Марк Романов - Именем Корпорации!
Результаты снова не сошлись, и Спенсер раздражённо смел взглядом открытые окна в трей.
– Красиво говорить и придумывать мы тут все умеем, док. Но что-то мне не верится, что специалист твоего уровня опустился бы до наркоты или торговли «мясом». Ты скорее набухаешься в хлам, или бесплатно вылечишь какого-нибудь бездомного бродягу, чем пойдёшь на нарушение закона… А маркировка на твоём замечательном автохирурге, кстати, очень красноречиво говорит сама за себя. Собственность Корпорации. Устаревшая, но работоспособная.
– Хм… Знаешь, есть такая штука, «космический корабль» называется. Так вот, они иногда падают. И на месте крушения можно обнаружить что-нибудь полезное для скромного доктора… – Гриффин сжал кулаки, потом разжал, и пристально посмотрел на агента. – Для нарушения закона тут есть ты. Пёсик с длинной шелковистой шёрсткой и умильной мордочкой, который решил, что имеет право жить обычной жизнью, а не служить за миску корма и осознание причастности к великому делу…
– А разве это не так? – Спенсер, внутренне дёрнувшись, постарался остаться бесстрастным внешне. – Многие сотни миров, варианты их развития, новые технологии и идеи. Торговля. Культурный обмен…
– Обмен-хуен… Рано или поздно понимаешь, что тебя гнусно и цинично обманули. Забрали всё, выдали ошейник, и сказали: «фас!» А там, снаружи, живут люди – любят, смеются, рожают детей, строят дома, выращивают цветы… – Гриффин прикрыл глаза, и тихонько вздохнул. Его голос, немного смягчившийся, снова обрёл скрипучесть и силу. – Но ты посажен на цепь, и всё, что ты можешь – это служить. Исполнять свою функцию. Ебать гусей. Убивать преступников. Пришивать отрезанные в пылу сражений задницы. Исследовать миры. Торговать всякой пакостью. Величественно сношать мозги целым планетам и народам, приводя их в Сеть… Лишая их будущего!
Последние слова он почти прокричал, оскалившись. Жуткая гримаса держалась недолго, и медленно перетекла в отстранённость и безразличие, щедро приправленные усталостью. В спальном мешке зашевелился Бо, что-то простонав сквозь сон.
Спенсер не смог удержаться от ответного оскала. Внутри него сейчас боролись две правды – та, что ему дали при установке блока лояльности, и другая… странная, нелогичная. Которую ему рассказывал Инульгем, и вот сейчас – Гриффин. Впервые за очень долгий промежуток времени агент не знал, чему верить. Да, он преступил закон, он стал беглецом и изгоем – ради себя, ради мечты… «Разве есть что-то в этом мире, в этих мирах, что стоит такой цены? Сломанной жизни, разрушенной карьеры, потерянного бессмертия? – подумал Спенсер, и сам ответил себе: – Да. Есть. Свобода и память». Вслух же он проговорил:
– Но если Корпорация настолько жестока и несправедлива, док, почему мы ей служим… Служили?
– Не знаю… – Гриффин отвернулся. – Может, потому, что это была мечта?
– Хватит. Хватит, слышишь?! – Спенсер вскочил на ноги, взметнув в темноту обломки стеблей, и тыча пальцем в направлении Льюиса. – В жопу такие мечты!
Доктор, отбросив в сторону одеяло, тоже поднялся с песка, и, сутулясь, встал перед агентом. Худой, нескладный, седой… С запавшими глазами и морщинами на измождённом лице, он не стал размахивать руками. Гриффин просто стоял, и смотрел в глаза Спенсеру. Но во взгляде Льюиса горело такое пламя ярости и гнева, что агент устыдился своей вспышки, и медленно опустил руку.
– А где мы с тобой, по-твоему, находимся, пёс? – медленно, делая усилие над каждым словом, проговорил Гриффин, не отводя глаз. – Вокруг нас – самая настоящая, глубокая и беспросветная жопа… Ни тебе, ни мне не выжить в одиночку. В основные Линии ходу нет. У меня заканчивается время, у тебя – наны.
Спенсер отшатнулся, но мгновенно восстановил равновесие.
– Предлагаю сделку, – продолжил доктор, сжимая и разжимая кулаки. – Ты доводишь меня как можно дальше от границ Сети. Туда, куда Корпорация не доберётся ещё долго… Я отдаю тебе то, что тебе нужно. И мы расстаёмся навсегда, пёсик…
Агент ненадолго задумался. Слова доктора звучали вполне логично, и предложение было адекватным. «Память в обмен на несколько десятилетий свободной жизни… Достойно» – подумал он, и ответил:
– Договорились. Пусть будет так. Но мне понадобится некоторое изменение маршрута…
– Чтобы пополнить запасы? – усмехнулся Гриффин, подбирая одеяло, и заворачиваясь в него. – Понимаю… Мой автохирург к твоим услугам. Беру недорого…
– Да пошёл ты… – устало ответил Спенсер, подкармливая костёр топливом. Потом он достал из полевого набора ещё одно одеяло, и подвинулся ближе к огню. – Доктор хренов…
«Надо бы поэкономнее расходовать наны, что ли… – подумал агент, отключая искусственную терморегуляцию. Укусы неожиданно холодного ветерка заставили его завернуться в серебристую плёнку чуть ли не с головой. – Черт его знает, когда теперь получится их восполнить…
Доктор хмыкнул в ответ что-то вроде «хренов-хуенов», и уставился в пламя.
До рассвета оставалось десять часов.
Глава 17
Параллели кружились перед глазами, как сотни цветных стеклышек в детской игрушке, завораживая своими движениями, налепляясь друг на друга и смешиваясь в цветовой гамме.
Зелёные, синие, жёлтые… зелень параллели джунглей, где десятки разнопёрых цветастых птиц прыгают с ветки на ветку, оглашая пронзительными криками окрестности, проплывая над головой, сливаясь с огромным ковром цветов и растений. Безбрежная синева воздушных островов с высокими тонкими шпилями замков из невесомого пластикартона, блестящими иглами пронзающие бескрайние небеса повсюду, цепляющиеся за проплывающие мимо облака, как за хлопья мокрой ваты.
Желтизна невообразимых пустынь жаркой параллели, где золото песка легко становится бронзой, чтобы превратиться в светлую охру барханов и мелких каменистых участков столь же иссушенных и выщербленных скал на горизонте.
Белые водопады истории, впадающие в ультрамарин морского мира, параллели окраинного участка курортов и отдохновения. Коричневые пейзажи плодородных почв соседней ветки, щедро дарующей прочим свои прекрасные плоды фруктов и овощей, тучные стада рогатого скота, и чудесные нити тончайшего шерстяного полотна.
Параллель вечной зимы, трескучих под своим весом льдов, выбеленных до прозрачности пластов и нависающих снежных шапок. Параллель негостеприимной осени, чьи извечные дожди и хмурость дают то самое незабываемое чувство единения поэтам и художникам, решившимся прожить в этой бесконечной осенней тяготе дольше рекомендованного путеводителем срока.
Параллели сиесты и карнавала, войн и бедствий, тишины и темноты, звёздных лучей в кристаллах на потолках богатых усадеб и молочного света нескольких лун над ними.
Они кружились, мельтешили, звучали внутри него непередаваемой симфонией, склеивались между собой, перетекали друг в друга, проникая красками в соседние миры, в соседние участки памяти.
И вот уже он не стоит под дулом пистолета где-то на планете вечных войн, не ищет среди трупов ещё живых, но обречённых на смерть солдат. Он сидит в роскошном плетёном кресле на веранде деревянного дома, потягивая густое белое вино из высокого бокала, а рядом с ним, неразличимый в тенях ранних сумерек, притаился собеседник.
– Ты помнишь, когда сломался впервые? – спрашивает странно знакомый, но ни на что не похожий голос рядом.
– Ты знаешь, что да, – спокойно отзывается он, продолжая ощущать на губах терпкий вкус букета, собранного почти тридцать стандартных лет назад, чтобы сейчас усладить его желания каплями белого полусладкого вина.
– Надо же, а я вот уже забыл, – по-стариковски кряхтит собеседник, ворочаясь в кресле. – Помню только какой-то вой, песок и тусклые лучи, словно они тяготели прорваться сквозь адскую песчаную бурю ко мне.
Льюис Джероми Гриффин прикрыл глаза и с удовольствием втянул ноздрями запах приближающегося с востока дождя, обострившего яркие ноты сорта винограда, послужившего основой для непередаваемого купажа в его бокале.
Офицер сопротивления был толстым, хамоватым и тяжело дышащим мужчиной старше среднего возраста. По сравнению с ним Гриффин казался тощим ублюдком, только вчера выползшим из траншеи под городской свалкой. Офицер нависал над доктором эдаким сопящим и краснеющим овощем, то и дело вопрошая его о том, где располагаются его основные части.
Гриффин интуитивно понимал, что офицер хочет знать вовсе не о частях доктора, а об отрядах военных, с которыми тот пришёл, но вопрос про основные части самого Гриффина то и дело тоже всплывал на повестке дня.
– Твоя жизни дорогая? – с безумным каркающим акцентом местного населения вопрошал офицер, придвигая к Льюису своё потное рыло. – Тебе дорогая твоя жизнь, кхор?
Кхорами называли всех, кто пришёл ставить галочку в бумагах о включении этого мира в параллели Корпорации. На жаргоне «кхор» значит «чужак». Местные жители сразу же поделились на два примерно равных лагеря. Одни смирились с высасыванием полезных ресурсов своего мира, вторые, такие как этот солдат, предпочли попытаться силой выставить непрошеных гостей вон.