Скотт Вестерфельд - Левиафан
— Конечно помню, — кивнул Алек. — Вы тогда поехали вместе с ним, и целых четыре недели я был избавлен от уроков фехтования.
— Увы, пришлось ими пожертвовать. Дело в том, что настоящей целью поездки было приобретение вот этой старой кучи камней.
Алек окинул замок критическим взглядом. Точнее не скажешь — самая натуральная куча камней. Сооружение скорее походило на оползень, чем на крепость.
— Фольгер, но ведь это было больше двух лет назад. Когда вы начали планировать мой побег?
— В тот самый день, когда ваш отец женился на фрейлине.
На этот раз Алек пропустил оскорбление мимо ушей. Происхождение его матери сейчас уже не имело значения.
— И никто больше не знает об этом месте?
— Оглядитесь, ваше высочество. — Граф повыше поднял меховой воротник. — Этот замок был покинут еще во времена Великого голода[5].
— Шесть веков назад… — пробормотал Алек. Изо рта у него вырывался пар, серебрясь в лунном свете.
— Раньше в Альпах было намного теплее, чем сейчас. В этой долине некогда существовал большой процветающий город… — Фольгер указал на простиравшийся перед ними горный проход, весь облитый снежным сиянием. — Но несколько столетий назад с гор сполз ледник. К нашим дням он поглотил долину целиком, превратил ее в ледяную пустошь…
— Лучше уж ледяная пустошь, чем еще одна ночь в рубке, — заявил Отто Клопп, дрожа от холода даже в подбитой мехом куртке. — Конечно, я люблю свои шагоходы, но не до такой степени, чтобы в них поселиться!
— Вы даже не представляете, какие вас ожидают удобства. — Фольгер ухмыльнулся.
— Главное, чтобы в их числе оказался камин, — сказал Алек, опуская замерзшие и усталые руки на рычаги.
На самом деле изнутри древний замок оказался гораздо лучше, чем выглядел снаружи.
Крыши под слоем снега были недавно отремонтированными. Внешние стены почти обвалились, но двор покрывали аккуратно подогнанные тяжелые блоки, которые легко выдержали вес протиснувшегося в ворота «Циклопа». Вдоль внутренних стен стояли высокие поленницы, а бывшие конюшни оказались забиты провизией: копченым мясом, бочками с зерном, ящиками с армейским сухим пайком…
— Сколько мы собираемся тут прожить? — спросил Алек, изумленно обозревая бесчисленные ящики с консервами.
— Пока не закончится это безумие, — ответил граф.
«Этим безумием», несомненно, была война. Но войны иногда длятся годами… даже десятилетиями! В открытые ворота конюшни влетали снежинки, а ведь сейчас только начало августа. Что же будет, когда наступит зима?
— Мы с вашим отцом продумали все до мелочей, — сказал граф с довольным видом. — Здесь есть лекарства, теплая одежда, изрядное количество оружия и боеприпасов и даже отличный винный погреб. Короче, все, что нужно…
— И ванна?
— Найдется и ванна, ваше высочество.
— Неплохо. — Алек моргнул. — А как насчет слуг, чтобы нагреть воду?
— У вас есть мы, ваша светлость. — Фольгер махнул рукой в сторону Бауэра, который уже принялся рубить дрова.
— Вы для меня не слуги, а почти родственники. — Алек фыркнул. — Единственная семья, которая у меня осталась…
— Ваша семья — Габсбурги, Алек. Не стоит об этом забывать.
Принц бросил взгляд на застывший во дворе штурмовик. На лобовой броне машины виднелся его фамильный герб — двуглавый орел Габсбургов. Этот символ сопровождал Алека с первых дней жизни, он был везде — на флагах, на мебели, даже на кармашках пижамы, — напоминая мальчику о его происхождении. Но теперь вид герба лишь наполнил принца отчаянием.
— Хороша семья! — с горечью воскликнул он. — Она отреклась от меня с самого рождения. А месяц назад мой двоюродный дед приказал убить моих родителей…
— Не уверен, что за убийством стоял именно император, — пробормотал граф. — А что касается тебя…
— Почему вы замолчали, Фольгер? — У Алека сейчас не было ни малейшего настроения разгадывать загадки. — Может, пора открыть ваш маленький секрет? Вы обещали все рассказать, когда мы доберемся до Швейцарии!
— Мы пока толком никуда не добрались, — тихо сказал граф. — Но тем не менее вам действительно пора узнать правду. Пойдемте!
Алек покосился на спутников, поглощенных разгрузкой шагохода: им явно не было никакого дела до его тайн. Вслед за Фольгером принц поднялся по каменной лестнице, ведущей в единственную башню замка. Она была невысока — ниже крыши конюшен — и огорожена поверху парапетом. Однако с этой башни просматривалась вся долина, и теперь Алеку стало ясно, почему выбор пал именно на это место: пять человек при поддержке штурмовика могли оборонять замок даже от небольшой армии. Если, конечно, армия найдет их в этой ледяной глуши. Ветер постепенно заносил снегом огромные следы шагохода, стирая все признаки проникновения в долину.
Фольгер задумчиво глядел на ледник, сунув глубоко в карманы замерзшие руки.
— Могу я говорить откровенно, ваше высочество? Алек рассмеялся.
— Конечно, граф, можете смело отбросить вашу обычную деликатность!
— Так и сделаю, — кивнул фейхтмейстер. — Когда ваш отец собрался жениться на Софи, я был в числе тех, кто пытался отговорить его от этого опрометчивого шага…
— То есть своим появлением на свет я обязан только тому, что вы были недостаточно убедительны?
— Против вашего рождения никто не возражал. — Фольгер отвесил принцу официальный поклон. — Но поймите, Алек, препятствуя этому браку, мы желали предотвратить разрыв между вашим отцом и его дядей-императором. Наследник престола не имеет права жениться на ком захочет. Но разумеется, ваш отец не стал никого слушать, и лучшее, что мы смогли сделать, — найти компромисс. Морганатический брак.
Алек поморщился, словно от болезненного укола.
— Но всегда существует возможность переписать брачный контракт, — продолжал Фольгер.
— Да, отец часто повторял, что когда-нибудь Франц-Иосиф уступит. — Принц медленно наклонил голову, вспоминая обещания отца. — Он не понимал, как сильно император ненавидит маму.
— Действительно, эргцерцог так этого и не понял, зато он выяснил кое-что более важное: в некоторых вопросах последнее слово остается не за императором.
— Что вы имеет в виду? — Алек удивленно посмотрел на Фольгера.
— Во время той поездки позапрошлым летом мы не только осматривали старые замки. — Фольгер помолчал. — Мы добрались до Рима.
— Опять нагоняете тумана, граф?
— Неужели вы забыли историю своей семьи, Алек? Вспомните, кем были Габсбурги до того, как образовалась Австро-Венгерская империя?
— Они правили Священной Римской империей, — процитировал Алек учебник истории. — С тысяча четыреста пятьдесят второго по тысяча восемьсот шестой. Но при чем тут мои родители?
— А кто короновал императоров Священной Римской империи? Чьими устами им даровалась высшая власть?[6]
— Вы хотите сказать, граф, что ездили встречаться с Папой Римским?! — Алек вытаращил глаза.
— Не я, а ваш отец.
Фольгер извлек из кармана пальто кожаный футляр для бумаг.
— У меня в руках — разрешение Папы Римского на изменения условий брака ваших родителей. С одной-единственной оговоркой: держать разрешение в секрете до тех пор, пока жив старый император.
Алек впился взглядом в небольшой тубус. Кожа была великолепной выделки, украшенная перекрещенными ключами — папской печатью. И в этом маленьком футляре скрывается документ, способный изменить судьбу всей империи?
— Вы точно не шутите, Фольгер?
— Соглашение подписано Папой, засвидетельствовано и скреплено печатью. Властью, данной ему небесами, Ватикан объявляет вас единственным законным наследником вашего отца. — Граф улыбнулся. — Впечатляет посильнее, чем кучка жалких золотых слитков, правда?
— Одна бумажка сделает меня властителем империи? Не верю.
— Можете прочитать этот документ, если хотите, Алек. Латынью вы владеете лучше меня…
Алек отвернулся и обеими руками вцепился в парапет. У него перехватило горло, холодный край камня врезался в пальцы.
— Но… Ведь с тех событий прошло целых два года! Почему отец ничего не сказал мне?!
— Александр, неужели вы доверили бы такую важную тайну несмышленому мальчику? — Граф фыркнул.
Свет луны озарил снежную равнину. Алек опустил веки. Вся жизнь сейчас проносилась перед его глазами. С самого рождения он чувствовал себя самозванцем в родном доме. Отец не имел права оставить ему наследство; родственники дружно считали, что лучше бы ему вообще не появляться на свет. Даже мама… в конце концов, именно ее происхождение отравляло ему жизнь. Незавидной судьбой сына она заплатила за право вступить брак с монархом, и где-то в глубине души это разделяло их. Неужели какой-то листок бумаги все изменит? Нет, изменить уже ничего нельзя.
