Брюс Стерлинг - Глубокий Эдди
Давка в автобусе становилась гнетущей. Эдди встал и предложил свое место в коконе едва держащейся на ногах старушке в осиянном блестками комбинезоне для вечеринки.
Сардинка тогда неохотно тоже поднялась и начала пробиваться вперед по проходу. Потащившись за ней, Эдди ободрал голень о толстые подошвы зверских сапог пьяного, развалившегося в соседнем коконе.
Сардинка остановилась как вкопанная, чтобы обменяться парой тычков локтями с норвежским камикадзе в рогатой бейсболке, и Эдди прямо-таки врезался в нее. И тут понял, почему встречные так стремились поскорей освободить Сардинке проход: в ткань ее плаща были вплетены керамические волокна, так что на ощупь она напоминала наждачную бумагу. Он дернулся, поймал одной рукой ременную петлю.
— Ладно, — выдохнул он в лицо Сардинке, покачиваясь перед ней специфик в специфик, — если каждому из нас так неприятно общество другого, почему бы нам не покончить со всем? Дай мне сделать то, зачем я приехал. Тогда я заберусь тебе под юбку, — он умолк, сам шокированный своими словами, — я хотел сказать, отцеплюсь от твоей юбки. Извини.
Она не заметила.
— Ты свое задание выполнишь, — сказала она, сама цепляясь за собственную петлю. Они стояли так близко друг к другу, что Эдди чувствовал прохладный ветерок от кондиционера, вырывающийся из-за воротника ее плаща. — Но на моих условиях. В то время, в какое я укажу, в тех обстоятельствах, какие мне удобны. — Она намеренно отказывалась встречаться с ним взглядом, голова ее покачивалась из стороны в сторону, словно от тяжкого смущения. Эдди сообразил, что она методично сканирует лица всех пассажиров в автобусе.
Она выделила ему мимолетную рассеянную улыбку:
— Не обращай внимания, Эдди. Будь хорошим мальчиком и повеселись в Дюссельдорфе. Просто дай мне делать мою работу, идет?
— Ладно, идет, — пробормотал Эдди. — Правда, я счастлив, что попал тебе в руки.
Ему, похоже, никак не удавалось покончить с двусмысленными намеками. Они словно слюна собирались у него во рту, выскальзывая из подсознания.
За стенами автобуса сияли сверкающие координатные сетки многоэтажек Дюссельдорфа, разношерстные облатки извечной тайны. Столько человеческих жизней за этими окнами. Люди, которых он никогда не встретит, никогда не увидит. Жаль, что он все еще не может позволить себе фотоаппарат с оптическим прицелом.
Эдди прокашлялся:
— А что он сейчас делает? Я имею в виду Культурного Критика?
— Встречается с агентами на явке. Он повидает уйму народа за время Переворота. Это, знаешь ли, его работа. Ты лишь один из многих, кого он привезти — извини, заставил приехать — в это время в это место. — Сардинка помедлила. — Хотя по потенциальной угрозе ты в первой пятерке.
Автобус останавливался снова и снова. Толпа все прибывала, дергаясь, пихаясь и выбивая друг другу коленные чашечки. В хвосте вспыхнула было потасовка, но была задушена, не успев по-настоящему разгореться. Пьяная женщина попыталась без особого успеха сблевать из окна. Сардинка мрачно удерживала свою позицию еще несколько остановок, потом начала наконец пробиваться к дверям.
Автобус притормозил, и внезапный порыв массы тел вынес их на улицу.
Они прибыли к длинному подвесному мосту над широкой, залитой лунным светом рекой. Из конца в конец парящие в небе кабели моста были увешены, словно перед вечеринкой, гирляндами подмигивающих лампочек. По всему мосту раскинулся блошиный рынок, торговцы сидели по-турецки на светящихся матах и весьма бойко торговали всяческим хламом для туристов. Дальше почти в самой середине моста уличный жонглер в компьютерных перчатках подбрасывал на высоту третьего этажа горящие факелы.
— Господи, ну и красивая же река, — сказал Эдди.
— Рейн. Это мост Оберкасселер.
— Великий Рейн. Ну конечно, конечно. Впервые вижу Рейн. А пить из него безопасно?
— Разумеется. В Европе все цивилизованно.
— Так я и думал. Даже пахнет приятно. Пойдем выпьем немного рейнского.
Вдоль берега тянулись муниципальные сады: мускатные виноградники и огромные педантично-аккуратные клумбы блеклых цветов. Не знающие усталости роботы-садовники обрабатывали их сезон за сезоном хирургическими лопатами. Эдди наклонился над кромкой воды и зачерпнул пригоршней волну от прошедшего мимо катера на воздушной подушке. В лунной лужице у себя в горсти он увидел собственное защищенное окулярами специфика лицо. На глазах у Сардинки он отпил немного воды, а остальное выплеснул как возлияние духу сего места.
— Вот теперь я счастлив, — объявил он. — По-настоящему счастлив.
* * *К полуночи он уже отработал четыре пива, два шницеля и тарелку жареной картошки. Картошкой оказались жаренные в масле картофельные чипсы с подливкой из яблочного соуса. Моральный дух Эдди вознесся к небесам, стоило ему положить в рот первый из них.
Они сидели за столиком в уличном кафе посреди столетней пешеходной улицы в Старом городе. Вся улица казалась единым тянувшимся без перерыва баром, сплошь стулья, зонтики и брусчатка, островерхие крыши, увитые виноградом, окна-эркеры, цветы под ними, и древние медные флюгеры. Город заполонили самовластные толпы таращащих глаза, шаркающих ногами, улюлюкающих и гикающих иностранцев.
Мягкие и доброжелательные, несколько ошарашенные дюссельдорфцы пустили в ход всю свою уравновешенность, чтобы умиротворить гостей и избавить их от избытков наличности. Массированные отряды розовой полиции поддерживали порядок. Эдди видел, как двух мужиков в рогатых бейсболках деловито тащили в «черный воронок» — в «Розовую Мину», как их тут называли, — но викинги были свински пьяны и получили по заслугам, а зрители глядели на это вполне добродушно.
— Не пойму, отчего столько шуму из-за этих Переворотов, — сказал глубокомысленно Глубокий Эдди, полируя линзы специфика куском лишенного ворсинок искусственного шелка. — Это ж простая формальность. Никаких тут беспорядков не будет. Только погляди, какие спокойные и размякшие эти мужики.
— Беспорядки уже начались, — возразила Сардинка. — Только пока еще не в Старом городе, не у тебя под носом.
— Да?
— За рекой сегодня орудуют банды поджигателей. Они возводят баррикады на улицах Нойсса, переворачивают и поджигают машины.
— С чего это?
Сардинка пожала плечами:
— Они активисты движения против автомашин. Требуют защиты прав пешеходов и увеличения массового транзита… — Она помолчала, считывая что-то в специфике. — Зеленые радикалы штурмуют музей Лоббеке. Они хотят, чтобы все экземпляры вымерших видов насекомых передали на клонирование… Университет имени Генриха Гейне бастует, требуя академических свобод, и кто-то забросал клеебомбами большой дорожный туннель под студенческим городком… Но это пока пустяки. Завтра на стадионе Рейн матч еврокубка по футболу, встречаются команды Англии и Ирландии. Вот там неприятностей не оберешься.
— М-да. Звучит скверно.
— Да. — Она улыбнулась. — Поэтому давай наслаждаться здешним спокойствием, Эдди. Праздность — сладкая штука. Даже на краю грязного хаоса.
— Но ни одно из этих событий не кажется мне таким уж угрожающим или серьезным.
— Каждое само по себе оно ничто, Эдди. Но все происходит разом. Вот каков Переворот.
— Не понимаю. — Эдди снова надел специфик и щелчком пальца высветил меню. Он тронул полоску меню кончиком указательного пальца — включились усилители освещения. Текущие мимо толпы, — силуэт каждого человека слегка мерцал от компьютерных спецэффектов, — казалось, прогуливались по чрезмерно освещенным подмосткам. — Думаю, все беспорядки от чужаков в городе, проговорил Эдди задумчиво, — а сами немцы выглядят такими… ну… добродушными и аккуратными и цивилизованными. Зачем им вообще Перевороты?
— Эдди, Перевороты не то, что с удовольствием планируют на уик-энд. Они — то, что просто случается с нами. — Сардинка отпила кофе.
— Как это может происходить и не быть запланированным?
— Ну, разумеется, мы знали, что оно надвигается. Это мы, уж конечно, знали. Слухи всегда ходят. Вот как начинается Переворот. — Она разгладила салфетку. — Спроси об этом Критика, когда с ним встретишься. Он постоянно говорит о Переворотах. Пожалуй, он знает о них не меньше любого другого.
— Да, да, я читал его статьи. Он пишет, что это слух, раздутый электронными и цифровыми медиа, в петле обратной связи с динамикой толпы и современными массовыми средствами передвижения. Нелинейный сетевой феномен. Это-то я понимаю! Но когда он начинает цитировать какого-то мужика по имени Канетти… — Эдди похлопал по боку серой сумки. — Я пытался читать Канетти, правда пытался, но он же из двадцатого века и до черта занудный и скучный… Что ни говори, мы в Чаттануге все делаем по-другому.
— Все так говорят до первого своего Переворота, — отозвалась Сардинка. — А потом все иначе. Как только понимаешь, что Переворот и впрямь может случиться с тобой… Ну, это все меняет.
