Дмитрий Старицкий - Горец. Оружейный барон
— Какого университета?
— Швицкого горного института.
— Кажется, я про вас что‑то читал…
— Это не суть важно. Если хотите, то курите, лейтенант.
— Я не курю, ваше превосходительство.
— Тем лучше. Я тоже. Но вы не ответили на мой вопрос.
— У меня за спиной только добровольные курсы офицеров национальной гвардии при инженерной школе. И курсы повышения квалификации офицера при поступлении на службу в армию.
— А почему пехота?
— Так получилось. В инженерные войска меня не хотели брать из‑за скандальной репутации в инженерных кругах, а в артиллерии у нас по традиции, как и в кавалерии, представители старых фамилий заправляют. Дореволюционных. Из недобитых в революцию аристократов. Я для них плебей. Остался для меня только самый демократичный род войск. Но и там я даже до ротного командира не дослужился. Хотел выйти в отставку и уехать в колонии, а тут война…
— А что случилось в такого в инженерных кругах?
— Вы понимаете в технике? Иди только в химии?
— У меня диплом техника — механика.
— Уже лучше. Значит, вы представляете себе процесс плавки стали.
— Более или менее.
— Так вот я изобрел новую печь, в которой можно получать сталь с заранее заданными свойствами.
Оба — на… Я весь превратился в одно ухо. И, чтобы проверить не прожектер ли он пустозвонный, кинул идейку.
— Конвертер с кислородным наддувом?
— Нет не конвертор. Его изобрели до меня. Правда, я не слышал никогда про кислородный наддув. Только про воздушный.
Кувшин опустел и я кликнул часового, который караулил биллиардную, чтобы нам никто не помешал и приказал доставить еще вина. Такого же…
Повернувшись к инженеру — пехотинцу пояснил.
— Как химик, я считаю, что наддув чистого кислорода будет продуктивней наддува просто воздухом. Участвует в реакции окисления только кислород.
Ну не говорить же ему что в моем мире кислородно — конверторный способ плавки сталей давно уже вытеснил все остальные, кроме совсем уж отсталых мест. Но вся проблема заключается в получении чистого кислорода в промышленных количествах. А это криогенная аппаратура совсем не доступная здесь по уровню технологий. В первую очередь из‑за отсутствия магистрального электричества большой мощности.
— Интересная мысль, — поддакнул мне лейтенант.
— Но пока неосуществимая, — добавил я. — Это вам не баллон накачать для ацетиленовой сварки. Это сотни тонн. Так что представляет собой ваша печь? Она запатентована?
— Да, запатентована, — и лейтенант мне прочитал целую лекцию про способы плавки сталей, из которой я понял только одно — его печь чем‑то смахивает на земной мартен.
— Вам дали построить такую печь?
— Только одну. Маленькую. Макетную. Для доказательства эксперимента за счет государства при защите патента. А потом ни один фабрикант не пожелал со мной связываться, потому что они считали, что эксплуатация рабочего на путлинге им обходится дешевле новых капитальных вложений. Прибыль их кумир, а сверхприбыль — бог.
— И чем ваша печка отличается от тигельной плавки спецсталей?
— Количеством. Можно сразу получить две с половиной тонны стали за одну плавку в течение пяти часов. А футеровку днища печи заменять только через две сотни плавок. Тигель же если он не платиновый — одноразов. И у меня есть расчеты, здесь уже сделал, что возможно построить печь дающую пять тонн стали за одну плавку и объединить ее сразу с прокатным станом. Чтобы не нагревать снова болванку для прокатки.
— Так за что же вас подвергли остракизму?
— За то, что я стал фабрикантов клеймить позором в печати, что они не видят дальше своего носа. В ответ мне прилепили кличку социалиста, хотя я не считаю, что люди равны по своей природе. Мне просто везде дали от ворот поворот. Занесли в черный список неблагонадежных для существования конституционного строя республики. Государственная служба для меня также закрылась. Осталось только армия, где пока в пехоту берут всех. Но и тут я не пришелся ко двору. Пехотные офицеры, которые произошли от революционных солдат, быстро у нас превращаются в наследственную касту. Мне не раз давали понять, что я занимаю чье‑то место, которое не мое 'по праву'. Вот я и собрался подать в отставку и уехать на южный континент в колонии. Конкретно в Габонию где есть хорошая железная руда и недалеко от нее известняк правильной породы, что, кстати, бывает не так уж часто. И построить свою печь там, чтобы не возить туда рельсы из метрополии — как раз собрались там железную дорогу строить. Даже списался с губернатором и получил его принципиальное согласие. Но тут война… плен… Я удовлетворил ваше любопытство, ваше превосходительство?
— Да, — согласился я. — Вполне.
Тут нам принесли новый кувшин с вином, и я разлил немного по фужерам.
Продегустировав новую партию и удостоверившись, что она идентична первой лейтенант задал несколько наглый вопрос.
— Кстати если вы армейский майор по рангу, то почему вас все титулуют превосходительством? Даже наш комендант.
— Я придворный генерал. Камергер его светлости герцога Ремидия, которому принадлежит этот замок и эта долина на правах домена. Вы все здесь его гости.
— Гостей можно было бы и лучше кормить, — усмехнулся лейтенант.
— Ну, на то есть инструкция от императора. Вы не будете ни на грамм получать больше довольствия, чем получают у вас наши пленные. Принцип зеркальной справедливости.
— А если наши идиоты начнут ваших пленных морить голодом?
— Тогда в дело вступает другой принцип: кто не работает, тот не ест.
— Ваше превосходительство, мне кажется, что именно вы — социалист.
— Ни в коем разе. Я считаю умственный труд такой же работой как физический. Кого терпеть не могу, так это рантье.
— А кто их любит? — буркнул инженер.
— Вам тут, дорогой Эдмо, не надоело сидеть?
— Надоело, как и всем.
— Тогда у меня есть к вам предложение подкупающее своей новизной…
— Ну — с, с этого надо было и начинать… На врага я работать не буду. Пусть опухну со скуки здесь, — лейтенант поставил бокал на стол, встал с кресла и застегнул пуговицу у ворота. — Честь имею. Благодарю за приятную беседу. Позвольте откланяться.
И пошел к выходу четким шагом
— Стойте, Эдмо. Я не договорил.
Лейтенант развернулся у двери с кислой миной на лице, тапа перетерпим еще пару фраз и в люлю. Время как раз подошло к отбою.
— Если вам предложить построить свою печь, вы согласитесь?
— Для империи однозначно нет.
— А лично для меня? Как для человека.
— У вас есть лишние полмиллиона?
— На такое дело найду. Мне рельсы нужны. Двутавровые балки. Швеллеры. Листовой прокат. Ничего военного. Я город строю.
— Город? Во время войны? — удивился он.
— Именно. Война когда‑нибудь закончится. А жизнь не кончается никогда.
— Где этот город?
— Здесь в Реции. В шестидесяти километрах от Втуца.
— Я могу подумать, ваше превосходительство?
— Не могу вам отказать в таком благом деле. Только с одним условием. Думайте до утра. После завтрака я уеду к себе на стройку с вами или без вас. И можете с собой забрать этот кувшин, если он поможет вам думать, — показал я на столик у камина.
Когда дверь закрылась, я подбросил на ладони золотой и прихлопнул его второй рукой.
С ладони на меня смотрел профиль Отония Второго.
Значит, скорее он согласится на мое предложение, чем откажется.
Можно было и не гадать. Я еще не видел такого изобретателя, который отказался бы от внедрения в жизнь своего изобретения. Тем более за чужой счет.
* * *Эдмо Мурант был очень недоволен. Куда там недоволен — возмущен.
— Ваше превосходительство, почему меня вызвали с вещами? Все уже решили за меня?
— Отнюдь, — улыбнулся я кА можно ласковее. — И вам доброго утра, дорогой Эдмо. Раздевайтесь, садитесь. Будем пить кофе. Вам в пайке такого, наверное, и не дают. Тогда и поговорим за ваше будущее.
Сталевар поставил на пол фибровый чемодан, большой кожаный саквояж и тубус, снял с плеч солдатский ранец и водрузил на них, затем снял шинель и кепи, повесил их на вешалку вместе с саблей в стальных никелированных ножнах. Я этому не удивился, так как меня уже просветили, что в первый год войны пленным офицерам оставляли их холодное оружие. Человек без оружия — человек без чести. Для меня такое слышать было дикостью, но в каждой избушке свои погремушки. Традиции…
На это раз лейтенант был в парадной форме. Черные сапоги трубой, красные шаровары, темно — синий мундир, на котором висели две каких‑то медали и бронзовый крест с мечами на длинной ленте. К ленте были приколоты две миниатюрные дубовые веточки одна над другой. Ниже на винте знак Высшей инженерной школы.
