Брюс Стерлинг - Священный огонь
— Вы это точно определили! Именно так она и работает.
— Глядите мне в лицо, когда я говорю. Какие-то лицевые мускулы работают, напряжение удерживает лицо в состоянии готовности к словесным движениям с их четкой последовательностью. Речь идет о французских фразах. На уровне сознания я не стараюсь придать лицу какое-нибудь выражение. На уровне сознания вы этого не замечаете. Однако значительная часть человеческого мозга контролирует мимику, а также понимание языка. Исследования доказывают, что мы можем отличить одного иностранца от другого не из-за манер, привычек или костюма, а потому, что языки формируют наши лица. Это бессознательное человеческое восприятие. А переводчик этого не делает. И Сеть этого не передает. Сеть и переводчики не способны мыслить. Они лишь передающие устройства, процессоры.
— Да, и что же?
— Итак, теперь вы смотрите на меня и слышите французскую речь, получая автоматически точную информацию через аппарат в ухе. Что-то пропадает. Что-то избыточно. Какие-то стороны вашего «я», которые вы сами не понимаете, могут почувствовать, что все это беспорядочная смесь.
Он перегнулся через стол и взял ее за руку:
— Теперь я держу вашу руку и говорю с вами по-французски. Посмотрите. Сейчас я взял вашу руку обеими руками. Я легонько поглаживаю вашу руку. Что вы ощущаете?
— Приятное ощущение, Поль.
— А какое чувство у вас сейчас, когда я заговорил с вами по-английски?
Она удивленно отдернула руку. Он засмеялся.
— Вот. Вы видите — ваша реакция демонстрирует истину. То же самое и с Сетью. Мы встречаемся с глазу на глаз, потому что наши встречи дополняют работу Сети. Дело не в том, что Сеть лишена человеческих эмоций. Напротив, Сеть работает сугубо эмоционально, в очень узком канале. Мы встречаемся для того, чтобы подпитывать наше серое вещество.
— Очень разумно. Но скажите мне, что случилось бы, не убери я руку?
Он откликнулся на ее вопрос весьма осторожно:
— Тогда бы я подумал о вас хуже, чем вы оказались на самом деле. Вы далеко не глупы.
И на этом их разговор закончился.
Она впервые обратила внимание, что на указательном пальце его правой руки надето кольцо. Темная, словно гравированная полоска вовсе не была кольцом. Густые, коричневатые волоски образовывали на пальце круг.
Поезд на магнитной подушке скользил по рельсам с невероятной скоростью. Он несся сквозь алмазный свет сверкающих европейских тоннелей. Присутствие Поля было на редкость приятно Майе, но внезапно она поняла, что совершенно не желает с ним флиртовать. С таким же успехом она могла бы завести роман с камнем. Интимность заведомо исключалась и не могла быть им одобрена. От женщины требовалась огромная выдержка и терпение, чтобы ясно осознавать такое положение вещей и его причину. Если бы у Поля была подружка, она сидела бы поодаль от него, глядя на вилку в его руке, и ее каждый день пронзали бы четыре стальных зубца: его ум, проницательность, честолюбие и самодовольство.
Поль молча смотрел на Майю, явно догадываясь, что она насквозь его видит. Она чуть ли не слышала скрип быстро вращавшихся нейрохимических механизмов сознания во влажных глубинах его мозга, в его прекрасной львиной голове.
Майа уже собиралась ему во всем признаться и чуть было не совершила этого крайне опрометчивого поступка. Открыться ему означало бы совершить непростительную глупость, тем более что он узнал бы обо всем уже после Эмиля. Но сегодня она чувствовала себя готовой на все, на любое безрассудство, ей хотелось рискнуть, как глотнуть свежего воздуха. Вдобавок она чувствовала, что ей действительно этого хочется. У нее не было желания прикоснуться к Полю, взять его за руку, обнять или ласкать его, но ей не терпелось ему все рассказать. Принести себя в жертву, заставить его обратить на себя особое внимание.
И это было бы совсем непохоже на ее признание Эмилю. Бедный Эмиль жил в своем причудливом мирке, находился вне времени, не был им ранен и казался неподвластным разрушению. А Поль был очень активен. Поль рассуждал о космических прорывах, хотя сам не выходил за естественные пределы. Поль был молод, он был просто молодым человеком. А молодым людям вроде него не нужны ее проблемы.
Их взгляды встретились. Оба ощутили возникшую неловкость. Она приняла бы ее за нарождающийся интерес, будь на месте Поля кто-то другой. Но от Поля исходила иная аура, что-то вроде телепатии.
Он поглядел на нее. И не мог скрыть изумления. Его красивые брови удивленно поднялись, глаза расширились.
— О чем вы думаете, Поль?
— По-честному?
— Да. Конечно.
— Я думаю, как оказалась здесь эта нескромная молодая красотка. Здесь, за столом, напротив меня.
— А отчего бы мне здесь не быть? — отозвалась она.
— Потому что все это фасад. Не так ли? Вы не распутница. И я точно чувствую, что вы не молоды.
— Зачем вы это сказали?
— Вы очень красивы. Но это не красота молодой женщины. Вы потрясающе красивая. Но в вашем облике, в самом вашем присутствии есть нечто пугающее.
— Благодарю вас.
— Теперь, когда я это вижу, следует всерьез задуматься. Чего вы от нас хотите? Вы полицейская шпионка? Или вы из службы социальной помощи?
— Нет. Я не то и не другое. Уверяю вас.
— Когда-то я работал в службе социальной помощи, — спокойно проговорил Поль. — В ее молодежном отделении в Авиньоне. Тогда я горел на работе, узнал любопытные стороны жизни. Но я бросил эту службу, ушел оттуда. Потому что они хотели улучшить мир. А я понял, что не желаю улучшать мир. Я хотел, чтобы мир стал более интересным. Как по-вашему, Майа, это преступление?
— Я никогда прежде об этом не думала. Но по-моему, это не преступление.
— Я довольно хорошо знаю одну шпионку из полиции. Она очень напоминает вас, Майа. Такая же самоуверенная, такая же обаятельная и женственная. Вот я смотрю на вас, и вы мне напоминаете ту печальную вдову. И все мне вдруг стало ясно.
— Я не вдова.
— Она поразительная женщина. Безумно красивая, изысканная. Загадочная, как сфинкс. Как мифическое существо, к которому нельзя прикоснуться. Она очень интересуется виртуальными мирами. Наверное, вы когда-нибудь встретитесь с ней. Если останетесь в нашей компании.
— И она что же, шпионит в сфере виртуальных миров? Я даже не представляла себе, что полиция действует в этой области. Как ее зовут?
— Ее зовут Элен Вакселль-Серюзье.
— Элен Вакселль-Серюзье… Боже мой, какое у нее красивое имя!
— Если вы до сих пор не знакомы с Элен, то, наверное, не захотите с ней встречаться.
— Уверена, что не захочу встречаться. Я-то не стукачка. Не информатор. На самом деле я беженка и преступница.
— Информатор, преступница… — Он покачал головой. — Разница не столь велика, как можно подумать.
— Поль, вы, как всегда, совершенно правы. Что-то вроде призрачного различия между ужасом и красотой. Или между молодостью и старостью. Или между виртуальными мирами и преступлением.
Он удивленно уставился на нее.
— Хорошо сформулировано, — наконец проговорил Поль. — Точно так же сказала бы и Элен. Она обожает призрачные различия.
— Клянусь вам, я не агент полиции. И докажу вам это, если смогу.
— Возможно, и не агент. Не в том дело, что люди из службы социальной помощи не могут быть хороши собой, они обаяние и привлекательность считают подозрительными.
— Надеюсь, я не внушаю подозрений. Почему меня должны подозревать, с какой стати?
— Я подозреваю вас, потому что должен заботиться о своих друзьях, — ответил Поль. — Наши жизни — это наши жизни, а не теоретические исследования. Мы поколение, обязанное самим себе и никому больше. Мы дорожим нашей жизненной силой, потому что она постепенно иссякает. Другие поколения никогда не сталкивались с подобной проблемой. Их предки умирали, а сила и энергия передавались потомкам, но мы то никогда не были обычным поколением. Мы первые настоящие постлюди.
— И у вас есть желания, не совпадающие с общепринятыми?
— Maisoui.
— И у меня то же самое. У меня масса желаний и стремлений.
— Никто не просит вас стать одной из нас.
Это было самое обидное из сказанного Полем. Он с вызовом посмотрел на нее, и внезапно Майа почувствовала такую усталость, что у нее отпало желание спорить с ним. Он был слишком молод и энергичен, а она слишком расстроена и слаба, чтобы загнать его в угол. Она заплакала.
— Что случилось? — спросила она. — Я должна просить у вас разрешения жить? Умолять, чтобы вы этого захотели. Скажите, это правда? Вы этого хотите?
Поль с тревогой оглядел вагон:
— Прошу вас, не устраивайте сцены.
— Я буду плакать! Я хочу плакать, я имею на это право! У меня все совсем не в порядке. У меня нет гордости, нет чувства собственного достоинства, у меня ничего нет. Вы даже не можете себе представить, через что я прошла и сколько страдала. Как же мне не плакать? Я оказалась у вас в ловушке. Я сдалась вам на милость. И теперь вы можете меня уничтожить.
