Виктор Бурцев - Алмазная реальность
И я понял, что не шелест слышится мне, а тихий, шипящий, пронизывающий смех. Словно высушенные горячим ветром кости трутся друг о друга, скрипят. Скрипят! Скрипят!!!
Невыносимо!!!
Только когда все кончилось и солнце невозмутимо осветило поле не то побоища, не то жертвоприношения, мы сумели сдвинуться с места. Подобрали журналиста и толстяка при нем.
Толстяк трясся всем телом и явно плохо ориентировался в происшедшем. На кой черт он понадобился Таманскому? Такого надо было бросить еще в самом начале. Балласт, и только.
Дерьмовая штука война
Я глядел на гору изувеченных трупов наверняка очень смелых парней. Пусть и киберов, пусть и врагов, но бойцов от бога. Все как один мертвы, а толстый балласт жив. Отвратительно и нечестно.
Мы навьючили толстяка Карунгу и двинулись дальше на запад.
С вершины другого холма я еще раз оглянулся, чтобы увидеть страшные трупы, сложенные кругом, ноги к голове. Бойцы от бога. Какого бога? Почему-то эта мысль показалась мне важной…
Мы тащились уже дня два. Ночуя как попало, даже не заботясь о том, чтобы прикрываться от спутникового наблюдения. Коваленко чувствовал себя все хуже и хуже. Абе держал его на почти постоянных инъекциях. То ли морфий, то ли еще какую-то гадость колол. Сергей сознания до конца не терял. Сильный организм, хотя по внешнему виду этого не скажешь. Если он протянет в таком режиме еще несколько дней, будет реальный шанс выкарабкаться. Хотя…
Даже самому себе я боялся признаться, что для Коваленко почти все потеряно.
Просто это человеческая особенность, всегда и повсюду, даже в самых безнадежных ситуациях, вставлять это слово «почти», втайне надеясь на лучшее, на лучшее, на лучшее…
Таманский был молчалив. Передвигал ногами, как автомат, и только иногда утирал пот. Я втайне наблюдал за ним. Журналиста мучила «усиленная мозговая деятельность», очень вредная штука в сложившихся условиях. Еще додумается устроить побег… Уж очень мне в него стрелять не хочется. Да и вообще у меня насчет него большие планы, контрразведке я его, конечно, не отдам, но вот помощь на территории Мозамбика он бы мог нам оказать. Лейтенант все-таки.
Хотя думать не запретишь. Неотъемлемое право человека. Так же как и право на ошибку.
Утром третьего дня война снова напомнила о себе.
Мы набрели на место, где когда-то был бой.
В памяти всплыло сообщение о нескольких крупных сражениях, которые произошли в самом начале военных действий. Действительно крупных.
Два часа, без остановки, мы тащились через свалку искореженных металлических конструкций, в которых еще можно было, хотя и с трудом, опознать английские «Скорпионы», старенькие Т-55 с Украины, Т-72. Различные марки бэтээров, согнанные сюда со всех сторон света, чтобы превратиться в ржавеющие останки, в братские могилы для очень разных и таких похожих людей. Смерть — гордая сестра. Так, кажется, писал когда-то американец Томас Вульф? Смерть объединяет всех.
В нескольких местах мы были вынуждены обходить огромные оплавленные воронки, подарки с орбиты.
И снова танки, скелеты, танки, скелеты… Развороченные неведомой, страшной силой и брошенные тут. Побежденные и победители.
Впрочем, были ли тут победители? По штабам армий Анголы ходила жутковатая в своей правдивости байка. Не подтвержденная, правда, фактами, но…
Поговаривали, что в самом начале конфликта, когда в ход еще не были пущены системы виртуального наблюдения и координации, в драку было брошено несколько танковых батальонов. То ли противник сделал особенно успешный ход и потребовалось затыкать образовавшуюся дыру, то ли случилась еще какая-то неожиданность, но батальоны ушли в саванну в кошмарной спешке, побросав даже котелки с неостывшей синтетической кашей. И как в воду канули.
Контрразведка встала на уши. Несколько резидентов завалили тщательно подготовленные явки в тщетной попытке разузнать что-либо о судьбе пропавших батальонов. Глухо.
Одно только удалось выяснить: со стороны Мозамбика имело место сходное происшествие. Несколько танковых рот пропали. Растворились, оставив после себя только марево раскаленного воздуха да следы, ведущие в саванну. Кто отдал приказ? Куда была брошена техника? Нет данных. Сгорели архивы, погибли связисты… Война.
Делом о пропавших танках занимался поначалу специальный отдел Службы безопасности диктатора, но потом об этом досадном инциденте забыли. Остался только слушок, миф, бестолково шляющийся вечером по армейским палаткам.
Через эту байку, через эту страшную правдивую сказку мы топали, задыхаясь в поднимающейся из-под ног ржавой пыли.
Были ли тут победители? Куда делись уцелевшие?
Я получил ответ на этот вопрос, когда поле, усеянное разбитой техникой и неразорвавшейся смертью, резко оборвалось, последний ржавый остов остался позади и я увидел…
Были победители. Конечно были. Озверевшие от крови. Огня. Смерти. Рычащие. Растратившие весь боекомплект, кроме своих рук и зубов.
Были победители.
Иначе кто же прибил проигравших к столбам? Кто разжигал костры? Кто играл человеческими головами в футбол?
Были победители: Лежащие теперь рядом с проигравшими. Такие же истлевшие, иссушенные, обглоданные шакалами и гиенами. Такие же мертвые.
Мы шли мимо, стараясь не смотреть на распятые кости, на обуглившиеся скелеты, скалящиеся почерневшими зубами. Что произошло здесь? Знают ли об этом Службы безопасности? Может быть, и знают…
Толстого Карунгу долго тошнило, но мы не остановились, и он догнал нас позднее.
Когда мы стали на ночлег, окончательно стемнело. Нам хотелось идти, идти, чтобы уйти как можно дальше от этого памятника человечеству…
Но Коваленко был плох. Наркотики уже почти не действовали, он бредил. Да и двигаться в темноте было опасно.
Таманский сидел на сухой коряге и, как сомнамбула, смотрел перед собой пустыми глазами. Его слегка покачивало.
— Устал, журналист?
Он посмотрел на меня, как не увидел.
— Что там было? — спросил он одними губами.
— Пропавшие батальоны были… — ответил я и, уже договорив, понял, что он спрашивал не о том. Журналюга был опытный, видел наверняка и не такое… Хотя что может быть страшнее того, что мы видели, я не знал. И знать не хотел.
— Не про то. Я имею в виду… — Таманский сглотнул. — Туман… Там. На дороге.
Я отвернулся. В небе медленно, словно неохотно, разгорались звезды. Такие свежие, как будто вымытые. К ним не пристает копоть костров, которые жгут на Земле существа, называемые людьми.
Вдруг мне вспомнился тот чернокожий водитель с подругой, у которого мы конфисковали грузовик.
— Тайное оружие великой мозамбикской революции… У вас была революция, да?
— Ну…
— Вот тебе и ну. Гиперболоид, оружие пролетариата. — Я посмотрел в печальные глаза журналиста. — Спать пора, Таманский. Завтра большой день будет. Длинный. Так что ложитесь, господин журналист.
— А вы? — вдруг спросил он. Заботливый выискался.
— Моя стража первая.
Таманский завозился, устраиваясь на ночлег. Как он спит со связанными руками?
— Мозес?..
— Что?
— Как вы думаете, к чему эта война? — спросил по-русски. Про то, что Абе тоже знает этот язык, Таманский не догадывается.
— К дождю…
— Я серьезно, вы же должны задумываться… Вы же не просто служака-генерал. Кому это нужно, кто стоит за всем этим? Как по-вашему?..
— Ламбразони? — Я почувствовал, что итальянец поднял голову: «Да, мой генерал?» — Если господин журналист скажет еще хоть слово до утра, я разрешаю вам его пристрелить.
В наступившей тишине я услышал, как Карунга что-то шепчет Таманскому. Наверное, убеждает молчать.
— К тебе, толстяк, это тоже относится!
— Кстати, а что бы ты ответил журналисту? Снова ночь, снова горит рядом костер. Снова звезды ярко искрятся, вторя его смеху.
— На что?
Он молчит, а мне страшно смотреть в его сторону. Сам не знаю, что я боюсь там увидеть.
— На что ответил? — повторяю я.
— Два вопроса. Он задал тебе два вопроса. Первый вопрос к тебе явно не относится… Так что…
Я снова услышал голос Таманского: «Как вы думаете, к чему эта война? Кому это нужно, кто стоит за всем этим?»
— Так что бы ты ответил журналисту? Если бы этот разговор происходил строго между вами?
— Ничего. Откуда мне знать? Планы маршалов меняются, как ветер. Сегодня одно, завтра другое. Глупо искать смысл там, где его нет…
— Именно… Нет логики, правда? Нормальной человеческой логики нет. На первый взгляд. Но ты прикидываешься дурачком. А даже журналист отметил, что ты не просто служака-генерал.
— Я действительно не знаю… Война всегда имеет четкие цели. Это средство, которым пользуются, когда все возможности для достижения поставленной цели уже исчерпаны. А если возможности исчерпаны, значит, они исчерпаны в борьбе за что-то. Во имя некой цели. Захват территорий. Захват ресурсов. Уничтожение инородцев. Расширение жизненного пространства, усиление собственной власти или освобождение от чьей-либо власти. Всегда есть цель. Я первый раз вижу войну как упражнение в стратегической науке. Это глупо, так что мне нечего ответить журналисту. А вступать с ним в дебаты я не настроен.
