Пол Уиткавер - Вслед кувырком
— Следующая стража моя, — предлагает он. — В смысле, Халцедона.
— Бросай двадцатигранник.
Он бросает.
— Двенадцать.
Дядя Джимми выглядывает из-за коробок:
— Халцедон слышит какие-то звуки за дверью.
— А что это?
— Неизвестно.
— Я приставляю ухо к двери и слушаю.
— Слышно, будто кто-то принюхивается.
— А голоса?
— Нет.
— А вирт? — спрашивает Джилли. — Амбар что видит?
Перед тем, как ответить, дядя Джимми обычно консультируется за своей ширмой с игральными костями (или делает вид, что их бросает — привычка, из-за которой Джеку и Джилли невозможно понять наверняка, действительно ли конкретное событие происходит случайно и ничего само по себе не значит, или же оно входит в более широкую систему событий, организованную дядей Джимми в его личине богоподобного Мастера Игры), но сейчас он не дает себе труда это делать.
— Если бы Полярис не спала, она могла бы сама спросить Амбара и выяснить, — отвечает он. — К сожалению, Джилли, как ты сама отлично знаешь, Халцедон — шахт, а не тельп. Ни с виртами, ни с чем еще в Сети он контактировать непосредственно не может. Может, тебе стоило велеть вирту разбудить Полярис, если кто-то будет принюхиваться с той стороны двери?
— Но я же велела, дядя Джимми!
— Давай не будем начинать по новой.
— Нет, правда! Когда я субвиртуализовала Амбара, в порядке перепрограммирования я велела ему нас всех впускать, и никого другого. Очевидно, что это значит: нас надо предупредить о любой возможной опасности!
— Я не тельп, Джилли, и не умею читать мысли. Ты должна мне говорить точно, что собираются делать твои персонажи, перед тем, как они это сделают.
Джилли пробует зайти с другого конца:
— Халцедон может разбудить Полярис. А она может поговорить с Амбаром.
— Именно это ты и хочешь сделать, Джек? — спрашивает дядя Джимми.
— Ну же, Джек! Там, может, нормалы лезут!
— Не знаю, — говорит он. — Судя по словам дяди Джимми, вряд ли нормалы. Скорее бродячие собаки.
— Иногда нормалы охотятся на мьютов с собаками, — замечает Джилли.
— По звуку похоже на собак, дядя Джимми?
Снова стучат кости за коробками.
— Как я уже сказал, ты слышишь, как кто-то сопит.
— Ты сказал «принюхивается», — цепляется Джилли.
— Какая разница? — Он присасывается к сигарете и пускает струйки дыма из ноздрей, как карикатура на салмандера. — Давай, Джек. Будешь будить Полярис или нет? Не сидеть же нам всю ночь.
— Разбуди меня, разбуди!
Джек думает. Если бы у двери слушал он, то разбудил бы Полярис сразу. Но дежурит не он. Он играет Халцедона, а не Джека Дуна, и действовать должен, как должен был бы действовать Халцедон. Как не раз говорил дядя Джимми, «не просто так игра называется ролевой». Шахты горды и упрямы, терпеть не могут зависимости от других мьютов, и больше всего — от тельпов, подозревая их (не беспочвенно) в том, что они считают шахтов низшей расой. И не только в этом дело, а еще и в том, что шахты — как руслы, салмандеры и эйры — не доверяют умению тельпов вертеться в Сети… не говоря уже про способность читать мысли и внушать действия. И потому вряд ли Халцедон сейчас обратился бы к Полярис, разве что деваться было бы некуда.
— Халцедон решает подождать, не уйдут ли те, кто там нюхает.
— Дурак твой шахт, — говорит Джилли, толкая его снова локтем в бок.
Он отвечает тем же:
— Это Полярис твоя дура.
— Она хотя бы на камень не похожа.
— Это лучше, чем быть похожим на нормала.
— То, что было за дверью, удалилось, — перебивает их дядя Джимми. — Если кому-нибудь еще интересно. До утра осталась одна смена. Кто берет на себя?
— Чеглок, — предлагает Джек.
— Моряна, — одновременно с ним говорит Джилли.
Дядя Джимми вздыхает, глядя, как они злобно таращатся друг на друга.
— Бросьте каждый шестигранную. Кто больше, тот и дежурит.
Как будто вопрос дежурства решит не самый удачный, а самый быстрый бросок, Джек и Джилли хватают кости как можно быстрее, как герои вестерна, стремящиеся опередить противника.
* * *Остановившись перед двухэтажным домом, который, как показала воздушная разведка Чеглока, единственный из всех сохранил крышу, пентада укрывается за остатками какого-то заросшего служебного строения. Перепутанные стебли серебристо-зеленого плюща извиваются, как застывшие змеи, переплетаются лозы, скопления лиловых и желтых цветов беззвучно раскрывают и закрывают лепестки, напоминая Чеглоку рыбьи рты. Весь день прошел в мокрых и промозглых сумерках под гнетущим, сланцево-серым небом, а теперь, когда солнце садится, даже это скудное освещение угасает. Дождь припускает сильнее, где-то ворчит гром и сверкают зарницы, возвещая приближение бури, накапливавшейся целый день. Такой бури, которой Чеглоку не рассеять, хотя ее приход он задержал. Сюда, в этот город, который карты называют Дэгсборо, они заглянули в поисках крова.
Окна и двери обветшалого дома зияют неправильными дырами, проливающими в мир темноту. Но все равно острые глаза Чеглока различают большие черные буквы над черной дырой, где когда-то, наверное, был главный вход: CP НЯ К ЛА «ОРД ЛТИМ», и граффити, покрывающие весь осыпавшийся фасад из красного кирпича: палимпсест выцветших фресок, грубые штрихи, изображающие половые акты, стилизованные имена и даты, нацарапанные ругательства и лозунги. Повсюду лемнискаты и священный символ нормалов: наложение Звезды, Креста и Полумесяца, Крестозвездный Полумесяц, и такие восклицания, как «СМЕРТЬ НОРМАЛАМ!» и «СМЕРТЬ МЬЮТАМ!». Живое напоминание, думает Чеглок, что Дэгсборо не всегда столь покинут, как повезло им найти его сегодня… или, точнее, не настолько покинут, как показалось ему в облете и Полярис в одновременном сетевом исследовании, но он ни тому, ни другому до конца не доверяет. Много есть мест, где можно спрятаться в разрушенном городе, и он не думает, что нормалы — или, кстати, гризлеры — больше любят торчать под дождем, чем он сам.
— Что ж, вид гостеприимный, — говорит Феникс.
Салмандер поднял температуру тела так, что дождь шипит и испаряется на его черной коже, как на горячей плите. От асбестового рюкзака идет пар.
Халцедон пожимает плечами, с капюшона и плаща льется водопад.
— Все лучше, чем еще ночь под открытым небом.
— После тебя, Халц, — приглашает Моряна.
Она сняла сухопутный костюм и осталась только в шортах. Для нее такая погода лучше всего, что бывает на суше.
Никто не двигается. Слышно лишь ворчание грома, стоны ветра, ровное шипение и шкворчание испаряющихся капель.
Наконец Полярис встает, поправляет рюкзак под плащом.
— Смешно. Что, так и будем всю ночь здесь стоять?
— Не нравится мне мысль вот так, дуриком, войти в парадную дверь, — бурчит Халцедон. — А заднего входа тут нет?
Полярис вздыхает, явно услышав сомнения в ее квалификации.
— Есть задний вход, — сообщает она. — Но в нем нет необходимости. В такой развалине это одно и то же. Никого там нет, если не считать нескольких диких собак и кошек, развалины пусты. Весь Шансом проклятый город пуст, сечете? Если бы вы так не боялись Сети, дали бы мне вас виртуализовать и посмотрели бы своими глазами.
— Мы не боимся, — возражает Халцедон. — А только Сеть — это для нормалов.
— А я тогда кто? — резко спрашивает Полярис.
Все молчат.
Наконец говорит Феникс:
— Пол, осторожность не повредит.
Полярис закатывает глаза:
— Вот спасибо, Ложная Тревога!
— Я тебе сказал, чтобы ты меня больше так не называла!
— Слушайте, давайте проголосуем, — быстро предлагает Чеглок, пока они не разругались всерьез. — Кто хочет войти через задний вход, поднимите руки.
Поднимаются четыре руки.
— Ладно, — соглашается Полярис. — Тогда пошли.
Они обходят дом, Полярис впереди. Ступает непринужденно, будто на вечерней прогулке по бульвару в Многогранном Городе. Чеглок и другие спешат за ней, прячась в жалком укрытии неровного кольца кустов и деревьев. — Не слышно звуков, не видно движения, никаких признаков жизни в развалившемся доме — хотя Чеглок и не ожидал, что они будут. Наверное, — Полярис права, но и Феникс тоже. Здесь Пустыня, и паранойя себя оправдывает.
Задняя сторона здания настолько похожа на фасад, что какую-то секунду Чеглоку кажется, будто под дождем они не остановились вовремя и обошли полный круг. У него возникает чувство, что вся эта история не стоила возни, можно было бы найти и лучшее укрытие от бури. Но тут он замечает отсутствие букв над зияющей пастью двери, и недоумение проходит, оставив за собой чуть беспокоящее неуютное ощущение, будто он налетел на паутину в сумерках. Он проводит рукой перед лицом, словно смахивая ее.
— Так будем входить, Чег, — доносится голос Полярис, полный язвительности, — или ты предпочтешь голосовать еще раз?
