Брюс Стерлинг - Зеркальные очки
— Можешь поехать с нами, если хочешь.
— С вами? — Тони провел пальцами по ее гладкому черепу и задумался, сколько серентола она уже приняла.
Иаков I был очарован Стоунхенджем настолько, что поручил прославленному архитектору Иниго Джонсу составить план камней и выяснить их назначение. Результаты работы Джонса после его смерти опубликовал зять в 1655 году. Архитектор отверг возможность того, что подобное сооружение могло построить коренное население острова, ибо «древние бритты были невежественным народом, умеющим только воевать, ничего не смыслившим в искусствах и никогда не утруждавшим себя мыслями о Возвышенном». Вместо этого Джонс, последователь классической архитектуры, изучавший ремесло в Италии эпохи Возрождения, счел Стоунхендж римским храмом, построенном в тосканском и коринфском стилях, возможно во времена правления Флавиев.
В 1663 году доктор Уолтер Чарлтон, лекарь Карла II, оспорил теорию Джонса, утверждая, что Стоунхендж соорудили датчане как «королевскую палату или место для выбора и инаугурации своих правителей». Поэт Драйден аплодировал выводам Чарлтона в стихах:
Открыл ты, что Стоун-Хенг совсем не Храм,
А Трон, воздвигнутый великим Королям.[47]
На самом деле многие указывали на форму Стоунхенджа, чем-то сходную с короной, видя в том доказательство этой теории. Конечно, подобные измышления, появившиеся столь быстро после того, как Карл вернулся на трон из долгой ссылки, были политически удобны. Наиболее проницательные придворные не жалели усилий, стараясь дискредитировать республику Кромвеля и находя все новые доказательства древности божественного права королей.
Уинн была самой странной причудой Кейджа. За деньгами он никогда особо не гнался; мультинациональные корпорации развлечений чуть ли не насильно продолжали обеспечивать его ими. Как только он приобрел картины Рафаэля, Констебля и Кли в личную коллекцию, отдохнул во впадине Минданао, в Третьей жилой зоне и в Диснейленде на Луне, то выяснил, что на свете существует очень мало вещей, которые ему действительно хочется купить.
Люди завидовали Тони, состоятельному знаменитому наркохудожнику. Но когда он впервые сделал хит для «Вестерн Эмьюзмента», то чуть не задохнулся от неожиданного богатства, так как деньги не могли просто сидеть на месте и помалкивать. Они кричали, привлекая к себе внимание. Их собирала и расходовала, ими управляла бесконечная процессия людей с натянутыми улыбками и твердыми рукопожатиями, которые упорно давали Тони советы, пусть тот и платил им только за то, чтобы его оставили в покое. Для них он сразу стал «Тони Кейдж, Инкорпорейтед».
Создавая «Фокус», Тони решил, что кто-то должен помочь ему тратить деньги. Жениться он не хотел. Женщины, с которыми Кейдж спал, ничего для него не значили. Он прекрасно понимал, что их привлекает непреодолимый феромон, запах успеха, и хотел разделить жизнь с человеком, связанным с ним такими узами, которые ни одному адвокату в мире не под силу будет разрушить. С человеком, который станет принадлежать только ему. Навсегда. Или, по крайней мере, так ему это представлялось. Возможно, никакой романтики во всей затее не содержалось. Возможно, социобиологи были правы и тут просто сработал инстинкт, вбитый в подкорку всех позвоночных еще в девонском периоде: воспроизводиться всегда и везде.
Уинн выносили в искусственной матке. Так было чище и с медицинской точки зрения, и с юридической. Понадобился лишь образец клеток кишечного эпителия да генная инженерия, поменявшая Y-хромосому на X- и внесшая еще парочку улучшений. Всего-то, а также крохотный вопрос в 1,2 миллиона новых долларов — и Уинн стала его.
Тони сказал себе, что не станет навешивать на нее ярлыки. Он отказался считать ее своей дочерью, но и полностью клоном она тоже не была. Уинн больше походила на его близнеца, только выносили их разные утробы, родилась она на двадцать шесть лет позже, а все воздействия агрессивной окружающей среды, навредившие ему, совсем не коснулись ее. И потому она была чем-то кардинально новым, бесконечно ценным, а не просто сестрой-двойником. Правил поведения для нее не существовало, пределов возможностей тоже. Тони любил хвастаться, что получил все, как заказывал. «Она симпатичнее меня, умнее и лучше играет в теннис, — шутил он. — Стоит каждого потраченного цента».
Когда Уинн была маленькой, Кейдж не слишком часто проводил с ней время. В те дни он еще ставил опыты на себе и частенько возвращался домой нетвердой походкой под серьезным кайфом. Нашел ей английскую няню — самую лучшую, но никогда не приплачивал миссис Детлинг за любовь к малышке. Уинн завоевала ее сама. Суровая старуха кучами тратила деньги Кейджа на девочку; они считали ее чистым диском, на который надо записать только самую важную информацию. Ради Уинн они путешествовали тогда, когда Тони удавалось вырваться из лаборатории. Детлинг учила воспитанницу в классическом духе Старого мира: девочка говорила по-английски, по-русски и по-испански, немного знала японский и читала Вергилия в подлиннике. В третьем классе она показала рекорд для своего возраста, набрав девяносто девять процентов по Женевскому культуронезависимому тесту на интеллект.
Только когда ей исполнилось семь, Кейдж начал беседовать с ней по-настоящему и получать от этого удовольствие, очарованный невероятным сочетанием зрелости и ребячества.
Однажды он пришел домой из лаборатории и увидел, что Уинн играет по Сети.
— А я думал, ты хотела навестить подругу. Как ее зовут?
— Хайди? Не, я решила остаться, когда няня сказала, что ты сегодня рано вернешься.
— Да я только переодеться зашел. — Тогда он работал над «хохотунами» и до сих пор чувствовал кайф от утренней дозы. Тони не хотелось по-идиотски захихикать перед ребенком, потому пришлось открыть бар и вколоть шприц с нейролептиком, чтобы держать себя в руках. — У меня свидание. Надо выйти в шесть.
Уинн вышла из игры.
— С этой новенькой? Джослин?
— Да, Джослин. — Он взял пульт управления телесвязью. — Не возражаешь, если я почту проверю?
— Я скучаю по тебе, когда ты на работе, Тони.
Он это уже слышал.
— Я тоже. — Кейдж вывел меню на экран и принялся сортировать письма.
Уинн свернулась калачиком рядом, какое-то время молча наблюдала за ним, но в конце концов задала вопрос:
— Тони, а взрослые когда-нибудь плачут?
— Ммм… — «Вестерн» угрожал задержать премию с «полета» из-за проволочек с «хохотунами». — Бывает иногда.
— Правда? — Это ее явно потрясло. — Когда упадут и оцарапают коленку?
— Обычно они плачут, когда случается что-нибудь грустное.
— Например?
— Ну, грустное… — Последовала долгая пауза. — Ты знаешь… — Он хотел, чтобы девочка сменила тему.
— Я видела, как плачет Джослин.
Тони тут же заинтересовался.
— Вчерашней ночью. Она пришла и села на диван. Тебя ждала. А я играла в домик за креслом, она не знала, что я здесь. Джослин такая страшная, когда плачет. Эта штука у нее под глазами делает слезы черными. А потом она встала и пошла в ванную. Увидела меня и посмотрела так, будто это я виновата в том, что она плакала. Но не остановилась и ничего не сказала. А когда вышла, то снова была радостной. Ну, не рыдала, по крайней мере. Это ты сделал ее грустной?
— Не знаю, Уинни. — Тони чувствовал себя так, словно должен был рассердиться, только не знал на кого. — Может, и я.
— Я считаю, это какой-то не слишком взрослый поступок. Мне вообще Джослин не очень-то нравится. — Уинн посмотрела на него, проверяя, не слишком ли далеко зашла. — И с чего бы ей грустить? Она тебя видит чаще, чем я. А я вот не плачу.
Кейдж обнял ее и решил сегодня с Джослин не встречаться.
— Ты хорошая девочка, Уинн. Я тебя люблю.
Множество людей стараются разделить работу и повседневность. До появления Уинн Тони всегда чувствовал себя одиноким, с кем бы ни проводил время. Он ненавидел пустоту, угнездившуюся в его личной жизни; женщины на разок, вроде Джослин, только подпитывали это чувство. Кейдж ходил на работу, чтобы спрятаться от вакуума, и потому добился такого успеха. Но Уинн росла, и все изменилось. Постепенно ему пришлось создать для нее пространство в собственной душе, пока она не заполнила Тони целиком.
Уильям Стьюкли принадлежал к благородной традиции английских чудаков. С 1719 по 1724 годы этот впечатлительный молодой антиквар проводил лета, исследуя Стоунхендж. Его скрупулезную работу никто не мог превзойти до самых викторианских времен. Стьюкли точно подсчитал расстояния между камнями, исследовал окружающую область и выяснил, что круг является частью огромного неолитического комплекса. Он первым указал на ориентацию оси Стоунхенджа на летнее солнцестояние, вот только не публиковал свои записи еще десять лет. В это время Стьюкли принял сан, женился, переехал из Лондона в сельский Линкольншир, а также понял, что он — друид.
