Сергей Матвеев - Битва за Смоленск
— А тем это плохо, что уничтожает все настоящие, высшие межчеловеческие ценности, такие как дружба, взаимовыручка, милосердие, любовь, наконец! Вместо этого, во главе угла деньги — только деньги. Нас превращают в кассовые аппараты.
— Слушай, тебе бы в политику пойти, — сказал я. — Так убеждённо всё говоришь.
Отец замолчал, снова открыл журнал, посмотрел в него несколько мгновений, затем раздражённо бросил его на стол.
— Не верю в честную политику! Это такой же бизнес, как и всё остальное.
— Неправильно рассуждаешь, — не согласился я. — Если все будут на кухнях разговоры вести, и никто палец о палец не ударит, чтобы как раз честной политикой заняться — так ничего и не изменится.
— А что теперь можно изменить? Когда всё уже поделено, система работает на обогащение, и никто не захочет ни граммом поступиться, чтобы сделать общество хоть чуточку более справедливым.
— Вот чего я не понимаю, — сказал я, ставя пустую чашку в раковину, — так это то, почему взрослые разумные люди так любят красиво говорить, но ничего при этом не хотят делать и менять.
— А ты хочешь что-то делать? — спросил отец. — Менять?
— А меня всё устраивает, — пожал плечами я.
— Ты просто не знал ничего другого.
— Я просто принимаю наш мир и существующие обстоятельства, как данность. Чего зря языками болтать — только время тратить.
— Это то же самое безделье и нежелание напрягаться, — подытожил отец.
— Не то же самое, — возразил я. — Если меня больше не будет что-то устраивать, я это изменю.
— Какой ты быстрый! Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Думаешь, это так просто?
— Я сейчас ничего не думаю, — возразил я. — Появится потребность — подумаю. Увижу конкретную несправедливость — буду с ней воевать.
Отец скептически улыбнулся и покачал головой. Потом вздохнул и снова потянулся к журналу:
— Ладно. Иди в свой компьютер, воин. Матери скажу, что беседу провёл.
— Спасибо, пап! — довольно улыбнулся я.
Приятно, когда хотя бы твои родители принимают и любят тебя таким, какой ты есть.
Утренний лес был наполнен свежестью и пением птиц. Я сидел, прислонившись спиной к стволу молодой сосенки. Солнце пробивалось сквозь крону деревьев и плясало непоседливыми лучами на устланной мхом лесной подложке. Что-то пощекотало руку, я опустил взгляд и увидел, как по предплечью взбирается деловитый рыжий муравей. Я тщательно рассмотрел его, в который раз удивляясь глубине прорисовки и детализации Нереалии. Шесть ножек, два усика, подвижное, будто на шарнирах, тельце. Я аккуратно сдул его на мох и резко поднялся. Пора за работу. Надо собирать бойцов и двигаться на Смоленск.
Переход занял намного больше времени, чем я предполагал вначале. Должно быть, тот факт, что шли мы в целях маскировки не по наезженной дороге, а по лесным тропам, значительно удлинил наш путь. Кроме того, мы не могли развить большую скорость, так как по пересечённой местности быстро двигаться было невозможно и даже опасно. Один из дружинников поскользнулся на влажном от утренней росы стволе поваленной ветром сосенки, упал в овражек и едва не обнулился. Если учесть, что большая часть отряда шла «на автомате», повинуясь лишь командам командиров, и под ноги не смотрела — это могло существенно сократить наш и без того небольшой состав. Так что темп было решено сократить, а тропинки выбирать пошире и поровнее. Отвлекаться на разговоры было особо некогда, так как мне очень хотелось, чтобы звено дошло до цели в целости и сохранности. Постоянная необходимость повторять «правее» и «левее» невероятно утомляла. Макарыч с Петей, шедшие рядом со мной, бросали на меня сочувствующие взгляды, но помочь ничем не могли. Хотя тот факт, что они сами смотрели на дорогу и не нуждались в поводыре, уже облегчал мне жизнь. К счастью, постепенно бойцы «возвращались» в своих персов, вот поднял голову Федя, вот почти синхронно «ожили» и заспорили о чём-то Ярл с Кольцем. Жизнь налаживалась, вот только усталость начинала давать о себе знать. Жаль, что моим собственным персом никто не может покомандовать. А может, Рексоман? Надо спросить его при случае.
Наконец мы остановились на довольно уютной полянке, окружённой толстыми стволами вековых деревьев. По цепочке бойцов пришла команда «привал». Я громко повторил команду для своих, а потом лёг прямо в траву на спину. Какое наслаждение! По синему небу лениво плыли причудливые кудрявые облака. По привычке, приобретённой ещё в детстве, я начал присматриваться к ним, пытаясь угадать, кого они напоминают. Вот это облако отдалённо похоже на крокодила. А вот это — если применить немного фантазии — вылитый наш Персиваль со спины.
— Вставай, Алекс, — вдруг раздалось у меня над ухом. — Мы, к сожалению, не в отпуске.
Я нехотя приподнялся на локтях. Рядом со мной на корточках сидел Мамай.
— В чём дело? — удивился я. — Дальше идём?
— Да, — Мамай посмотрел куда-то в сторону, потом снова на меня. — Твоё звено придано мне в разведку, не забыл ещё?
— Так разведка же отменилась! — непонимающе ответил я.
— Разведка в деревню отменилась, теперь будет разведка в сторону Смоленска. И не надо лишних вопросов. Как нужно отвечать командиру?
— Мы не в армии, — проворчал я, поднимаясь на ноги.
— А вот тут ты ошибаешься, — Мамай тоже поднялся. — Ты же в дружину нанялся, а не в роту одуванчиков.
Мои бойцы сидели неподалёку и с интересом прислушивались к нашему разговору.
— Всем звеном пойдём? — спросил я.
— Всем звеном, но двумя группами. Мы с тобой идём вперёд, с нами ещё пару человек. Остальные идут сзади на расстоянии, страхуют на случай контакта с противником. Сам реши, кто в какой группе будет, ты их командир, тебе виднее, — Мамай достал из кармана и развернул небольшую карту. — А пока давай привяжемся к местности. Мы сейчас примерно здесь. Именно это место Рексоман указал остальным сотникам, как точку сбора. А Смоленск вот здесь. Вот досюда ещё идёт лес. А тут — большое голое пространство, поля там. За ними — луг, речка, ну и, собственно, крепостная стена.
Я внимательно следил за его пальцем, прикидывая обстановку.
— Значит, на полях, по идее, пшеница колосится, — продолжил Мамай. — Это хорошо, сможем скрытно подойти. Но есть одно «но». Точнее, два.
— Каких?
— Пшеницу могли уже и скосить. А могли и спалить. Ты с их методами уже познакомился.
— Вы извините, конечно, что встреваю, — громко сказал Макарыч. — А только мы бы унюхали, если бы они что-то палили.
— Ну, в общем, мы должны всё разведать, — закончил Мамай.
Я подумал и решил посоветоваться с бойцами.
— Что скажете, народ? Кто впереди пойдёт, кто сзади?
— Я впереди пойду! — сказала ещё совсем недавно отсутствовавшая Агнешка. — Прикрывать вас буду.
— И я пойду! — сказал Ярл и резко чиркнул по воздуху кинжалом так, что раздался лёгкий свист.
— Да все мы готовы пойти, — подытожил Макарыч. — Тебе решать, командир.
— Значицца, так, — решил я. — Впереди с нами пойдут Макарыч с Агнешкой. Все остальные — во второй группе, на расстоянии. Вы должны нас видеть и страховать, если нарвёмся на отряд гандарийцев. Если же нет — вы так и остаётесь всё время во втором эшелоне. Мы остановились — вы остановились. Мы пошли — вы пошли. Старшим будет Петя. Вопросы есть?
Вопросов ни у кого не было.
Пшеницу не спалили. И не скосили. Выйдя из леса, мы первым делом увидели жёлтое колышущееся море. Ветерок играл тяжёлыми колосьями, нагибая их то в одну, то в другую сторону.
— Вот уж чудо из чудес, — растроганно сказал Макарыч, обнимая колосок ладонью.
— А его кушать можно! — воскликнула Агнешка и стала показывать, как извлечь из колоска семена. — Только заусеницы не ешьте, они в желудке застревают! Опасно!
Мне тоже захотелось попробовать на вкус спелую пшеницу, но Мамай строго одёрнул:
— Мы не на прогулке здесь! После войны будем пшеницу пробовать.
— А ведь её косить надо! — сказал я, вдыхая вкусный, слегка прелый запах злаков.
— Теперь некому косить — ворота закрыты, горожане все внутри, — ответил Мамай.
— А селяне? Тут же есть деревни? — спросила Агнешка.
— В Нереалии слухи распространяются со скоростью света, — покачал головой Мамай. — Уже не только селяне — весь сервер знает, что на Смоленск напали. Никто ничего косить в такой обстановке не станет.
— Пропадёт… — с сожалением сказал Макарыч.
— Если оперативно осаду снимем — не пропадёт, — отрезал Мамай. — Давайте-ка дальше двигаться.
— Как пойдём? — спросила Агнешка. — Напрямую? Или в обход?
— Пойдём напрямую, — ответил Мамай. — с полкилометра. А дальше — ползком.
— Серьёзно? — удивился я.
— Серьёзней не бывает, — хмуро подтвердил Мамай. — Думаешь, мне хочется по-пластунски передвигаться? Но скоро уже Смоленск виден будет, а перед ним пустое пространство, где гандарийцы вполне быть могут. Ты же не хочешь снова в гостях у деда Тимофея оказаться?
