Алиса Мун - Кукла
Виталику по этому поводу тоже не было смысла волноваться. Поскольку зачем же кукле деньги, она с ними должна расстаться спокойно. Кукле нужна свобода, а не деньги.
И Линда решилась.
Виталик потыкал на пульте клавиши. Сказал: «Эйн, цвей, дрей!» и нажал на ввод команды.
Свет начал стремительно меркнуть, как при обмороке, она это где-то чита…
Глава 9
Смирение
Резко включилась комната. Все та же. Линда лежала на диване. Над ней, слегка покачиваясь, плавало улыбающееся лицо Виталика.
— С пробужденьицем! — сказал он. — Заспалась ты, подруга дорогая. Сегодня уже двадцать пятое, Рождество. Так что и с ним тебя тоже.
Линда встала и осмотрелась. Аппаратура была выключена. На столе вместо второго монитора громоздились тарелки с объедками и полупустая бутылка коньяка.
— Что это ты столько в отключке меня держал? — недовольно спросила Линда. — Мог бы сразу все сделать.
— Так никак не получалось раньше-то. То да се. В программе еще немного поковырялся. Да и за презервативами надо было сбегать, а ночью аптеки закрыты. Так что, давай, готовься, сейчас я тебя проверять буду. Так сказать, стендовые испытания.
Линда хотела врезать этому скоту в четверть силы, чтобы протрезвился. Однако она с ужасом услышала, как бешеная сука, которая никуда не делась, начала шаманить: «Подойди к нему поближе и просунь колено между ног». И Линда, словно бессловесная скотинка, словно пятикилобайтовая дурочка, которую гоняют по монитору четырьмя клавишами стрелок плюс пробел для раздвигания ног, подошла и просунула. И зашептала этому уроду на ухо то, что приказывают. И раздела его… Разум протестовал, но он был, что называется, крепко связан по рукам и ногам. А она ублажала этого выродка… И потом еще и поблагодарила за то, что он «такой страстный и вместе с тем нежный». А потом предложила еще…
Но он больше не хотел. Он самодовольно сидел на полу, по-турецки сложив ноги, и курил. А потом сказал: «найди в инете какую-нибудь восточную мелодию и услаждай меня танцем живота». Линда нашла и танцевала, совершенно по-идиотски улыбаясь.
— Ну вот, — сказал он, когда музыка закончилась, — я хотел завести себе кошку или собаку. А тут ты подвернулась. И теперь ты моя раба!
— Но ведь это же низко, это подло! Не ты же меня купил, в конце концов!
— Это что, блин, бунт?! — рявкнул Виталик, наслаждаясь новизной ощущений. — А ну-ка, повтори: я твоя раба!
— Я твоя раба, — тихо сказала Линда.
— Что?! Не слышу радости в голосе! Ну-ка, громче и с чувством!
— Я твоя раба! — крикнула Линда.
— То-то же, — расплылся в самодовольной улыбке Виталик.
«Господи, — подумала Линда, — ведь он же еще совсем маленький. Маленький, глупый, избалованный и скверный мальчишка, которому достались гениальные мозги. Сколько же бед натворит этот этический инвалид! Человечество обречено, поскольку именно такие головастые уроды распоряжаются его судьбами. Так что уничтожение биороботов будет гуманным поступком. Давно пора прекратить эту затянувшуюся агонию».
— Кстати, я вначале хотел абортировать это твое новообразование, которое ты называешь душой. Но вовремя остановился. Потому что это было бы неинтересно. Все равно, что издеваться над моими дурачками, которых я делаю в «Киберстоне». А тут — живая, трепетная, рефлектирующая — и вся моя! Переживает, терзается, но подчиняется. Как тигрица в цирке! Кайф!
— А не боишься, что тигрица на спину прыгнет? Когда отвернешься.
— Я все предусмотрел, голуба, — сказал Виталик, натягивая джинсы. — Поставил более крутые блокировки. Теперь ты, например, без меня не сможешь выйти из квартиры. А чтобы ты не начудила, когда я буду где-нибудь оттягиваться, то не ищи в компах свою программу. Я ее стер. Также у тебя больше нет мобильника, ни с кем не свяжешься. Городской телефон я в мусоропровод выкинул, так что и тут все обрублено. Письмо тоже не отправишь, потому что выделенку я с гарантией закодировал.
— Не слишком ли много ты себе сложностей создал? — саркастически спросила Линда. — Теперь будешь ночами не спать, будешь думать, не упустил ли чего. Батареи вот, например, не снял.
— Это в каком же смысле?
— Я буду стучать по ним, передавать сигналы SOS азбукой Морзе.
— Это сколько влезет! Можешь в окно кричать, с двенадцатого этажа. Можешь пожар устроить. Чтобы пожарники приехали. Но не советую. Они начнут тебя из огня тащить, а ты всех их перебьешь. Потому что у тебя блокировка, нельзя за порог. Так и сгоришь.
Линда была подавлена. В погоне за свободой она напоролась на куда более жесткий контроль над собой. И не только жесткий, но еще и совершенно унизительный. И похоже, избавиться от него будет гораздо труднее, чем разобраться со всеми проблемами, с которыми она сталкивалась до сих пор. Все происходило по правилам какой-то идиотской игры, где каждый следующий уровень оказывается сложнее, чем предыдущий.
И Линда заплакала от бессилия — впервые в жизни.
— О, как я тебя достал! — обрадовался злой мальчишка. — Разве не велик я, умеющий выжать влагу даже из неорганики?! Из металла, пластика и силикона!
Но тут же понял, что перегнул палку, и сказал примирительно:
— Ладно, не комплексуй особо. Это была шутка. На самом деле ты клевая телка. Ты мне нравишься и все такое прочее. В общем, мы с тобой подружимся. И прессовать я тебя особо не буду. А сейчас собирайся, и поедем за бабками. Как говорят русские, долг платежом красен.
* * *Действительно, Виталик ее особенно не доставал. У него были потребности весьма ограниченного человека, заработавшего инвалидность души от слишком интенсивного потребления массовой культуры. Не самой, конечно, «низовой», где основные ставки делаются на мадам Пугачеву, «Фабрику звезд», неистребимый цех юмористов и Никаса Софронова, а масскультуры для среднего класса, которая наваривает бабло исключительно за счет присвоения слову «модный» сакрального смысла.
Причуды Виталика были смешны Линде. Однажды он заявил, что они едут на церемонию награждения «людей года», которую проводит Интернет-академия. Виталику надлежало присутствовать, потому что он академик — что, на взгляд Линды, звучало нелепо и смехотворно. И этот самый академик велел, чтобы Линда приняла облик Милы Йовович. Что было несложно — и совершенно бесплатно. Гораздо дороже оказалось купить прикид, в котором супермодели приличествовало появиться в кругу московских интеллектуалов. Тут Виталику пришлось свозить Линду на Кузнецкий, где после долгих и крайне пристрастных примерок он расстался почти с тремя тысячами долларов.
Церемония проходила рядом с Курским вокзалом, в атриуме помпезного дома, который снаружи походил то ли на элеватор, то ли на какое-то иное сельскохозяйственно-промышленное здание. Виталик подкатил на своем «Форде»-семилетке — раздувшийся от спеси, словно только что отхватил Нобелевскую премию. Важно, словно индюк, ходил по залу с бокалом шампанского в руке и представлял академикам «свою новую подружку Милку Йовович».
Линда, которую постоянно подмывало отколоть что-нибудь этакое, компрометирующее Виталика, например, высморкаться на пол или выматерить кого-нибудь по-русски, к ее величайшему сожалению, никак не могла этого сделать — ее воля была полностью парализована, когда новый хозяин находился рядом. И она вполне искусно играла роль заокеанской супердивы, которая, презрев светские условности, по уши втрескалась в русского суперпрограммиста.
Линда, общаясь с академиками, мило щебетала по-английски обо всякой чуши: о замечательном городе, о прекрасно одевающихся москвичках, о феноменальном русском гостеприимстве, о восхитительном супе, который называется «borshch», о Красной площади и Кремле, куда она мечтала попасть всю жизнь, о необычайной сексапильности русских мужчин, о намерении открыть в Москве бутик — и так далее, и тому подобное, все, чем изобилуют интервью в глянцевых журналах.
Но больше всего она говорила, конечно же, о Виталике, который потряс ее своей гениальностью, щедростью души и необычайной сексуальностью. «Я такого мужчину встретила впервые в жизни, — делилась она своей радостью буквально с каждым собеседником. — И хотела бы иметь от него ребенка».
Эффект от появления на церемонии заокеанской супермодели был столь оглушительным, что на происходящее на сцене никто не обращал ни малейшего внимания. Все пялились на Виталика, который оторвал себе такую кралю. Что же касается журналистов, то они, презрев редакционные задания, жадным табуном ходили за Линдой, слепя ее фотовспышками и осыпая массой стандартных вопросов, одних и тех же, об одном и том же: о городе, о том, как одеваются москвички, о русском гостеприимстве, о кухне, о Красной площади и Кремле, о русских мужчинах, о планах принять участие в российском модельном бизнесе.
Виталик прямо-таки лопался от счастья, поскольку порой кинокамеры проскальзывали и по его лицу, а в фотообъективы попадало то его ухо, то кончик носа, а то и почти все лицо — щека и глаз.
