Джон Ширли - И пришел Город
– А вы, мудаки, что думали? – съязвил Коул.
Он выключил радио: шоссе закончилось. Теперь, если управление не переключить на ручное, машина угрожала немедленно припарковаться: зона автоматики заканчивалась.
Коул отключил автопилот и взялся за руль, свернув под указателем «Бульвар Сан-Педро». Проехал где-то с милю, сосредоточенно покусывая губу, несмотря на то, что она была рассечена и болела. По мере приближения к кварталу, где надо было начинать поиски активистского логовища, начали оживать следы давешних побоев, словно в предостережение.
«Психосоматика», – поставил себе диагноз Коул.
Вот она, та улица. Коул повернул в нее. Дыхание отдавалось в ушах резким эхом. Он рулил левой рукой; правая – в кармане куртки, на влажной от пота изящной рукоятке пистолета.
Население Окленда состояло по большей части из афроамериканцев, поэтому рекламные плакаты, взывающие с заборов стройплощадок и многоквартирных домов, изображали в основном улыбающихся смуглянчиков – якобы представителей среднего класса, – предлагающих сигареты и коллекционные вина или танцующих диско. Более свежее поколение плазменных щитов за толстым стеклом жило неугомонной жизнью, показывая, как бодрая негритянская молодежь «отрывается» под музыку рекламируемых радиостанций.
Темные лица, куда менее жизнерадостные, чем их громадные «портреты» на нависающих рекламных щитах, с угрюмым любопытством взирали на Коула из окон домов и дверей забегаловок, возле которых теснились кучками. Коул проехал две заброшенного вида евангелистских церкви, обе с рукотворными вывесками: «ХРАМ СВЯТОГО РОКА ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА» и «ХРАМ ХАРД-РОКА ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА». Коул невольно улыбнулся. Улыбка превратилась в гримасу, когда он вдруг увидел мотель, в котором разговаривал с Городом. «Город, – прошептал Коул. – Спи… или помоги мне».
И вот он, дом. Двое негритят в африканских косичках, стоя поблизости на потрескавшемся асфальте тротуара, разглядывали обугленный фасад одноэтажки со скорбными глазницами окон. Коул проехал мимо; сердце стучало сильнее, чем поршни машины-маломерки. Он припарковался кварталом ниже, перед очередной винной лавкой. «Она сейчас там, – лихорадочно думал он. – Я возле нее».
Коул сидел в машине. Руки предательски дрожали.
«Быстро! – велел он себе. – Живо».
Он вылез из машины, сжимая пистолет в кармане, и, захлопнув дверцу левой рукой, повернул назад, в сторону дома.
Казалось бы, что тут можно предпринять? Тем не менее, он упорно шел, держась во влажном затенении облупленной гостиницы. Можно сообщить в оклендскую полицию, что здесь совершено похищение и необходим рейд опергруппы – не пойдет, они тотчас перепрячут Кэтц.
Не оставалось ничего иного, как попытаться проникнуть откуда-нибудь сбоку или сзади; схватить кого-нибудь со спины, приставить ему к голове пистолет и затребовать в обмен Кэтц. Вроде это срабатывает – показывают же по телевизору.
Самоубийство. Но он продолжал идти.
Находясь еще метрах в десяти, Коул вдруг остановился, заметив нечто странное в узком, усеянном битым стеклом проулке между двумя двухэтажками. И вперился. А таращился он… на себя самого, и тот, незнакомый Коул улыбнулся.
Одет он был по-другому, но это был, без сомнения, он сам… не считая странноватого выражения лица. На ум пришел термин «астральный двойник». Коул поочередно оглядел улицу в оба конца – вроде никто не смотрит. Он шагнул в узкий проулок. Взгляд его теперь не отрывался от незнакомца, будто тот по мере приближения мог истаять как мираж.
Коул осторожно пробирался вперед, переступая кучки собачьего дерьма и куски размокшего картона. От видения его теперь отделяло буквально метра три, и… оно не таяло. Наоборот, улыбалось, словно забавляясь. Хотя на таком расстоянии оно просвечивало насквозь. Как полупрозрачная, не очень качественная голограмма.
– А я-то думал, мне всю эту хмарь из башки выдуло ветром, – пробормотал Коул.
Но ощущения, что все это просто мерещится, почему-то не было. Перед ним действительно находился силуэт, пусть не вполне четкий, но и не вполне призрачный – такая же уместная часть пейзажа, как, скажем, дым из трубы.
Призрак (а думалось о нем именно так) расхохотался. Смеялся он как-то грубовато, но, когда заговорил, голос (в точности как у Коула) донесся сипловатым шепотом: «Коул, старина, видел бы ты сейчас свою физиономию! Хотя увидишь ты ее непременно, когда наши фокальные точки поменяются местами».
И зашелся дурацким смехом. Коул, протянув руку, провел по шелушащейся деревянной стене дома, чтобы соприкоснуться с чем-нибудь осязаемым. «Если это галлюцинация, она проявится везде, куда бы я ни посмотрел». И таращился теперь на блеклую стену, высматривая собственный зыбкий образ среди пыльной шероховатости облезающей краски. Тщетно: никакой мираж там не проступал. Тогда он обернулся и посмотрел в проулок: силуэт стоял там. Именно там. И вот тогда Коул пережил холодящий прилив дежа-вю, который, схлынув, унес с собой всякое недоверие. Вся сцена вдруг показалась нормальной, уместной. Неизбежной.
– Странно, – заговорил полупрозрачный Коул, держа руку в кармане куртки, – но я отчетливо помню все, что ты сейчас думаешь: и насчет того, чтобы поглядеть на стену в поисках миража, и дежа-вю. Причем все это вроде происходит со мной и сейчас, только… только слегка отдаленно, как во сне. Сечешь?
Коул лишь онемело кивнул. Он сек.
– В сущности, – продолжал астральный двойник, – я вспоминаю то, что говорю тебе сейчас, – словно слышу эхо с опережением перед тем, как произнести слова. Что странно, поскольку я говорю о феномене… то есть… – Он хохотнул, при этом глаза у него чуть выпучились, как у безумного. – То есть… Я знал, что собираюсь сказать именно то, что говорю сейчас, поскольку уже пережил до тебя… Когда смотрел на себя здесь, из того тебя, которым ты являешься сейчас, и собирался… Ну, когда я пришел сюда, чтобы встретиться с тобой, предостеречь тебя, то планировал намеренно сказать что-нибудь такое, что не совпадало бы с тем, что я произношу сейчас; но вот опять же произношу: «…намеренно сказать что-нибудь такое, чтобы не совпадало бы с тем, что я произношу сейчас» – то самое, что собирался изменить, так как знал, будучи тогда тобой, – тем, кто сейчас это слышит, – что именно я произнесу… В общем, странная и сумасшедшая какая-то цепочка, правда? Просто охренеть! Однако ты не рехнулся, Коул: я действительно реально существую. Я даже… э-э… плотен – только не в привычном для вас понимании. Понимаешь, с вашим миром я соприкасаюсь лишь поверхностно. Физически прочно я существую здесь, в измерении абсолютного факта городской сущности…»
– Ты сказал «предостеречь»?
– Вот-вот, я помню именно эту твою фразу! То есть я помню, когда ты… то есть мы… то есть я был тобой, и я потерял терпение и спросил себя насчет…
– Да ну тебя! – почти крикнул Коул.
– Вот, именно так ты и сказал! – хихикнул «феномен». – Так вот и сказал: «Да ну тебя!» Именно когда я сказал «потерял терпение и спросил себя насчет…»
– Слушай, – уже в отчаянии, сквозь приливные волны дежа-вю взмолился Коул, – скажи мне, от чего «предостеречь»…
Но каким-то образом одновременно с тем, как полупризрак согласно закивал (дескать, «сейчас скажу»), каждое его слово словно предвкушалось Коулом заранее, входя в сознание как гвоздь.
– Коул, не входи в дом. Я пришел, чтобы тебе это сказать. Ты на перепутье во времени, и я пришел, чтобы направить тебя по нужному пути. Хотя это глупо: ведь я уже прошел по нему, когда был тобой, и знаю, какой маршрут ты выберешь… хотя, опять же, и я вместе с тобой вышел именно на ту развилку, потому что пришел и предупредил тебя. То есть меня. Или все же тебя? Ну пр-ро-сто охренеть, какой парадокс! Думаю, «парадокс» и есть то самое слово…
– Если не считать риска… почему я не должен лезть в логово активистов? – потребовал ответа Коул, с нарастающим ужасом глядя на искаженное, какое-то блаженное выражение этого лица – его лица, уже мертвого?
– Потому что… ха-ха-ха! Гм. Ну, ты сам подумай; кстати, я помню, что эту фразу уже говорил. Ты этим утром был уставшим. Иначе бы призадумался: с чего бы вдруг тот активист взял и выдал, где находится Кэтц? Очевидно, он сам хотел, чтобы ты сюда пришел. Так просто их не возьмешь, дурачина. Свой штаб они переместили, рассредоточили по трем местам. Там в доме сейчас трое, с оружием, ждут тебя. Чтобы убить.
Коула это не удивило. «Идиот», – подумал он.
– Но черт побери, где же Кэтц? И что нас ждет? И как я стал тобой? И вообще…
– Ладно, я скажу тебе, где Кэтц, – прервал призрак с ухмылкой. – Но остальное я тебе сказать не могу, потому что не успел это сказать, когда был мной. Я помню, что тогда не сказал, поэтому не могу сейчас. Но ведь действительно – просто охренеть…
