Виктор Бурцев - Алмазные нервы
Я и сам понимал, что японцы могут нас раскатать по асфальту почище, чем старика изобретателя. Двенадцать пехотинцев на трех машинах да мы с Вальчиковым – не слишком опасная боевая единица…
– Старичок-то сам кинулся, – сказал, подойдя к нам, неизвестный мне плотного сложения человек. – Наши видели.
– Да уж. Якудза так просто с людьми не расправляются, не их стиль, – согласился Вальчиков. – А кто тут фейерверк устроил?
– Вот тут-то самое интересное. Парнишки эти, которые старика на барахолке нашли. Не такие простые парнишки, не пальцем сделанные. – Толстяк поправил брючный ремень, который сползал: на нем явно была укреплена кобура, не видная за длинными полами пиджака. – На хорошей тачке, оборудованной крупнокалиберным пулеметом. Судя по всему, у япошат есть жертвы. Нажили себе врагов ребятишечки.
– Их отслеживают?
– Пошла машина следом, вроде пока не потеряли. Несутся парнишки по городу сломя голову. Боятся. И правильно боятся, потому что японцы тоже за ними поспешают. Параллельно нашим. Постараемся отсечь так, чтобы ничего не заподозрили…
– Проследите, где спрячутся. Пока не трогайте, – распорядился Вальчиков. – Опа! Гости к нам.
От вестибюля ближнего здания к нам не спеша приближался японец. В последнее время я насмотрелся на них более чем достаточно, но до сих пор японцы для меня на одно лицо. Этот ничем не отличался от собратьев – чинный, маленький, чистенький, прилизанный, в костюмчике. Я вспомнил, что в детстве мы дразнили японцев «джапами». Хорошее слэнговое слово, но почему-то не прижилось.
– Вальчиков-сан? – осведомился японец, приблизившись и поклонившись.
– Я.
– Господин Тодзи просит вас покинуть нашу территорию. Вас слишком много, и среди вас есть вооруженные люди. Если Вальчиков-сан желает, он может оставаться здесь сколько угодно долго и беспрепятственно передвигаться, но вооруженные люди должны уехать. Мы соблюдаем условия, просим соблюдать условия и вас.
– Хорошо. Сейчас. Может, объясните на прощание все вот это… – Вальчиков обвел рукой окрестности, имея в виду труп старичка и горящую неподалеку машину.
– Это наши внутренние проблемы, Вальчиков-сан, – улыбнулся японец. – Не будете ли вы так любезны не акцентировать на них внимание?
– Ну, пока, самураи. – Вальчиков дал своим команду убираться и полез в машину.
Мы ехали по мрачной Москве, и все вокруг казалось отвратительным. Вальчиков беспокойно тер пальцами глаза, потом повернулся ко мне:
– Ненавижу японцев. Все у них не как у людей. Знаете, как собака лает? По-японски?
– Так же, как и по-русски, – предположил я.
– А вот и нет. Для японца собака лает «ван-ван». А кошка мяукает «няа-няа».
– Ну, это похоже. Я про кошку.
– Ага… А листья шуршат «каса-каса». Вы хоть раз задумывались, как изобразить звук шороха листьев под ногами? По лицу вижу – никогда. Потому и не терплю японцев. Поубивал бы.
– Скоро такая возможность вам представится, – порадовал я его. – Если можно, верните меня домой, за город. А пока я вздремну.
Игорь хозяйничал. Он жарил на сковороде что-то мясное, обрызгивая стены жиром. Автоматическая мойка была забита грязной посудой.
– Сломалась, зараза, – просто сказал Игорь, показав на нее пальцем. – Как успехи?
– Хреновые успехи. Подох дедушка-изобретатель, да так удачно подох, что мозгов не соберешь.
– Ну и ладно, – философски сказал Игорь, – Жрать хочешь?
– А что это у тебя?
– Это у меня мясо.
– И что ты с ним сделал? Решил уничтожить?
– Поджарил. С овощами, с луком. Соус у тебя какой-то тут был, тоже туда бухнул. Острый, правда… Но можно пивом запивать, в холодильнике еще полно.
Мы расположились на веранде. После «Былины» есть не хотелось, но и обижать повара было негоже. Я осторожно попробовал маленький кусочек, нацепив на вилку. Стряпня моего найденыша и впрямь оказалась пристойной, чего я никак не ожидал.
– Ничего, – похвалил я, запивая мясо ледяным пивом. – Где научился?
– Да у меня батя раньше поваром был… Ресторанчик свой имел в Ки-Уэсте.
– Постой, постой… Ки-Уэст – это ж Штаты.
– Так я там и жил. А потом эта чертова программа «Цивилизация», батя клюнул, ну и переселились в Новую Москву. Оказалось, зря, батя и подсел на «белый». Дальше ты знаешь.
– А мать?
– Мать скинхэды убили, еще в Америке. Там волнения были, а она из магазина вечером шла.
– Скинхэды? С чего бы это?
– Мы ж черные. – Игорь посмотрел на меня с удивлением. – Разве не видно?
– Нет.
– Я негр. Правда, отбелился. У нас один парень, Сальвадор, он раньше в медицинском учился, такие вещи делает. Дешевле, чем в салонах. Только гарантии никакой, говорит, зависит от индивидуальной активности пигмента. Но я вот четыре года хожу, ничего еще не проявилось…
– Так ты, надо полагать, и не Игорь вовсе? – Я откупорил новую банку. Черт, все-таки перца можно было и поменьше класть.
– Почему же? Игорь. Раньше был Рэймонд Клинг, а потом, как отбелился, официально поменял имя. Фамилию ту же оставить хотел, хорошая фамилия, но потом передумал – чтоб уж все было как надо…
Выслушав эту замечательную новость, я не стал ее комментировать, чувствуя, что вот-вот сойду с ума. Не хватало мне кроме черных негров еще и белых. При бессоннице рекомендуют считать белых тигров, а я, наверное, скоро буду считать белых негров. Один белый негр, два белых негра… Хотя стоп, бессонница у меня как раз отсутствует. Сплю как проваливаюсь.
Я покончил с едой, ограничившись еще двумя небольшими кусочками и одним пивом, и занялся новостями. Информационные агентства и газеты никак не комментировали происходящее в городе. По крайней мере, упоминание об А-НЕРвах мне не встретилось ни разу Случай со стариком дали в колонке криминала три газеты, но намекая на самоубийство. Спрогис-Зигфрид вроде как еще жив, ибо о его смерти раструбили бы все вокруг.
Теракт в Доме журналистов обсуждался в связи с пустующим до сих пор креслом в МВД. В качестве преемников Борецкого назывались героический муровец Комарченко, нынешний замминистра Кленов, человек из администрации президента по фамилии Драбкин, которого я не знал, и неплохой дядька Поплавский из Минъюста. Аналитики сходились на том, что министром будет либо Комарченко, либо Драбкин. Мне в принципе было все равно, так как ситуацию в стране и в городе никто не изменит к лучшему. Министров можно пересаживать с кресла на кресло, снимать и даже стрелять, общей тенденции это не исправит.
– Слушай, – обратился я к Игорю, который рылся в стопке антикварных журналов начала века. – А что твои Грызун с Дайвером, откуда про А-НЕРвы пронюхали?
– А это как легенда, – рассеянно сказал Игорь, обгрызая заусенец на ногте. – Про них много кто знает, но никто не воспринимает всерьез. Не воспринимал, точнее… А они как-то пронюхали. Сволочные ребята, я старался с ними не водиться. А вот влетел.
– Летун… Головой думать надо. Ты, кстати, знаешь, как собака по-японски лает?
– Собака? Она ж не японец, значит, гавкает, как и в любой другой стране.
– Черта с два угадал. «Ван-ван».
– Непохоже… – усомнился Игорь.
– То-то и оно.
– А если она с нашей собакой встретится, с русской? Не поймут друг друга?
– Слушай, я не собака и не японец, слава всевышнему. Увидишь собаку или японца, спроси у них.
Оставив его размышлять над особенностями японских звукоподражаний, я отправился в свой кабинет, вернее, подобие такового. Я никогда не мог собраться с силами и устроить себе нормальное рабочее место. Вот и здесь, за городом, роль кабинета выполняла небольшая мансарда, заваленная мусором и старыми вещами. На стенах висели всякие старые одежки, фляжки, сувениры, картинки, веревочки и шнурочки, по углам валялись ботинки и кеды, использованные батарейки, пустые пивные банки… Среди всего этого великолепного хлама стоял хлипкий трехногий столик, а на нем – безнадежно устаревший текстовый процессор «Хьюлетт-паккард», даже без голосового дешифратора.
Что-то такое вертелось в голове, из чего мог бы сложиться материал. Я еще не знал, будет ли это эссе о НЕРвах или пространное рассуждение о коррупции в верхах, но что-то такое наклевывалось.
За стенкой деловито копошились крысы. А может, домовой.
Сбросив со стула стопку книг (что за книги, кстати? откуда тут?), я включил технику, но тут же был отвлечен Шептуном. Самым настоящим живым Шептуном, который не таинственно позвонил, а появился сам, на своих собственных ногах, и сказал только одно слово:
– Поймали.
Из короткого рассказа Шептуна, который был голоден и в промежутках между фразами жевал Игорево кушанье, я понял следующее. Ребятишки, которые поцапались с якудза, удирали по Москве в сопровождении шептуновских пехотинцев. Они тянули куда-то к северным окраинам, но японцы догнали их в районе Северо-Восточной энергостанции и загнали в тупик. Тут-то и пришлось вступиться людям Шептуна. Шеп говорил об этом с явным недовольством, так как вооруженное столкновение с якудза ничего хорошего не предвещало. Оставалось надеяться, что никто из японцев не успел передать своим, что их замочили киберы.
