Джеффри Томас - Панктаун
— Мудринг очень разговорчив.
— Дело не только в нем. Ты убил двух человек. Я слышал, тебя ищут. Называют тебя «горячей головой» из-за твоей тату. Можно на нее поглядеть?
— Не слишком-то разумно делать это на людях, верно?
— Ты тут не единственный беглый клон, но ты прав — наше дело требует осмотрительности. Просто я люблю татуировки — у меня и у самого есть. Видишь? — Он закатал рукав, обнажив темную массу, которую Джонс удостоил лишь беглым взглядом. — Я слышал, что они как следует отрываются на ваших тату. Должно быть, кому-то это в кайф.
— Татуировками занимаются роботы. Они просто получают доступ к файлам со стандартными рисунками. В большинстве случаев они не имеют никакого отношения к нашим функциям или избранным для нас именам. Они служат исключительно для нашей идентификации и, возможно, для развлечения наших коллег-людей. Полагаю, это радует их глаз.
— Им не удается тебя изловить, но ты все еще живешь в этом районе, поблизости от Завода. Ты, должно быть, умеешь быть незаметным. Это полезное качество. Так где ты ночуешь?
— Это тебя не касается. Когда я тебе понадоблюсь, оставь сообщение Мудрингу. При нашей встрече он мне его передаст. Мудрингу тоже ни к чему знать, где я живу.
— Мудринг — он твой друг, или это просто бизнес?
— У меня нет друзей.
— Паршиво. Думаю, ты и я могли бы стать друзьями.
— Ты же не имеешь понятия о том, что это для меня значит. Так почему ты выбрал меня? Из-за того, что я Выращенный? А если и так, то по какой причине?
— Повторюсь… Из-за того что ты убил двоих людей при побеге с Завода. Я знаю, что ты сможешь убить еще раз, если дать тебе верный стимул.
— Рад, что мы до этого добрались. И каков мой стимул?
— Пятьсот мьюнитов.
— За убийство? Что-то дешево.
— Только не для Выращенного, за свою жизнь не заработавшего ни монеты. Не для Выращенного, живущего на улице.
— Так кого мне нужно убить?
— А это еще один твой стимул, — сказал Нэвин Парр, снова улыбнувшись. Джонс подумал, что он делал это слишком часто. Сам он редко улыбался. Джонс слышал, что привычка улыбаться — одна из черт, доставшихся Рожденным по наследству от своих животных предков, — изначально улыбка служила угрожающим оскалом. Эта идея его забавляла, заставляла его чувствовать себя следующим звеном эволюции, ведь он нечасто искажал свое лицо на звериный манер. После напряженной паузы, заполненной его улыбкой, Парр продолжил: — Человек, о котором идет речь, — Эфраим Майда.
Джонс воздел свои безволосые брови, хмыкнул и помешал кофе.
— Он профсоюзный лидер. Хорошо охраняемый. К тому же он станет мучеником.
— Не заботься о последствиях. Он — проблема для людей, на которых я работаю, и она серьезнее, чем проблема, которой станет его смерть.
Внезапно на Джонса снизошло прозрение, и он поднял глаза. Он с трудом удержался от того, чтобы потянуться в карман за пистолетом, купленным у Мудринга.
— Ты работаешь на Завод! — прошипел он.
Парр ухмыльнулся:
— Я работаю на себя. А кто меня нанял — неважно.
Джонс взял себя в руки, но сердце его все еще пыталось выскочить из груди.
— Профсоюз дружен с синдикатом.
— Люди, на которых я работаю, справятся с синдикатом. Маг, эти забастовщики ненавидят вас… Теней. За оградой Завода они линчевали с дюжину ваших. Если бы они добились своего, все Выращенные до единого завтра же отправились бы в печь. Я слышал, тебе и самому досталось от группы, пробравшейся на Завод. — Парр примолк. Лицо его светилось осведомленностью. Его ложечка позванивала в кружке, создавая водоворот. — Они вломились внутрь. Принялись крушить оборудование. Убили несколько ваших. От нашего общего друга я слышал, что они нашли тебя у душа голого и порезали… Жутко.
— Это не отразилось на моей работе, — пробормотал Джонс, не глядя человеку в глаза. — Не помню, чтобы я когда-нибудь использовал эту штуку, кроме как для того, чтобы мочиться… Так что теперь я писаю, как женщина-Рожденная.
— Значит, это совсем тебя не беспокоит? Не беспокоит, что Майда подбивает своих подонков на акции вроде этой?
Они были обозлены. Джонс мог это понять. Если и было что-нибудь, что заставляло его чувствовать родство с Рожденными, так это гнев. И в то же время груз их негодования… их отвращения… их открытой и яростной ненависти… был тяжкой ношей. Они причинили ему боль. Он никогда не причинял Рожденному преднамеренного вреда. Заменить Выращенными половину работников было инициативой Завода (большее число замещенных стало бы нарушением трудового законодательства, хотя консервативный кандидат на пост премьер-министра боролся за то, чтобы компаниям не приходилось гарантировать хоть какое-то количество не-клонов, — свободу предпринимательства нельзя попирать, вещал он). Так почему бы забастовщикам не убить президента Завода? Почему бы им не вздернуть его вместе со свитой в тени Бака? Неужели они не понимали, что хотя Джонс и занимал место какого-то работяги, чьей семье теперь приходилось голодать, он был такой же жертвой, как и они?
Этот человек работал на его врагов. Конечно, он и сам недавно на них работал. И все же, мог ли он доверять этому человеку как своему сообщнику? Нет. Но он мог иметь дело с людьми, которым не доверял. Он и к Мудрингу не стал бы поворачиваться спиной, но ему нужно было как-то зарабатывать на пропитание. Пять сотен мьюнитов. До побега с Завода он не заработал и монеты, а после — не заработал и монеты законным путем.
Он мог уехать. Туда, где тепло. Свести свою татуировку. Может, даже восстановить свой бесполезный признак «мужественности».
Парр продолжил:
— И третий стимул. Ты вовсе не глуп, поэтому я признаюсь. Люди, которые меня наняли… Ты тоже на них работал. Если ты откажешься — что ж… Как я и говорил, они с радостью наложат на тебя руки после того, что ты сделал с теми людьми.
Медленно и неторопливо Джонс поднял глаза, уставившись на собеседника из-под выступающих надбровных дуг. Он улыбнулся. И эта улыбка была оскалом.
— Пока все шло хорошо, Нэвин. Не порть нашу беседу лишними стимулами. Я помогу тебе убить этого человека.
— Прости. — Снова улыбка. — Просто они хотят, чтобы это произошло как можно скорее, а я не хочу начинать поиски партнера с нуля.
— Так зачем тебе нужен партнер?
— Сейчас расскажу…
2: Потерянные души
Со своего насеста на вершине Бака Джонс наблюдал за тем, как на Панктаун опускается ночь. Снегопад прекратился, только отдельные хлопья изредка пролетали мимо. Город за Заводом сиял цветными огнями, да и сам Завод мигал то с одной, то с другой стороны. Правда, в этом мигании не было никакой праздности. Изредка яркой фиолетовой вспышкой озарялся прозрачный купол секции доставки — значит, еще одна партия продукции телепортировалась в другую точку Оазиса, а может, и на другую планету. Возможно, этой бригаде предстояло вкалывать на руднике одного из астероидов. Или сооружать орбитальную космическую станцию. Или строить новую колонию, новый Панктаун, на одном из только что открытых, еще не изнасилованных миров.
Он наблюдал за тем, как из погрузочных доков выкатывается грузовик с кузовом, закрытым брезентом, и направляется к восточным воротам. Он напоминал одну из тех военных машин, в которых транспортируют пехоту. Это была доставка более локального характера. Джонс вообразил себе содержимое грузовика: произведенные товары, сидящие по обе стороны и глядящие друг на друга пустыми взглядами. Еще не татуированные, не поименованные Выращенные. Возможно, компания, которой они предназначались, не практиковала использование татуировок и декоративных имен — издевательских имен, по мнению Джонса, — для идентификации работников-клонов. Джонсу было любопытно, что творилось в их головах во время поездки. И творилось ли хоть что-нибудь? Они еще не были запрограммированы в соответствии со своим родом занятий. Когда-то его работа заключалась в том, чтобы выпекать таких вот големов, и, в отличие от них, он родился уже готовым к выполнению своих обязанностей. Они же были невинны в своей безмозглости, и безмозглость была их преимуществом, думал Джонс, наблюдая за тем, как грузовик растворяется в ночи. Он и сам все еще был дитя, но его невинность была загублена: месяцы, прошедшие со времени побега, вместили в себя компактную жизнь. Может, в первые дни после рождения ему действительно жилось лучше? Еще до того, как он познал недовольство… До того, как познал гнев… Обретенная гордость мешала ему признаться самому себе, что временами он чувствовал себя мальчиком, желавшим снова стать деревянной марионеткой.
Он прислушался к тому, как Бак булькает своими амниотическими растворами, вообразил себе картину множества безмозглых зародышей, спящих без всяких снов в башне-утробе, ставшей и его убежищем. Да, близилось Рождество. Джонс подумал о происхождении этого праздника, о непорочном зачатии женщины-Рожденной по имени Мария, и на лице его проступила злая ухмылка.
