Ольга Манскова - Без имени
— Думаю, здесь повсюду системы слежения. Ну, вот одна, — сказал Неназываемый и выстрелил вверх из бесшумного пистолета. Наверху, над входной дверью, раздалось тихое дзынь.
— Что ищем? — спросил Сенсей.
— Что-то похожее на «черный ящик», в каких хранят интелов. Я узнаю такой прибор. Всё, что окажется рядом, тоже захватим: там должен быть ещё один прибор.
Вскоре, на одном из столов, Неназываемый отыскал похожий, судя по описанию Фрэда, ящик.
— Надо искать ещё и так называемый «разрядник»: еще один прибор нам нужен, — сухо сообщил Неназывемый другу.
— Я ещё шкафы не проверял; вон те два, большие, у стены, — заметил Сенсей.
— Надо торопиться, — нахмурился Неназываемый. — Проверяй шкафы, я — посмотрю, не прячется ли кто в туалете — и уходим.
Он подошел к туалету. Дверь маленькое помещение была заперта изнутри.
— Выходи, иначе — открою стрельбу, вынесу дверь, и могу убить ненароком, — прокричал Неназываемый.
— Не стреляйте, — послышался робкий голос. Раздался звук открываемого шпингалета, и наружу высунулась голова. Казалось, маленький, тщедушный человечек с красными глазками по-крысиному принюхивался.
— Крот! — понял Неназываемый. — А ну, вылезай оттуда. Что ты там делаешь?
— Да, я — Крот, — сказал человечек, потирая ладонь о ладонь крупные, красные руки и по-прежнему стоя в проеме туалета. — Но это я должен спросить, что вы делаете в моем кабинете? Роетесь?
— Ах ты, трусливая шкура! — закричал Сенсей.
— Нет, подожди, — остановил его Неназываемый. — Может, ты поведаешь нам, где разрядник?
— А, так вы в курсе? Вас — что, Царь послал? — на неприятной физиономии Крота, с острым подбородком и глазами-буравчиками, читалось явное облегчение. — Я же сказал ясно Царю, что…
— Разрядник! — заорал Сенсей.
— Нет его здесь. А я пытаюсь вам сказать, что парнишке его отдали вашему, что с Николаем пошел. Так надо было. И — оставьте меня в покое, я тут при чем? — Крот изобразил видимость улыбки, показав маленькие, желтые зубки.
— Ладно, бросай эту гниду. Уходим, — устало сказал Сенсею Неназываемый и запросил по мобильнику вертолет. — Экстренная ситуация, — доложил он пилоту. — Постарайся, чтобы тебя не засекли, но — в любом случае, забирай нас!
— Думаю, нам надо захватить и этого. Допросим с пристрастием, — кивнул Сенсей на Крота.
— Действуй, как знаешь, — согласился Неназывемый.
В ожидании вертолета, повисла гробовая тишина, изредка нарушаемая лишь поскуливанием Крота, которого Сенсей выволок из туалета, тщательно обыскал и теперь держал мертвой хваткой.
Вскоре вертолет, описав круг над зданием, приблизился к окну, из которого, став на подоконник, высунулся Неназываемый. Вертолет завис над ним; вниз была спущена веревочная лестница. Неназываемый схватился за лестницу и полез вверх, а следом Сенсей заставил подниматься Крота и полез сам. Пилот, даже не дожидаясь момента, когда все они окажутся в кабине, взмыл на вертолете вертикально вверх, уходя от стрельбы, открытой по нему из нижних окон. Снайперы, однако, успели ранить Сенсея в ногу. Внутри вертолета, наскоро обрабатывая рану Сенсея, Неназываемый одновременно сообщал пилоту:
— Возможно, что к нашему вертолету скоро отправят боевые на перехват. Вполне вероятно, что они есть у этой банды, — при этих словах он заметил, что Крот аж позеленел. — Будем садиться, и как можно быстрее покинем вертолет.
— Где? — спросил пилот, ложась на курс вылета из города.
Кто-то позвонил Неназываемому, и он принял входящий, и вскоре услышал голос Виталика, своего знакомого, известного ему по другому объединению «своих» в Санкт-Петербурге. Он звонил крайне редко: только в случае неожиданных происшествий, когда нужна была помощь. Если рассекретят одно из объединений, остальные должны оказаться по-прежнему вне досягаемости, и потому отдаленные друг от друга организации старались как можно реже выходить на связь между собой.
— Здравствуй, Неназываемый! Срочно нужна помощь, у меня заварушка. А наши сейчас не в городе, далеко. Ты можешь прислать срочно своих людей? Хоть пару, но хорошо обученных.
— Нас как раз двое. И пилот вертолета. Где высаживаться?
— Вы на вертолете? Большая удача… Высаживайтесь на крышу молодежного центра…
— Где-где? — переспросил Неназываемый удивленно.
— Это недалеко от…
— Не продолжай. Я хорошо знаю это место. Уже летим, — Неназываемый отдал распоряжение пилоту. — Слушай, Виталий, нам это место крайне интересно. А что ваши там делают?
— Из наших — только я. Проник в одно закрытое общество, совсем недавно. Молодые ребята здесь, политические. Пытаются сопротивление организовать. Я быстро вошел в главный их совет. И… У нас тут странные дела творятся. Один новенький пришел, и сейчас в отключке. А другой новенький… Его нужно срочно в больницу. В нашу. Именно — в нашу! Потому, я и вышел на связь. А в сумке я у него прибор обнаружил, весьма странный. Мой анализатор запикал, вот я и проверял всё кругом.
— Что это? Оружие?
— Нет. Серебристый сосуд с трубкой… Назначение прибора мне не понятно.
— Что?! Береги этот прибор. Он мне позарез нужен. Первого из твоих новеньких — Николаем зовут?
— Да. Но я не договорил… Тут вовсю битва идет за него. Он сам упал, и валяется. А сюда мордовороты рвутся. С андроидами. Взломали входную дверь, бегают по коридору, требуют Николая. А в зале, где он находится — наше секретное собрание, их туда нельзя пустить…
— Держитесь, мы уже близко. Николая обороняйте. Это — очень важно. Нужно, чтобы он жив был. И серебристый прибор береги, спрячь пока. А кто — второй? Кто с этим парнем был?
— Подельник бандюков, похоже. Но — не по своей воле он с ними. Завербован с рождения. Он из своей руки у меня на глазах пеленгатор контрольный вырезал. Не захотел на них работать. Много крови потерял. И яд там явно какой-то задействован, в пеленгаторе. Если его вынуть, попадает в кровь. В общем, спасать надо парнишку этого…
— Я свяжусь с кем надо. Ждите и моих медиков, впустите их. Мы сами — почти рядом. Высадимся — пойдем на захват Николая. Где он?
— В зале собраний. На втором этаже, третья дверь слева от лестницы, по коридору.
— Понял. А бандиты где?
— Пока — на первом. Все кабинеты подряд прочесывают. Там у нас кружки разные, занятия идут…
— Ясно. Мы — в зал направимся, как высадимся. А ты — встреть медиков.
Неназываемый отослал Виталику, а потом и медикам, ещё несколько сообщений: так, чтобы информацию не слышал Крот. Тот и так увидел и узнал слишком много. Хотя, он забился в угол рядом с Сенсеем и явно притих.
«Если этот субчик не уйдет ненароком в переделке — то надо надавить гипнозом, и стереть ему память об этом дне», — решил Неназываемый.
Вертолет завис над крышей молодежного центра.
— Мы десантируем, а ты — улетай, и поскорее! — сказал Неназываемый пилоту.
— Улечу, но покружу поблизости. Буду на связи, — ответил тот.
Глава 4. Бегство от теней
Она ещё в детстве поняла, что все и во всём, постоянно, врут. Это называлось «идеологией». Потом идеологию убрали, но ложь всё равно осталась. Появилась некая гибридная идеология, полностью перешедшая на личности: просто, кого-то «заказанного» поливали грязью или устраняли, а кого-то превозносили… До поры, до времени. Игра была такая.
Ложь существовала ещё и просто так: не для какой-либо конкретной цели. Просто, ею пропитывалось всё. Например, в тот период наивысшей безнравственности, что наступил за развалом Союза, зачем-то врали, что в Советском Союзе не было секса… Но… почему же не было? С детства она помнила гадких, похотливых дядек, трясущих своими причиндалами. С их грязными предложениями, они таились где-нибудь в подъездах. От подобных они, девчонки, сбиваясь в стайку, убегали прочь. В этой и подобной тому форме секс был всегда. Грязный, животный и отвратительный. Хотя, только потом появились голые задницы на экранах и заведения для «интимного массажа». После отторжения перестройки, всё это расцвело буйным цветом.
Нет, секс был… Не было только любви. Ни тогда, ни потом. В конце концов, даже само это слово утонуло, захлебнулось в пошлости. Чувства полностью заменились идеалом чувственности, погоней за потоком новых ощущений: так бывает в те времена, когда нет ничего прочного, постоянного и надежного.
Средства массовой информации были теперь везде включены на полную катушку или воткнуты в уши: как предосторожность от того, чтобы в голову не могли заползти собственные мысли. Сила денег, власти и всесокрушающей ненависти заполнила всё. Обнажился холодный, злой, ничем не прикрытый мир.
Или — развалины иных миров, разных пластов разгромленной в хлам культуры?
Падение длилось лет сто пятьдесят. Не меньше. Срок, в общем-то, чертовски малый с точки зрения вечности, истории… Даже, с её собственной, человеческой точки зрения.
