Уильям Гибсон - Нейромант
— Это Хидео, — пояснила Кэт. — Он много раз показывал, как нужно складывать, а я все никак не запомню. У меня шея получается не в ту сторону. — Она запихнула бумажную игрушку назад в сумочку. Кейс молча смотрел, как загорелые, с обкусанными ногтями, пальцы отрывают прозрачное покрытие, извлекают дерм, прижимают ко внутренней стороне его запястья.
— 3–Джейн — это такая, с острым подбородком, и нос, как у птицы? — Его руки описали контуры лица. — Брюнетка, молодая.
— Да. Но главное — она роскошная девка. Еще бы, с такими–то деньгами.
Наркотик ударил его, как скорый поезд, позвоночник превратился в раскаленный добела столб, вздымающийся из области простаты, просвечивающий все швы черепа рентгеновскими лучами накоротко замкнутой сексуальной энергии. Каждый зуб, подобно камертону, пел в своей лунке чистым и ясным, как девяностошестиградусный спирт, звуком. Под полупрозрачной оболочкой хромом и полировкой блестят кости, суставы покрыты тонкой пленкой силиконовой смазки. По внутренней выскобленной поверхности черепа били вихри песчаной бури, они генерировали волны тончайшего, непрерывного звона, разбивавшиеся о заднюю, внутреннюю оболочку глаз — прозрачных, непрерывно расширяющихся хрустальных шаров.
— Пошли, — сказала Кэт и взяла его за руку. — Теперь тебе хорошо. Нам хорошо. А на холме нам будет хорошо всю ночь.
Гнев нарастал, быстро и неудержимо, он модулировал бетафенэтиламиновое возбуждение, как сигнал — несущую частоту, рвался наружу, как сейсмическая волна, как едкая, концентрированная жидкость. Тяжелая, как свинец, эрекция. Лица всех окружающих стали раскрашенными, как у кукол, розовые и белые пятна ртов двигались и двигались, выдувая хрупкие пузыри слов. Кейс посмотрел на Кэт и увидел каждую пору загорелой кожи, пустые стеклянные глаза, едва намечающуюся тяжеловесность фигуры, мельчайшую асимметрию грудей, ключиц и… где–то в глубине глаз, за ними, полыхнуло белым.
Он сбросил ее руку, отпихнул кого–то с дороги и направился к выходу.
— Ну и хер с тобой! — заорала вслед ему Кэти. — Да трахала я таких сраных козлов!
Ноги были словно чужие. Шатаясь из стороны в сторону, он шел на них, как на ходулях, по брусчатке улицы Жюля Верна, в ушах глухо шумела кровь, голову рассекали острые полотнища света.
Затем он застыл, выпрямился, плотно прижал кулаки к бедрам, запрокинул голову, а губы скривились и затряслись. И пока Кейс разглядывал фрисайдовский Зодиак Неудачника, пародийные созвездия задвигались, потекли по темной оси, тесно скучились в самом центре реальности. Они ползали и копошились, поодиночке и целыми сотнями, пока не образовали портрет, выгравированный звездами в монохромье ночного неба. На Кейса смотрело лицо мисс Линды Ли.
Когда он смог оторвать взгляд, опустить глаза, то обнаружил, что все лица на улице смотрят вверх, и прохожие притихли от удивления. А когда иллюминация на небе погасла, по Рю Жюль Верн прокатились восторженные крики, эхом отразившиеся от террас и балконов.
Где–то начал бить колокол старинных, привезенных из Европы, часов.
Полночь.
Он бродил до самого утра.
Возбуждение прошло, хромированный скелет быстро ржавел, тело утратило прозрачную призрачность, а наркотическая плоть заменилась обыденным мясом. Голова не работала. Это ему очень нравилось — оставаться в сознании и не думать. Он словно становился каждым предметом, который он видел: садовой скамейкой, облачком ночных мотыльков вокруг старинного уличного фонаря, черно–желтым, в косую полоску, роботом–садовником.
Вдоль системы Ладо–Ачесон полз огненно–розовый рассвет. Кейс загнал себя в кафе, съел омлет, попил воды и выкурил последнюю в пачке сигарету. На крыше «Интерконтиненталя» любители раннего завтрака уже сидели под полосатыми зонтиками, все в мыслях о кофе с круассанами.
Ярость так никуда и не делась. Странно, подумал Кейс, это похоже на то, как если тебя оглушат в темном переулке, а ты потом очухаешься, сунешь руку в карман, а бумажник — вот он, на месте, цел–целехонек. Он согревался этим чувством, не имея душевных сил дать ему имя или определить его объект.
Кейс спустился на лифте и нащупал в кармане кредитный чип Фрисайда, заменявший ключ. Хотелось спать, мысль о близком сне немного успокаивала. Лечь на песочного цвета матрас и провалиться в ничто.
В номере его ждали. Вся троица: безупречно белые спортивные костюмы и трафаретный загар резко диссонировали с претенциозной мебелью — чужеродные кляксы на светлом дереве и домотканых драпировках. Девушка (главная?) оккупировала плетеный диванчик, рядом с ней, на подушке с флоральным орнаментом, лежал пистолет.
— Тьюринг, — сказала она. — Вы арестованы.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
РЕЙД НА ВИЛЛУ «БЛУЖДАЮЩИЙ ОГОНЕК»
13
Вы — Генри Дорсет Кейс.
Далее последовали год и место рождения, единый идентификационный номер в СОБА и вереница каких–то имен, Кейс не сразу и понял, что все это — прошлые его псевдонимы. Господи, да неужели их так много?
— Вы что, давно уже здесь сидите?
Кейс увидел, что содержимое его сумки разложено на кровати, грязная одежда — и та рассортирована. Сюрикен лежал отдельно, между джинсами и бельем.
— Где Колодны?
Парни сидели на кушетке, одинаково скрестив руки на груди, на одинаково загорелых шеях — одинаковые золотые цепочки. Теперь, с близкого расстояния, было видно, что вся их юношеская свежесть — подделка, и даже не очень тщательная — вот, скажем, с кожей на костяшках пальцев хирург не справился.
— Что такое Колодны?
— Фамилия, под которой она зарегистрировалась. Так где же ваша напарница?
— Не знаю. — Кейс подошел к бару и налил себе стакан минеральной воды. — Съехала.
— Где вы были ночью?
Словно между прочим, девица подобрала с подушки пистолет и переложила его на бедро. Слава Богу, хоть целиться не стала.
— На Рю Жюль Верн, посидел в барах, малость поднабрался. А вы?
Колени вот–вот подломятся. А минералка — теплая и противная.
— Похоже, вы не очень понимаете свое положение, — вмешался один из парней, тот, что слева, извлекая из кармана белой в дырочку футболки пачку «Житан». — Вы, мистер Кейс, влипли. Соучастие в заговоре, направленном на улучшение искусственного разума. — Из того же кармана француз достал золотой «данхилл»; зажигалка уютно устроилась в колыбели ладони. — Личность, известная вам под именем Армитидж, уже арестована.
— Корто?
Глаза полицейского удивленно расширились:
— Да. Откуда вы знаете его настоящее имя?
Зажигалка выкинула крошечный язычок пламени.
— Не помню, — ответил Кейс.
— Вспомнишь! — ласково пообещала девица.
Троица представилась как Мишель, Роланд и Пьер, настоящие это имена или оперативные клички, можно было только догадываться. Пьеру выпала роль «злого следователя», Роланд разыгрывал сочувствие, оказывал мелкие любезности — например, принес пачку «Ихэюань», когда Кейс отказался от «Житана», изо всех сил подчеркивал, что совершенно не разделяет холодной враждебности Пьера. Мишель же, решил Кейс, будет следить за ходом допроса с высокомерной отстраненностью, лишь изредка вмешиваясь в его ход. Не было никаких сомнений, что кто–нибудь из них — а может быть, и все трое — вел аудио–, а скорее всего, даже симстим–запись, и все, сказанное в их присутствии, становилось уликой. «Уликой чего?» — спрашивал себя Кейс, с тоской ощущая, что наваливается отходняк.
Зная, что он не понимает по–французски, они переговаривались совершенно свободно. Или так только казалось. Кое–что Кейс уловил: имена и названия — Поли, Армитидж, «Сенснет». Дикие Коты — выступали из текучего моря французски речи, как вершины айсбергов. Нельзя исключить, что имена эти произносились специально для него. Молли упоминалась только по фамилии Колодны.
— Так вы утверждаете, что вас наняли для рейда, — неторопливая речь Роланда с прямо–таки липкой назойливостью подчеркивала его рассудительность, — и что вы не знаете, с какого рода объектом будете иметь дело. А вам не кажется, что это несколько странно? Сможете ли вы в таком случае выполнить необходимую операцию после преодоления защитной системы объекта? Ведь вы же должны исполнить некую функцию, верно?
Роланд наклонился вперед, уперся локтями в загорелые колени, выставил ладони и приготовился выслушивать объяснения Кейса. Пьер мерил шагами комнату: от окна к двери и обратно. Кейс решил, что запись ведет Мишель. Еe глаза следили за ним непрерывно.
— Можно мне одеться?
Чтобы обследовать швы джинсов, Пьер заставил Кейса раздеться. Теперь Кейс сидел на плетеной скамеечке голый и остро ощущал непристойную белизну недокрашенной ступни.
Роланд что–то сказал по–французски.
— Non, — рассеянно бросил Пьер (что это он за окном высматривает? да еще в бинокль?). Роланд пожал плечами, а затем поднял брови и развел руками. Кейс решил, что самое время улыбнуться. «Прямо как по учебнику», подумал он, глядя на ответную улыбку Роланда.
