Уильям Гибсон - Страна призраков
Итак, по предположению Милгрима, Браун теперь напрягался над отчетом о событиях на Юнион-сквер. Пленник отчего-то был уверен, что ни в одном из отчетов подобного рода не упоминалось ни его имя, ни чернокожие союзники Денниса. И это к лучшему.
Милгрима беспокоило другое. Браун еще не спрашивал, почему он явился своим ходом и без наручника. Если спросит, придется ответить: дескать, ремешок сам отвалился, а тут началось волнение в парке, так что переводчик, желая облегчить отступление, решил на собственный страх и риск вернуться к машине.
Солнечные лучи, мелькающие сквозь кроны, утомили глаза, и Милгрим подумал, не почитать ли книгу. Но успел только сунуть ладонь в боковой карман и прикоснуться к потрепанной обложке, как тут же уснул, прижавшись щекой к теплому стеклу. Браун растолкал его уже перед самым вашингтонским вокзалом.
Все тело ужасно ныло – видимо, после непривычного напряжения в парке; да и страху пришлось натерпеться, так что чего уж там. Милгрим поднялся на еле гнущихся ногах и начал отряхиваться от крошек сандвича с индейкой, которым подкрепился еще до Филадельфии.
– Пошевеливайся. – Браун толкнул его в спину.
Сам он обвешался поклажей, точно вьючная лошадь: ремни от лэптопа и сумки перекрещивались у него на груди. Должно быть, учился на каком-нибудь семинаре, как нужно следить за своим багажом, чтобы не украли. Милгрим вообще подозревал, что Браун импровизирует очень редко и с большой неохотой, поскольку свято верит, будто существует единственно верный способ совершить любое дело и только этот способ имеет право на существование.
Наблюдая за тем, как спутник бессознательно пытается шагать с ним в ногу, пленник почуял в этом довольно властном человеке еще и глубоко заложенную необходимость подчиняться чужой воле.
На вокзале Милгрим внезапно почувствовал себя очень маленьким и втянул голову в плечи, высоко подняв воротник пальто. Он словно видел себя и Брауна со стороны, с высоты украшенных арок: два хлопотливых жучка, ползущих по мраморным просторам. Мужчина буквально принуждал себя бросать косые взгляды сверху вниз на покрытые письменами камни, аллегорические скульптуры, на позолоту – словом, на всю эту суетную роскошь американского ренессанса нового века.
Выйдя на уличный воздух, немного сырой и теплый, пропахший промышленным, но не нью-йоркским дымом, Браун быстро поймал такси и назвал адрес водителю-таиландцу в желтых стрелковых очках. Милгрим никогда не мог разобраться в местной карте города: какие-то круги, радиальные дороги напоминали таинственные знаки масонской ложи... Но адрес был простой, и пленник его запомнил: улица N. Еще один алфавитный город[130], а какая большая разница. В незрелые годы первой администрации Клинтона Милгрим провел здесь три недели, в составе целой команды переводил с русского языка торговые отчеты для одной лоббистской фирмы.
В какой-то момент машина свернула с оживленной торговой улицы, ослепляющей модными брендами, и очутилась в более тихих окрестностях со старыми домиками, исключительно для местных жителей. Милгрим припомнил название архитектурного стиля – «федеральный»[131], а потом и название самого района – Джорджтаун[132]. Семинары по стилю проходили в одном из особняков, не похожем на те, что пролетали за окном; он был крупнее и с огороженным садом на заднем дворе. Милгрим улизнул туда, чтобы покурить травки, и неожиданно наткнулся на гигантскую черепаху в компании не менее гигантского кролика. Казалось бы, ничего удивительного: просто хозяин прогуливал своих любимцев. Однако теперь тот день рисовался в памяти неким чудом из детства. Если подумать, в настоящем детстве Милгриму не хватало чудесных минут; возможно, поэтому он готов был переместить субъективную временну́ю межу дальше, нежели следовало. Но это явно произошло в Джорджтауне. Узкие кирпичные фасады приглушенных оттенков, деревянные черные ставни... Складывалось ощущение, будто бы где-то здесь трудились не покладая рук Ральф Лорен и Марта Стюарт[133] – наконец-то вместе, бок о бок, – натирая мебель и паркеты золотистым пчелиным воском.
Машина резко затормозила, и ядовито-желтые очки повернулись к Брауну.
– Вам сюда?
«Наверное», – молча ответил Милгрим, а Браун протянул таксисту несколько сложенных купюр и велел своему спутнику вылезать.
Подошвы Милгрима то и дело скользили на старых кирпичах со стертыми от времени углами. Пленник поднялся за Брауном по трем высоким гранитным ступеням, скруглившимся за несколько столетий. Крашеную черную дверь под веерообразным окном украшал гербовый орел из свежеполированной бронзы, настолько древний, что смахивал не на хищную птицу, которых Милгриму доводилось видеть, а на какое-то существо из древней мифологии – быть может, на феникса. Тем временем внимание Брауна целиком захватила клавиатура из полированной нержавеющей стали, вмонтированная в косяк; мужчина усердно набирал некий код, написанный на клочке голубой бумаги. Милгрим поднял глаза. Вдоль дороги моргали очень дорогие фонари в старинном стиле. Где-то в соседнем квартале лаял огромный пес.
Едва лишь код был набран, послышался резкий короткий скрип, и дверь сама по себе отперлась.
– Входи, – приказал Браун.
Милгрим торопливо ухватился за ручку, утопил большим пальцем кнопку посередине и слегка поднажал. Дверь беззвучно распахнулась, и он шагнул вперед, уже точно зная, что дом окажется пуст. Перед глазами оказалась длинная медная пластина с переключателями сделанная под старину. Вошедший нажал ближайшую к двери круглую кнопку, сделанную из жемчужины. Над головой загорелась чаша из кремового стекла, обрамленная цветами из бронзы. Милгрим опустил глаза. Кругом блестел полированный серый мрамор.
За спиной коротко щелкнул замок: это Браун запер дверь.
Потом, по-хозяйски нажав еще несколько кнопок на медной пластине, прибавил света. Милгрим заметил, что был не так далек от истины в своих догадках насчет Марты и Ральфа. Правда, мебель оказалась ненастоящая; она скорее напоминала традиционно украшенный вестибюль в «Четырех временах года».
– А здесь мило, – услышал себя как бы со стороны Милгрим.
Браун развернулся на пятке и злобно уставился на него.
– Извиняюсь, – сказал пленник.
48
Мыс Монток
Тито сидел, решительно не разжимая век, целиком растворившись в музыке.
Если не считать вибраций и шума двигателя, ничто не указывало на то, что машина летит. Пассажир совершенно утратил чувство направления.
Он продолжал купаться в музыке вместе с богиней Ошун, которая не давала страху поглотить своего поклонника. Наконец Тито увидел ее – как ручей, бегущий вниз по каменистому склону холма сквозь непроходимые заросли. А где-то там, над волнами, за вершинами деревьев, пела птица.
Машина чувствительно развернулась. Человек из «Прада» коснулся руки своего спутника. Тито раскрыл глаза. Сосед куда-то указывал и что-то пытался сказать. Мужчина снял наушники «Нано», однако услышал только рев двигателя. Сквозь изогнутый пластик окна́ виднелось море; пологие волны плескались у пляжа, усеянного камнями. На просторной зеленой поляне, расчищенной в гуще бурого низкорослого леса, квадратной петлей лежала дорога цвета беж, а вокруг белели здания.
Старик, надевший огромные синие наушники, сидел впереди, рядом с пилотом, которого испуганный пассажир почти не заметил, поскольку зажмурился сразу, как только сумел застегнуть ремень безопасности. Теперь Тито видел руку в перчатке, лежащую на изогнутом стальном рычаге; время от времени большой палец нажимал кнопки на рукояти, словно у человека, увлекшегося аркадной игрой.
Слегка неправильный квадрат дороги со скругленными углами и белые здания вокруг нее постепенно увеличивались в размерах. За границей бурой опушки не росло ни кустов, ни деревьев. Самый крупный из домов с раскинутыми в обе стороны низкими крыльями стоял за пределами бежевой петли, обратившись к морю широкими пустыми окнами. Другие здания, сгрудившиеся за ним при дороге, напоминали жилые дома и один просторный гараж. Уже было видно, что все они выстроены из бревен, побелены краской и отчищены-отмыты до блеска. Здесь, в условиях северного климата, деревянные сооружения могли стоять очень долго, ведь их практически некому было точить изнутри. На Кубе лишь самые твердые породы из болотных джунглей «Полуострова Сапата»[134] выдерживали набеги насекомых.
Тито заметил черный длинный автомобиль, застывший на обочине на полпути между крупным домом и теми, что помельче.
Вертолет устремился к берегу, взметая сухой песок, и низко пролетел над серой крышей большого здания. Потом невероятным образом замер прямо в воздухе и опустился на траву. От удара о твердую землю Тито почувствовал, как у него свело желудок. Небесная машина заревела в другой тональности.
