Виктор Бурцев - Алмазная реальность
Хотя думать не запретишь. Неотъемлемое право человека. Так же как и право на ошибку.
Утром третьего дня война снова напомнила о себе.
Мы набрели на место, где когда-то был бой.
В памяти всплыло сообщение о нескольких крупных сражениях, которые произошли в самом начале военных действий. Действительно крупных.
Два часа, без остановки, мы тащились через свалку искореженных металлических конструкций, в которых еще можно было, хотя и с трудом, опознать английские «Скорпионы», старенькие Т-55 с Украины, Т-72. Различные марки бэтээров, согнанные сюда со всех сторон света, чтобы превратиться в ржавеющие останки, в братские могилы для очень разных и таких похожих людей. Смерть – гордая сестра. Так, кажется, писал когда-то американец Томас Вульф? Смерть объединяет всех.
В нескольких местах мы были вынуждены обходить огромные оплавленные воронки, подарки с орбиты.
И снова танки, скелеты, танки, скелеты… Развороченные неведомой, страшной силой и брошенные тут. Побежденные и победители.
Впрочем, были ли тут победители? По штабам армий Анголы ходила жутковатая в своей правдивости байка. Не подтвержденная, правда, фактами, но…
Поговаривали, что в самом начале конфликта, когда в ход еще не были пущены системы виртуального наблюдения и координации, в драку было брошено несколько танковых батальонов. То ли противник сделал особенно успешный ход и потребовалось затыкать образовавшуюся дыру, то ли случилась еще какая-то неожиданность, но батальоны ушли в саванну в кошмарной спешке, побросав даже котелки с неостывшей синтетической кашей. И как в воду канули.
Контрразведка встала на уши. Несколько резидентов завалили тщательно подготовленные явки в тщетной попытке разузнать что-либо о судьбе пропавших батальонов. Глухо.
Одно только удалось выяснить: со стороны Мозамбика имело место сходное происшествие. Несколько танковых рот пропали. Растворились, оставив после себя только марево раскаленного воздуха да следы, ведущие в саванну. Кто отдал приказ? Куда была брошена техника? Нет данных. Сгорели архивы, погибли связисты… Война.
Делом о пропавших танках занимался поначалу специальный отдел Службы безопасности диктатора, но потом об этом досадном инциденте забыли. Остался только слушок, миф, бестолково шляющийся вечером по армейским палаткам.
Через эту байку, через эту страшную правдивую сказку мы топали, задыхаясь в поднимающейся из-под ног ржавой пыли.
Были ли тут победители? Куда делись уцелевшие?
Я получил ответ на этот вопрос, когда поле, усеянное разбитой техникой и неразорвавшейся смертью, резко оборвалось, последний ржавый остов остался позади и я увидел…
Были победители. Конечно были. Озверевшие от крови. Огня. Смерти. Рычащие. Растратившие весь боекомплект, кроме своих рук и зубов.
Были победители.
Иначе кто же прибил проигравших к столбам? Кто разжигал костры? Кто играл человеческими головами в футбол?
Были победители: Лежащие теперь рядом с проигравшими. Такие же истлевшие, иссушенные, обглоданные шакалами и гиенами. Такие же мертвые.
Мы шли мимо, стараясь не смотреть на распятые кости, на обуглившиеся скелеты, скалящиеся почерневшими зубами. Что произошло здесь? Знают ли об этом Службы безопасности? Может быть, и знают…
Толстого Карунгу долго тошнило, но мы не остановились, и он догнал нас позднее.
Когда мы стали на ночлег, окончательно стемнело. Нам хотелось идти, идти, чтобы уйти как можно дальше от этого памятника человечеству…
Но Коваленко был плох. Наркотики уже почти не действовали, он бредил. Да и двигаться в темноте было опасно.
Таманский сидел на сухой коряге и, как сомнамбула, смотрел перед собой пустыми глазами. Его слегка покачивало.
– Устал, журналист?
Он посмотрел на меня, как не увидел.
– Что там было? – спросил он одними губами.
– Пропавшие батальоны были… – ответил я и, уже договорив, понял, что он спрашивал не о том. Журналюга был опытный, видел наверняка и не такое… Хотя что может быть страшнее того, что мы видели, я не знал. И знать не хотел.
– Не про то. Я имею в виду… – Таманский сглотнул. – Туман… Там. На дороге.
Я отвернулся. В небе медленно, словно неохотно, разгорались звезды. Такие свежие, как будто вымытые. К ним не пристает копоть костров, которые жгут на Земле существа, называемые людьми.
Вдруг мне вспомнился тот чернокожий водитель с подругой, у которого мы конфисковали грузовик.
– Тайное оружие великой мозамбикской революции… У вас была революция, да?
– Ну…
– Вот тебе и ну. Гиперболоид, оружие пролетариата. – Я посмотрел в печальные глаза журналиста. – Спать пора, Таманский. Завтра большой день будет. Длинный. Так что ложитесь, господин журналист.
– А вы? – вдруг спросил он. Заботливый выискался.
– Моя стража первая.
Таманский завозился, устраиваясь на ночлег. Как он спит со связанными руками?
– Мозес?..
– Что?
– Как вы думаете, к чему эта война? – спросил по-русски. Про то, что Абе тоже знает этот язык, Таманский не догадывается.
– К дождю…
– Я серьезно, вы же должны задумываться… Вы же не просто служака-генерал. Кому это нужно, кто стоит за всем этим? Как по-вашему?..
– Ламбразони? – Я почувствовал, что итальянец поднял голову: «Да, мой генерал?» – Если господин журналист скажет еще хоть слово до утра, я разрешаю вам его пристрелить.
В наступившей тишине я услышал, как Карунга что-то шепчет Таманскому. Наверное, убеждает молчать.
– К тебе, толстяк, это тоже относится!
– Кстати, а что бы ты ответил журналисту? Снова ночь, снова горит рядом костер. Снова звезды ярко искрятся, вторя его смеху.
– На что?
Он молчит, а мне страшно смотреть в его сторону. Сам не знаю, что я боюсь там увидеть.
– На что ответил? – повторяю я.
– Два вопроса. Он задал тебе два вопроса. Первый вопрос к тебе явно не относится… Так что…
Я снова услышал голос Таманского: «Как вы думаете, к чему эта война? Кому это нужно, кто стоит за всем этим?»
– Так что бы ты ответил журналисту? Если бы этот разговор происходил строго между вами?
– Ничего. Откуда мне знать? Планы маршалов меняются, как ветер. Сегодня одно, завтра другое. Глупо искать смысл там, где его нет…
– Именно… Нет логики, правда? Нормальной человеческой логики нет. На первый взгляд. Но ты прикидываешься дурачком. А даже журналист отметил, что ты не просто служака-генерал.
– Я действительно не знаю… Война всегда имеет четкие цели. Это средство, которым пользуются, когда все возможности для достижения поставленной цели уже исчерпаны. А если возможности исчерпаны, значит, они исчерпаны в борьбе за что-то. Во имя некой цели. Захват территорий. Захват ресурсов. Уничтожение инородцев. Расширение жизненного пространства, усиление собственной власти или освобождение от чьей-либо власти. Всегда есть цель. Я первый раз вижу войну как упражнение в стратегической науке. Это глупо, так что мне нечего ответить журналисту. А вступать с ним в дебаты я не настроен.
– Хорошо. Эта война бессмысленна, – согласился Легба, и я, переборов страх, взглянул на него.
Он сидел. Черный на фоне черноты. И ничего особенного в его облике не было… только на поясе болтается маленькая куколка.
Я отвел глаза.
– Хорошо, – снова повторил он. – А что касается второй части вопроса? Кому это нужно?
– Еще лучше… Кому может быть выгодна бессмыслица? Знаешь, я не готов к таким разговорам. Все мои люди либо уже умерли, либо скоро умрут. Я прошел через ад, я убил… – тут я поперхнулся, – массу хороших солдат. Эта война катится через меня, как огромная, грязная телега, груженная трупами… А ты спрашиваешь меня, кому это все нужно! Я не знаю! Может быть, помешанному на виртуальности Нкелеле, может быть, такому же психу Ауи, который даже спит в онлайновом режиме…
Я замолчал. Какая-то мысль проскользнула по самому краю моего сознания.
– Может быть… они в шахматы так играют… – уже тише сказал я, а про себя подумал: «Кто – „они“?»
– Знаешь. – Звезды вспыхнули острыми искорками, вторя его дробному смеху. Он говорит размеренно, спокойно. – Этим миром некогда заправляли духи, лоа, боги. Не в названии дело… Лоа, добрые и не очень, плохие и хорошие, лепили этот мир, как ком глины. Создавали, разрушали. Ссорились. Вселялись в людей, причиняя им страдания или доставляя высшее блаженство… От которого, впрочем, частенько сходили с ума. Я думал, то время безвозвратно ушло. Но люди… Вы просто не умеете ценить свою свободу. Вам всегда нужен Бог. Пусть даже из машины.
Я видел, как он растворяется в темноте ночи. Костер полыхнул в последний раз. Тихо шептали о бесконечном красные в серебристой золе поленья…
– Шахматы… – донеслось до меня.
Мы вышли к водохранилищу на следующий день.
Коваленко осталось жить считанные часы. Ламбразони все больше уходил в себя. Таманский явно подумывал о побеге.
