Сергей Лукьяненко - Лабиринт отражений
Что я говорил Неудачнику, как он мне отвечал? Я напряг память.
Не знаю. Может быть — и программа. Тогда «Аль-Кабар» и Человек Без Лица ткнули пальцем в небо.
Как хорошо, если я угадал. Как просто разрешается загадка!
Тишина, Стрелок…
Меня пробила дрожь. Я вспомнил ту пустоту, что накатила после его слов.
Программа?
Неудачник, бережно несущий нарисованного мальчишку…
Программа?
— Ничего я не понимаю, Вика, — сказал я. — Совсем ничего. И ты мне помочь не можешь.
— Я могу помочь? — невпопад ответила Вика.
— Нет!
— А кто может?
Я помолчал, прежде чем ответить.
— Настоящая Вика. Глубина!
— Включение дип-программы?
Вместо ответа я нацепил шлем и положил руки на клавиатуру.
deep Ввод.
Темноту экранов расчертили падающие звёзды, радужная спираль закрутилась перед глазами. Стирая реальность, уводя меня к небоскрёбам Диптауна.
Первый миг — самый трудный. Комната та же самая, но я знаю — это морок, мираж.
— Всё в порядке, Лёня?
Кручу головой.
Комната в порядке. Я — не тот.
— Личность номер семь, «Стрелок».
— Выполняю…
В этот раз моя внешность меняется томительно долго. Что поделаешь, неизбежная плата за оружие.
— Всё в порядке, Лёня?
Встаю, смотрю на себя в зеркало.
— Да. Спасибо, Вика.
Подхожу к холодильнику, ищу в нём лимонад. «Спрайта» уже нет, осталась только «Кока-кола». Пойдёт.
— Удачи, Лёня.
— Спасибо.
Я жадно пью самый популярный в мире напиток, задуманный — вот смех-то! — как средство от поноса. Урман считал, что у меня есть ещё пять часов. Теперь осталось четыре. Почти чувствую, как где-то вдалеке, на других континентах, скрипят мозги чиновников всех мастей, начиная осмысливать феномен Неудачника. Скоро тридцать третий уровень «Лабиринта» прикроют. Скоро за Неудачником устроят охоту. Неважно, кто он, человек или программа. Я его вытащу.
— Вызови мне такси, — говорю я, и выхожу из квартиры. Спускаюсь в чистеньком светлом лифте, открываю дверь подъезда.
Меня поджидает старый «Форд». Водитель — прилизанный юноша в белой рубашке. Копия того, что я убил два дня назад, проникая в «Аль-Кабар». Мне даже стыдно становится при виде его доброжелательной улыбки.
— Публичный дом «Всякие забавы»! — рявкаю я.
100
Наверное, Вика уговорила Мадам сделать для меня особый статус. Во всяком случае, когда я вхожу в холл, там уже сидят трое мужчин. Все вскидывают головы — у всех в глазах смущение и испуг. Друг друга они не видят, а двое даже частично пересекаются в пространстве, напоминая уродливых сиамских близнецов.
Эти двое — статные голубоглазые брюнеты, стандартные тела из набора «Виндоус-Хоум». Видимо, надеты в целях маскировки. Третий — смуглый здоровяк, выбритый наголо. Сближает их всех лишь взгляд. Словно у человека, пойманного за выдавливанием прыщей.
Видимо, я теперь на правах сотрудника борделя? Вижу сразу всех посетителей, могу проходить в служебные помещения?
— Привет! — говорю я, вяло вскидывая руку. Все трое быстро кивают. Один с деланно-небрежным видом откладывает зелёный альбом, другой отшвыривает фиолетовый.
Лишь бритый здоровяк упрямо продолжает листать чёрный альбом, с любопытством разглядывая фотографии.
Я подхожу к охраннику. Он послушно распахивает передо мной дверь, и я выхожу из холла, избавляя посетителей от душевных мук.
Провожать меня не собираются, но дорогу я помню. Коридор пуст, часть дверей открыта, часть — нет. Из одной доносятся взрывы хохота. За дверью — беседка, окружённая цветущей сакурой. В небе — нежаркое весеннее солнце, вдали — конус Фудзи. В беседке пьют чай две девушки, при виде меня они беззаботно машут руками:
— Стрелок, привет! Чаю хочешь?
— Н-нет, — бормочу я, быстро удаляясь. Ещё из одной двери высовывается абсолютно голая девчонка. Но стеснения у неё нет и в помине.
— А Вика занята! — говорит она. — Может, посидишь у меня? А то ску-у-учно!
Никакого намёка в словах девчонки нет. И мысль о сексе возбуждает её не больше, чем процесс вдоха-выдоха. Но что-то такое страшное есть в самой ситуации… в этих весёлых, дружелюбных, молодых девушках…
Я вдруг понимаю, что напоминают мне эти девочки.
Какую-то старую фантастическую книжку про весёлых молодых людей, занимающихся любимым делом, днюющих и ночующих на работе, дружелюбных, всегда готовых помочь товарищу, неспособных сказать друг о друге плохое слово…
Это как кривое зеркало. Фальшивое отражение. Зло надело одеяния добра — и, странное дело, они оказались впору!
— Спасибо, я всё-таки у неё подожду! — отчаянно улыбаясь отвечаю я. — Спасибо!
Девушка корчит жалобную гримаску и исчезает в своей комнате. А я иду дальше.
Пока не встречаюсь взглядом с черным котёнком на фотографии.
— Мяу! — тихонько шепчу я, толкая дверь. Котёнок открывает рот, тихо мяукает в ответ и вновь замирает.
Горная хижина пуста, лишь ветер из открытого окна треплет короткие занавески. Облокотившись на подоконник, долго смотрю на горы.
Нет, это невероятно. Создать целый мир, в полном одиночестве! И не ради денег и славы, не на заказ — просто для себя. Не для того, чтобы войти в этот мир.
Лишь знать, что он есть. Рядом, за окном. Искрящийся снег вершин, бескрайняя синь неба, камни на склонах, чёрный мох под соснами, парящие в небе птицы и снующие по деревьям белки. Мир тишины, чистоты и покоя. Мир, в котором не придумано слово «грязь».
Мне кажется, что Неудачнику он мог бы понравиться.
Очень надеюсь, что понравится…
— Лёня?
Вика входит неслышно и застаёт меня врасплох.
— Извини… тебя не предупредили?
Она качает головой.
— Мне захотелось с тобой посидеть. Чуть-чуть, — я невольно начинаю оправдываться. — У тебя… всё в порядке?
Вика кивает.
— Не стоит так часто нырять в глубину, — говорю я, подходя. — Ты хоть перекусила?
— Немножко. Клиентов сегодня — море.
Она не отводит взгляд. Она привыкла считать это работой.
А со мной что-то не так. В груди — холодный ком, сыпучий и колкий, как снег на морозе. Я глотаю воздух, и говорю:
— Неужели тебе необходимо так много работать… Мадам?
Вика отходит к окну. Спрашивает, не оборачиваясь:
— Как ты узнал?
— Почувствовал.
— Уходи, Леонид. Уходи навсегда, ладно?
— Нет.
— Какого дьявола ты ко мне привязался? — кричит Вика, поворачиваясь. — Зачем тебе подруга-проститутка? Проваливай! Мне это всё нравится, ясно? Трахаться по сто раз в день, менять тела, командовать девчонками и делать вид, что я одна из них! Ясно? Ясно тебе?
Я просто стою и жду, когда она выкричится. Потом подхожу и становлюсь рядом у окна.
Говорить сейчас нельзя, и касаться Вики тоже не стоит, а молчать опасно, но выхода нет, и я жду. Сам не зная, чего.
Горы вздрагивают, и пол под ногами начинает трястись. Вика вскрикивает, хватаясь за подоконник, я хватаю её за плечо и упираюсь свободной рукой в стену. Земля трясётся. Снежные шапки оплывают белым дымком, вытягивают вниз щупальца лавин. Мимо окна с грохотом проносится огромный валун.
— Мамочка… — шепчет Вика, садясь на пол. Она скорее возбуждена, чем напугана. — Пригнись, Лёня!
Я падаю рядом с ней, и вовремя — в окно бьёт хороший заряд каменной шрапнели.
— Баллов пять! — кричит Вика. — Семь!
— Восемь! — поддерживаю я. Вряд ли она видела настоящие землетрясения, иначе бы не веселилась.
Пол хижины ещё трясётся, но уже слабее, мелкой конвульсивной дрожью.
— Круто, — шепчет Вика, вытягиваясь на полу. Ловлю её взгляд, касаюсь рукой щеки. — Не сердись на меня, Лёня.
— Я не сержусь.
— Клиенты порой… заводят.
— Кепочка? — вспоминаю я.
— Он самый.
— Кто он такой?
Вика дёргает плечами.
— Не знаю. Он в разных телах ходит и ничего про себя не говорит. Только… — она усмехается, — всегда появляется в кепочке. Отсюда и прозвище.
— Он — садист?
— Да, наверное. Только особого плана.
Её губы беззвучно шепчут короткое ругательство.
— Вы что, принимаете любых клиентов? Даже таких, от которых на стенку лезете?
Вика молчит.
— Я думал, что самых больших идиотов вы отсеиваете. Если Кепочку можно заранее опознать…
— Мы — не отсеиваем никого.
— Это что, честь фирмы? «Любая причуда»?
— Можешь считать и так.
Землетрясение, вроде бы, кончилось. Поднимаюсь, выглядываю в окно. По склонам ещё сходят лавины, речушка внизу перегорожена оползнем и медленно разливается, отыскивая новое русло.
— Стихло… — шепчу я, невольно понижая голос. Будто мои слова могут вновь пробудить стихию. — Вика, зачем ты сделала землетрясение?
