Брюс Стерлинг - Священный огонь
— Ульрих, у тебя есть родители?
— У каждого человека есть родители. Иногда мы от них сбегаем. Вольно или невольно. — Они добрались до площадки на третьем этаже, и он поднял шипящую лампу, чтобы получше рассмотреть ее лицо. Вид у него был озадаченный. — Не спрашивай меня о родителях, а я не стану спрашивать о твоих.
— Мои уже умерли.
— Тебе лучше, — отозвался Ульрих, продолжая взбираться по ступенькам. — Мне было бы тебя жаль, но я в этом не уверен.
Они поднялись на верхний этаж и отдышались. Вошли в прохладный холл с пустыми стенами, изрисованными граффити. Надписи были грубыми, вызывающими и весьма политизированными, написанными крупными аккуратными буквами. Многие были на английском. «Покупка новой машины сделает вас суперсексуальным». «Чем больше потратишь, тем больше получишь».
Ульрих открыл старый замок металлическим ключом. Дверь с громким скрипом отворилась. Комната была темной, промозглой, пахло какой-то дрянью. Ободранные стены завешаны одеялами. Вся обстановка свидетельствовала о полном запустении, здесь могли спокойно жить только мыши.
Ульрих захлопнул дверь и запер ее на засов.
— Разве это не роскошь? — воскликнул он, голос его эхом отозвался в пустом затхлом пространстве. — Настоящая берлога. Хотя, конечно, не совсем законная. Но здесь нас никто не обнаружит, это исключено.
— Тогда неудивительно, что тут так пахнет.
— Сейчас все будет в порядке, запах будет как надо. — Ульрих зажег несколько ароматических свечек. Комнату наполнил восковой привкус тропических фруктов — ананасов и манго. Майа усомнилась, пробовал ли Ульрих когда-нибудь ананасы и манго. Очевидно, отсутствие непосредственного опыта и придавало запахам столь манящую экзотичность.
Романтическое мерцание свечей позволило Майе разглядеть вонючие углы и закоулки.
— Да у тебя здесь целый склад электроники, даром что ты живешь без электричества.
— Все необходимое, — кивнул Ульрих. — Вышло так, что я обитаю в этом логове с тремя другими господами и у нас вкусы одинаковые. Мы решили, что этот склад нам пригодится.
На провод, свисавший с потолка, он повесил фонарь, и тот начал медленно раскачиваться. По стенам поплыли тени.
— Мы тут не живем. Нельзя же все это хранить у кого-то дома. Здесь надежнее. Ведь любая законная коммерческая операция усложняется из-за валюты, чья ценность зависит от времени вклада, сети информаторов, всеохватной системы наблюдения и других средств геронтократического подавления. Вот мы и пользуемся этой комнатой как общим складом. Иногда водим сюда девушек.
— Но здесь настоящий хаос! Просто фантастический! Я могу это заснять?
— Нет.
Она изумленно осмотрела безобразную груду вещей: сумки, обувь, спортивные принадлежности, магнитофоны, кое-как сложенная одежда, ворох туристского снаряжения, явно украденного.
— Это место — настоящий архив. У тебя есть какие-нибудь сенсорные наладонники, которые были бы способны распознать жестовый пароль и перенести меня во дворец памяти, построенный в шестидесятые годы?
— Прошу прощения, дорогая, — откликнулся Ульрих, — не понимаю, о чем это ты. — Он подошел к ней, раскрыв руки для объятия.
Они стали целоваться как одержимые. В комнате стало намного теплее, но не настолько, чтобы можно было рискнуть раздеться.
— А где бы мы могли лечь?
— Тут есть спальный мешок. Я стащил его у лыжника, он очень теплый. В нем хватит места для двоих.
— О'кей, — сказала она, высвобождаясь из его крепких объятий. — Я хочу это сделать, и ты знаешь, что я хочу это сделать. Но мне кажется, что ты-то к этому не слишком стремишься. Вот поэтому у меня есть несколько условий. Идет?
Ульрих приподнял дуги своих бровей:
— Условия?
— Да, Ульрих, условия. Условие первое: тебе обо мне ничего не известно — ни кто я, ни откуда приехала. И ты даже не станешь выяснять.
— Мне нравится твоя мысль об условиях, дорогая. В этом есть что-то забавное.
— Условие второе: ты не должен хвастаться обо мне своим чертовым дружкам. Ты вообще обо мне никому слова не скажешь.
— Очень хорошо. Я и правда не стукач. Таковы два правила, но… — Ульрих сделал паузу. — А ты быстро расширяешь концептуальное пространство.
— Третье условие. Я готова оставаться в этой дыре до тех пор, пока ты от меня не устанешь и не убедишься, что я не замерзла до смерти. Ты будешь следить, чтобы я нормально питалась.
— Лучше мы поработаем над этими предложениями потом, попозже, — произнес Ульрих. — Они довольно смелые. Но как бы то ни было, я способен выполнять не более двух правил сразу даже в самых благоприятных обстоятельствах.
Она подумала и поняла, что в сложившейся ситуации его слова вполне разумны. Майа забралась в спальный мешок вместе с ним. Они разделись и обнялись. Нежные ласки и поглаживания вскоре сменились решительными действиями. Казалось, что все это длилось и длилось, но в действительности прошло лишь восемь минут, которых хватило с лихвой.
Когда он кончил, она села, не вылезая из спальника. В украденном у лыжника мешке была пестренькая подкладка. В нем стало тепло, как в печке.
— Было очень приятно. Мне очень понравилось.
— Я тоже получил удовольствие, — галантно признался Ульрих. После того, что между ними произошло, он несколько сник и не мог прийти в себя, точнее, в то состояние, к которому отнюдь не стремились его гормоны.
У нее давно не было любовной связи с мужчинами, и она еще не знала, как он поведет себя в ее обществе. Зрелище оказалось трогательным и вроде бы знакомым. Много десятилетий тому назад ей удалось понять особенности мужской психики. Майа с удовольствием поцеловала бы его еще раз, но если он оправился от волнения, то, наверное, захочет сейчас же съесть сандвич или его сморит сон.
— Я принесу тебе что-нибудь вкусное, — предложил Ульрих. Он был точен и четок, как машина. — Что бы ты хотела съесть?
— Ну, что-нибудь коллоидное. Комплексное и с триптофаном.
— Прости меня, я не понял…
— Все что угодно, только не овощи и не мясо.
— О'кей. — Ульрих быстро оделся и задорно подмигнул ей: — Мне нравится, когда на девушке ничего нет, кроме наушников с переводом. От этого зрелища жизнь сразу становится лучше. — Он вышел. Майа услышала, как он закрыл за собой дверь.
Ее нисколько не смущало, что он запер ее в этом логове. Она тут же поднялась и энергично занялась уборкой. От беспорядка ей было очень плохо.
Майа приостановилась, обнаружив небольшой, конечно украденный, телевизор. Настоящие телевизоры, со множеством каналов, без клавиш и с непременным смешным пультом управления, давно стали диковинкой. Она сама долгие годы собирала такие забавные раритеты, роясь в огромных кучах отстоя телевизионной культуры двадцатого века. Но потом нашла для себя более нелепые си-ди-ромы и другие медийные средства.
Майа попыталась наладить телевизор. Однако внутри не было батареек.
Она принялась искать и вскоре поняла, что все устройства в этой комнате были без батареек. За исключением, конечно, недавно украденных, все еще лежавших у нее в сумке. Она вынула батарейки из трубки мобильного телефона, вставила их в интерфейс и включила телевизор. На экране появилась картинка немецкого ток-шоу. Его вел огромный сенбернар. Рядом с ним сидела актриса. Майа продолжала убирать комнату, одним глазом глядя в телевизор и слушая вполуха.
— У меня проблема с чтением, — пес легко и свободно говорил по-немецки. Это был настоящий сенбернар с бело-рыжей шерстью, элегантно одетый. — Научиться говорить лишь одна из проблем, и с ней при нормальной проводке справится любая собака. А вот чтение — совершенно иной уровень семантического познания. Спонсоры сделали все, что смогли, и тебе, Надя, это хорошо известно. Однако я должен признаться здесь, перед камерой, что чтение — очень серьезное испытание для любой постсобаки.
— Бедный малыш! — с искренним сочувствием воскликнула актриса. — Но стоит ли к этому стремиться? Ведь говорят, что мы, так или иначе, живем в постлитературную эпоху.
— Всякий, кто это утверждает, глубоко ошибается, — мрачно и с достоинством заявил пес. — Гёте, Рильке, Гюнтер Грасс, Генрих Бёлль. Достаточно назвать только эти имена.
Майю очаровал костюм актрисы: прозрачный военный мундир, прозрачная же зеленая пижама и парашютный сатиновый свитер. Ее четко очерченное лицо напоминало камею, но волосы были ужасны. Эти волосы заслуживали докторской диссертации по инженерному конструированию.
— Мы все живем в этой эпохе, — трагическим голосом произнесла актриса. — Когда думаешь, что они могут с нами сделать сейчас, сегодня, завтра, — эти зловещие духовные сферы, в которые они готовы поместить людей, чтобы устроить рейтинговое зрелище. Да к тому же весь этот сброд в Сети, эти вонючие папарацци… Но знаешь, Аквинат, я хочу сказать, — ты собака. Мне известно, что ты собака. Это не секрет. Но поверь, я не кривлю душой, именно на твоем шоу я чувствую себя счастливой.
