Майкл Гаррисон - Пустота
– …блестит, как лак… куполообразное навершие…
И все время:
– Антуан? Антуан?
Лив тащилась по волокнистым коридорам. Это было все равно что потеряться внутри крупного органа какой-то твари. Позади сквозь пемзообразную зернистую губку прокладывал себе путь артефакт, в нетерпеливой погоне вырываясь из одной стены и тут же исчезая в другой. Он тут, наверное, четыреста миллионов лет караулит. Охотился ли он на тех двоих так же, как сейчас на нее?
Ирэн-Моне нравился космос, но она зачастую удивлялась, за каким хреном люди туда суются. Ее спроси, так в основном ради зрительных впечатлений. О, эти возносящиеся газовые башни, пронизанные гиацинтовым светом, искореженные ударными волнами от взрывов квазаров и всего такого, были прекрасны, спору нет; но временами просто чудовищны. Ирэн предпочитала теплые города на твердой земле, где дождливым деньком окна каждой ретролавки и каждого ателье сверкают прелестью личного выбора. Она предпочитала огни, саксофонную музыку, реющую розовыми и пурпурными мошками рекламу и души, что с такой готовностью раскрываются навстречу твоей. Шик, блеск, красота. Не подлежало сомнению, однако, что участью домоседки она ограничиваться не вправе. В конце концов, должен же кто-то заботиться о налогах и амбициозных бизнес-планах предприятия «Перевозка тяжелых грузов, Саудади», не говоря уж про подбор кадров!
– И вот я, – сказала она себе вслух, – среди звезд и галактик, великолепием, стоит заметить, почти не уступающих новой паре порнотуфель на высокой платформе от Минни Зиттельман.
Почти одновременно ее имя раздалось из корабельных динамиков:
– Ирэн… Ирэн…
Последовал шум вроде гак-гак-гак.
Она обнаружила Антуана в пилотском кресле, забрызганном рвотой; обеими руками он сжимал пучок разноцветных коннекторов пилотского интерфейса, словно пытался вырвать его изо рта. Он поджал колени до груди и лихорадочно трясся. Если и был у Антуана секрет, считала Ирэн, так это что он плохо чувствует себя в одиночестве; но выпадали и деньки, когда ему от одного чужого взгляда на себя становилось плохо.
– Солнышко… – проговорила она, аккуратно приподнимая его голову и бережно отсоединяя проводки, на позолоченных контактных площадках которых блестели крошечные ломтики мозгового вещества. – Ну это ж не твоя работа, и вообще, шел бы ты побрился, совсем зарос ведь.
Антуана снова вырвало, он вывалился из кресла.
– Я здесь? – вопросил он.
– Да, Антуан, ты здесь, все в порядке.
Дисплеи контрольного узла вдруг осветились. На них Ирэн увидела, как дергаются пятна света на ребристых стенах склизкого туннеля, как панически мечутся позади тени, как суетятся в развалинах нанокамеры и передают ложные изображения. Все было обработано для вящей реалистичности, а это означало предварительную сборку нарратива из нескольких ракурсов: программная психодрама с Лив Хюлой в главной роли. Лив медленно волокла себя по коридорам мимо проводов, пучками и гроздьями выдернутых там и сям из стен при попытке эвакуации астероида. Было видно, как за стеклом шлемовизора ее губы размыкаются и смыкаются, но слова не передавались. За ее спиной из стены туннеля лезла какая-то тварь, ясно очерченная, но все же недоступная пониманию.
Ирэн не испытывала никакого желания впускать корабль к себе внутрь, а потому на мгновение задержалась, переключаясь на ручное управление. Затем стала трясти Толстяка Антуана:
– Солнышко, ты мне нужен.
Антуан влез обратно в пилотское кресло и громко прокашлялся.
– Еба-ать тебя веником! – вымолвил он.
– Солнышко, да я бы с радостью, честное слово.
Антуан завозился с дисплеями, но вскоре оставил попытки понять увиденное.
– Почему эта штука везде дырки сверлит? – спросил он.
– Толстяк Антуан, ну нельзя же, чтобы кто-то из нас узнал ответ на этот вопрос.
Лив Хюла вдруг очутилась на знакомом перекрестке. Туннель расщеплялся на три. МЕНГЕР грустно кренилась к СЕРПИНСКОМУ, но тот, словно думая о чем-то другом, царапал на своем предплечье кривизна. Из того туннеля, по которому пришла Лив, видно было, что СЕРПИНСКИЙ смотрит в пол, будто из вины перед ней. Они погибли смертью, какой стоило ожидать любому entradista, делая то, что должны, но теперь эта диорама отбрасывала не две, а три или четыре тени от каждой фигуры, словно градус невезухи стремительно рос. Коротко говоря, классическая сценка с облажавшимися entradistas: у Лив такие сюжеты всегда вызывали омерзение.
– Да ну вас всех, – слышала она собственный голос, оглядываясь через плечо. – Невиновных здесь не бывает, ребята.
Затем, точно через четыре минуты тридцать две секунды:
– Блин, Антуан, я всё. Я возвращаюсь в реакторный отсек.
Она устала. У нее все чувства притупились. У нее заканчивался воздух. Если ничего не предпринять, скафандр вскоре проделает над ней срочную операцию на спинном мозге, понизит скорость метаболизма до двадцати-тридцати процентов от обычной, включит сверхсветовой маяк и оставит так ожидать спасателей. Они найдут ее сидящей на полу с распростертыми ногами и обвисшими плечами, а над ее шлемовизором увидят оттиснутое ХЮЛА: почти идентичная предыдущим неудачница в жестоком аттракционе. За реакторной камерой вповалку лежали остальные. В отличие от МЕНГЕР и СЕРПИНСКОГО, тела их излучали сильную остаточную радиацию. При жизни они были вооружены ручными термобарическими гранатометами, но вроде бы не пытались ими воспользоваться. Осев на пол у реакторной камеры и совсем выбившись из сил, она глядела, как мигает дозиметр в углу поля зрения, сигналя о низкой дозе облучения, и вызывала «Нову Свинг».
– Кто-нибудь меня слышит? Вы там?
Двухминутная пауза, в течение которой Лив что-то бессвязно шептала себе под нос, а потом взорвалась:
– Господи! Реактор снова разогревается!
Желтый свет вокруг Лив распорол синеву. Раздалось глухое жужжание, не совсем звук, а скорее просто колебание центральной нервной системы; закружилась голова. После этого перед ней возник объект полуметрового диаметра и двухметровой длины, бесшумно вынырнув из стены туннеля. Казалось, что он сделан из скользкой черной керамики. Свет отражался от его боков так замысловато, что чудилось, будто боковые плитки покрыты каллиграфической вязью тускло-голубых брызг. Он отделился от стены и завис на высоте двух-трех футов. Он был слеп, но источал явственную ауру интеллекта. Он знал, что она здесь. Он ткнулся ей в локоть. Она отвернулась. Он стал тыкаться ей в ногу у бедра и толкать. Тело наполнил металлический привкус. Она обернулась и попыталась выблевать так, чтобы не забрызгался визор. Больше ничего не случилось, но, стоило ей покинуть отсек, артефакт последовал за ней в пустоту, не отводя тупоносой морды от ее левого бедра дальше чем на десять дюймов. Как только Лив покинула развалины, связь восстановилась. Первое, что она услышала, был голос Антуана:
– Господи, Лив, где ты была? Лив, если ты меня слышишь: мы полагаем, что та хреновина, которую ты видела, и есть наш груз.
– Ой блин, Толстяк Антуан…
Когда они попытались перенести артефакт в одиночный отсек, тот без труда пробуравил переборки, проник на грузовую палубу и водворился там среди остальных; свет его поверхность отражала как-то неправильно. Он был новее прочих. Во всяком случае, не таким изношенным.
– За него можно выручить неплохие деньги, – заключила Ирэн-Мона.
Она лизнула палец и коснулась артефакта. О, слабые электрические импульсы! Ей понравилось, как он блестит; присмотревшись внимательнее, она сочла едва заметные гладко-органические искажения цилиндрической формы средством придать его переднему кончику легкомысленный фаллический контур, и это ей тоже понравилось. Толстяк Антуан приблизился к нему с большей осторожностью, но мало что узнал, хотя объект позволил ему себя исследовать в базовую шестирежимную лупу. Он сказал, что датировке объект не поддается. Но точно чужацкий. Полностью керамический, хотя глубоко внутри заметны вариации плотности, которые Антуан приписал высокотемпературным сверхпроводниковым устройствам.
– Мы никогда не узнаем, – произнес он, намекая, что кому-то еще может повезти больше.
Лив Хюла продолжала потеть и трястись, а уровни электролитов зашкаливали. Она отказалась даже заходить на грузовую палубу, предпочтя вернуться в пилотскую рубку и приступить к целенаправленной программе регидратации «Блэк Хартом» без льда. Загадки эти внушали ей такой ужас, что участвовать в дискуссии она тоже отказалась, но дала оценку возрасту объекта.
– Сдается мне, спасатели притащили его с собой.
Но Лив понятия не имела, целенаправленно ли они так поступили. Если, как судачат, М. П. Реноко примерно в то время начал торговать имуществом Обсерватории и Фабрики Естественной Кармы Сандры Шэн, можно предположить, что спасатели приобрели у него эту штуку – втихаря и нелегально. Возможно, это какой-то инструмент горных разработок.
