилия. И это главное, Августин Борисович Депп.
– Что с того, что моя фамилия Депп?
– С Борисом Деппом мы работали вместе не один год. Твой отец был гением, самым светлым умом в моей бывшей конторе. И, надеюсь, остался гением до сих пор.
ГЛАВА 12. КОМАТИ
1
Августин редко вспоминал о своем отце, Борисе Михайловиче Деппе. Так повелось у них с матерью – вспоминать о нем как можно реже.
Августин неплохо помнил его – вечно занятого, погруженного в созерцание внутренностей различных устройств – от самых примитивных до ультрасложных. Августин редко видел его – все дни и ночи он проводил в Центре Нейрофизиологических Исследований АН России. Августин редко говорил с ним – похоже, Борис Михайлович считал сына слишком молодым для того, чтобы тратить свое драгоценное время на разговоры с ним.
Тогда Августину исполнилось шестнадцать. Он отрастил длинные волосы, сделал криохимическую завивку и окрасил половину прядей в огненно-красный цвет. Дальше были голографические тату, пирсинг-серия для щек и пупка, высветление бровей – все эти важные дела требовали времени. А еще были музыка, учеба и секс. Короче говоря, он был так занят собой и девчонками, что проморгал момент, когда его дом превратился из среднестатистического российского в Содом с Гоморрою.
Единственное, что помнил Августин из этого периода – не было вечера, чтобы он пришел домой и не обнаружил на полуночной кухне горку осколков разбитой посуды и пепельницы, сплошь утыканной окурками. Не было и утра, когда бы он сквозь сон не слышал, как грызутся друг с другом отец и мать.
Так или иначе, Августину вот-вот должно было стукнуть семнадцать, когда его родители развелись.
Развелись? Ну и флаг в руки. Он жил под девизом "завтра хоть Потоп".
Развод родителей не вносил ничего нового в его мироощущение. Конечно, ему было немного жаль мать, которую измотали каждодневные скандалы. Но в ту пору он был стихийным даосом-позитивистом и полагал, что случившееся всегда есть лучшее из возможного.
Он слушал фолк-симфо-транс, боролся с "хвостами" в колледже, приноравливался деликатно задирать юбки и плевать хотел на старшее поколение.
Через неделю после развода отец бесследно исчез. Ни письма, ни сообщения, ничего.
Он не приходил, не звонил, не писал.
Мать сказала, что отца назначили куратором секретного военного проекта и поэтому он не имеет возможности общаться с родными. Августину только саркастически хмыкнул – это казалось похожим на враки для младшего школьного возраста. Правда, довольно скоро он признал, что изобретенное матерью объяснение было лучшим из возможных.
Пожалуй даже, было в нем нечто правдоподобное.
Каждый месяц на их с матерью счет приходили довольно внушительные суммы – размером с две прежние зарплаты отца. Августин знал, что даром деньги никто не платит, а потому надеялся, что спустя год, два или уж в крайнем случае три отец позвонит и скажет что-нибудь вроде "Я взял два билета в инсектарий. Там завтра отличная выставка бабочек. Только живые экземпляры!"
Но ничего подобного не происходило – может, просто выставок не было. Августин, которому уже стукнуло восемнадцать, поймал себя на крамольной мысли: встреча со взбалмошным, эгоцентричным и очень, очень странным папашей-работоголиком стала его мечтой. Не самой большой, но все-таки мечтой. Бывают такие мечты – небольшие.
Шли годы. Деньги продолжали приходить. Отправилась в мир иной его мать – медицина 2043 года спасовала перед тривиальной пневмонией. Впрочем, смерти всегда плевать на медицину – что хочет, то и делает.
И тогда Августину стало особенно не хватать отца – теперь ему страстно хотелось думать, что он жив и здоров.
Образ отца начал приобретать эпические черты. Теперь вспоминалось только самое хорошее. Вот Борис Михайлович играет с ним в шахматы – он поддается, дает форы, нарочно делает глупости, чтобы сын имел возможность свести партию на ничью. Вот он объясняет Августину, как оса отыскивает дорогу к своему жилищу. Вот они втроем – он, отец и мать – катаются на носатой гондоле по каналам настоящего земного Амстердама.
