Джордж Эффинджер - Поцелуй изгнанья
— Мне хотелось бы поговорить о том, как вы собираетесь очистить свое имя, — сказал Абд ар-Раззак. — Я не потерплю никакого нарушения мусульманских законов. Я разрешаю вам посетить меня сегодня в два.
Он бросил трубку раньше, чем я успел ответить. Я подвинул устройство цифровой связи в чемоданчике Жаку, он закрыл крышку и пошел по делам.
— Ладно, — сказал я Дейлии, — я должен поговорить со всеми, кто, по-моему, замешан в деле Халида Максвелла. Потому отправляюсь по первому кругу.
Она посмотрела на меня и вытерла стойку тряпкой. Она понятия не имела, о чем я говорю.
Глава 13
Я пролежал в постели с другим романом Латфи Гада до трех часов ночи. В желудке у меня урчало, в ушах звенело, и через некоторое время я осознал, что потею так, что все простыни промокли. Я просто психовал на всю катушку.
Что ж, герои не должны расклеиваться. Взять хотя бы аль-Каддани, непоколебимого детектива из романов Гада. Он никогда не поддавался панике. Он никогда не бодрствовал ночь напролет оттого, что ему хотелось удрать куда-нибудь подальше и начать все сначала. После пары часов нервотрепки я решил взять себя в руки, и немедленно. Я вылез из мокрой постели и пошел за своей аптечкой, что была в другом конце спальни.
Она была набита лекарствами, и у меня несколько секунд ушло на то, чтобы сообразить, что выбрать. Наконец я решил, что приму транквилизатор. Я пытался покончить со своей старой привычкой принимать для успокоения наркотики, но сейчас была ситуация, когда мои любимые таблетки и капсулы предписываются вполне законно. Я остановился на паксиуме, приняв двенадцать таблеток лавандового цвета и четыре желтых. Это притупит остроту моего психоза, сказал себе я.
Я снова лег, шлепнулся на подушки и прочел еще пару глав. Подождал, пока паксиум подействует, и через час или около того действительно почувствовал слабые, еле заметные признаки эйфории. Она, словно сахар, застывающий на птифуре, покрыла мои страдания. Но под этой тонкой корочкой в моей душе все еще копошились мрачные опасения.
Я снова встал и босиком пошел в уборную. Открыл аптечку и откопал в ней восемь таблеток соннеина, моего любимого болеутоляющего. На самом деле я не чувствовал серьезной боли, просто подумал, что опийное тепло изгонит остатки моего беспокойства. Я проглотил белые таблетки и запил их минералкой.
К тому времени, когда аль-Каддани был захвачен израильскими злодеями и, как и положено, один разок избит, я почувствовал себя куда лучше. От беспокойства остались только абстрактные воспоминания. Меня наполняло чудесное ощущение уверенности в том, что днем я смогу низвергнуть доктора Садика Абд ар-Раззака одним своим видом.
Я чувствовал себя так хорошо, что мне захотелось поделиться своей радостью с кем-нибудь еще. Но, однако, не с Кмузу, который уж точно доложит Фридландер-Бею о моем ночном кутеже. Нет уж. Я быстренько оделся и выскользнул из своей комнаты. Тихо прошел по темным коридорам из западного крыла дома Папы к восточному крылу. Оказавшись перед дверью Индихар, я тихонько постучал несколько раз. Я не хотел будить детей.
Я подождал минутку, затем постучал погромче. Наконец я услышал за дверью какое-то движение, и дверь отворила Сенальда, валенсианка, которую я нанял в помощь Индихар.
— Сеньор Одран, — сонно сказала она. Она протерла глаза и сердито воззрилась на меня. Ей не очень нравилось, что ее разбудили так рано.
— Прости, Сенальда, — сказал я, — но мне срочно нужно поговорить с женой.
Служанка уставилась на меня. Пару секунд она не говорила ни слова. Затем повернулась и пошла в комнаты. Я ждал у двери. Через некоторое время вышла Индихар в атласном халате. Лицо ее было мрачным.
— Муж, — сказала она.
Я зевнул.
— Мне нужно поговорить с тобой, Индихар. Прости, что пришел в такой час, но это очень важно.
Она провела рукой по волосам и кивнула.
— Хорошо, Магрибинец. Лучше сейчас. Через пару часов проснутся дети, и у меня не будет времени поспать.
Она отошла в сторону, дав мне протиснуться мимо нее в гостиную.
Сейчас я чувствовал себя ужасно. Я чувствовал себя непобедимым. Пятнадцать минут назад я хотел пойти к Индихар и услышать от нее, какой я храбрый и сильный, мне было нужно, чтобы кто-нибудь сказал мне об этом. Теперь же, когда соннеин говорил мне все, что я хотел слышать, мне всего лишь нужно было обсудить с кем-нибудь, правильно ли я избавляюсь от своих страхов. Я знал, что могу доверять Индихар. Я даже не думал о том, что она может рассердиться на меня за то, что я выдернул ее из теплой уютной постели.
Я сел на кушетку и подождал, пока она сядет напротив. Несколько секунд она массировала лицо длинными, тонкими пальцами.
— Индихар, — сказала она, — ты моя жена.
Она перестала массировать лоб и посмотрела на меня.
— Я уже говорила тебе, — сказала она сквозь зубы, — что спать с тобой я не буду. Если ты разбудил меня среди ночи в пьяном…
— Нет, дело вовсе не в этом. Мне нужно услышать твое откровенное мнение по одному вопросу.
Она молча уставилась на меня. Не было похоже, чтобы она успокоилась.
— Как ты могла заметить, — сказал я, — последнее время Папа взваливает на мои плечи все больше и больше ответственности. И потому мне приходится прибегать к некоторым его методам, даже если мне лично они не по вкусу.
Индихар покачала головой:
— Видела я, как ты отсылал бен-Турки в Наджран по… по делу. Мне не показалось, что тебе было трудно приказать убить человека. Не так давно тебя бы это ужаснуло, и ты оставил бы все на усмотрение Юссефа или Тарика.
Я пожал плечами:
— Это было необходимо. У нас сотни друзей и партнеров, которые зависят от нас, и мы не можем спускать оскорбления. Если мы это допустим, то потеряем наше влияние и власть, а друзья потеряют нашу защиту.
— Нашу. Мы. Ты подсознательно начинаешь отождествлять себя с Фридландер-Беем. Он полностью овладел тобой, так? Что же так оскорбило тебя?
Я опять почувствовал депрессию, несмотря на соннеин. Это означало, что мне нужно принять еще дозу, но я не мог этого сделать. Только не при Индихар.
— Я собираюсь выяснить, кто на самом деле убил Халида Максвелла, а затем позабочусь, чтобы с ним случилось то же, что и с сержантом в Наджране.
Индихар невесело улыбнулась:
— Как хитроумно ты стал говорить правду! С ним «случится то же самое», вместо «его убьют». Словно твое сознание записано на какой-нибудь чертовой училке и ты никогда не включал ее.
Я встал и глубоко вздохнул:
— Спасибо, Индихар. Я рад, что мы поговорили. Можешь идти спать.
Я повернулся и пошел прочь, закрыв за собой дверь. Мне было плохо.
Молча я пошел по коридору мимо комнат моей матери. Свернул в темный проход в главной части дома. Из темноты выскользнула чья-то фигура и направилась ко мне. Поначалу я испугался — всегда была возможность того, что хитрый наемный убийца обманет охрану — как людей, так и электронику, но затем я увидел, что это Юссеф, Папин дворецкий и помощник.
— Добрый вечер, шейх Марид, — сказал он.
— А, Юссеф, — устало ответил я.
— Я только что проснулся и услышал, что ты тут бродишь. Тебе что-нибудь нужно?
Мы вместе пошли в левое крыло.
— Да нет, ничего, Юссеф. Спасибо. Ты только что проснулся?
Он мрачно посмотрел на меня.
— Я очень чутко сплю, — сказал он.
— А… Ладно, я просто хотел кое о чем поговорить с женой.
— И тебя удовлетворила беседа с ней?
— Не совсем, — хмыкнул я.
— Ну, может, тогда я помогу?
Я отклонил было его предложение, но затем подумал: «А вдруг Юссеф и есть тот самый человек, с которым можно поговорить о своих чувствах?»
— Индихар заметила, что я несколько изменился за последний год.
— Она совершенно права, шейх Марид.
— И ей не нравится то, чем я, по ее мнению, стал.
Юссеф пожал плечами.
— Я и не стал бы ожидать, что она это поймет, — сказал он. — Ситуация очень сложная, в ней сможет разобраться только тот, кто стоит у власти. То есть Фридландер-Бей, ты, Тарик и я. Для всех прочих мы чудовища.
— Да я и сам себя считаю чудовищем, Юссеф, — печально сказал я. — Я хочу вернуть себе прежнюю свободу. Я не хочу быть у власти. Я хочу быть бедным, молодым и счастливым.
— Этого никогда не будет, друг мой, потому хватит дразнить себя фантазиями. Тебе выпала честь заботиться о многих, и ты обязан им своими лучшими поступками. Это и означает концентрацию, которую не в силах поколебать сомнение в себе.
Я покачал головой. Юссеф меня не совсем понял.
— Теперь у меня много власти, — медленно проговорил я. — Но откуда мне знать, правильно ли я ее использую? Например, я послал молодого человека прикончить гада, который грубо обошелся с Фридландер-Беем в Наджране. Конечно, святой Коран допускает месть, но не более жестокую, чем нанесенное тебе оскорбление. Можно было бы жестоко избить сержанта и не чувствовать за собой вины, но отнять у негожизнь…
