Стивен Хант - Небесный суд
Молли была мала ростом для своего возраста, и когда ей было двенадцать-тринадцать лет, девочку использовали в качестве трубочиста, заставляя забираться в темные вентиляционные шахты миддлстилских пневматических домов, где она щеткой счищала со стенок труб сажу и копоть. Именно в такой шахте она оказались перед тем, как обрушилась башня пятидесятиэтажного Блимбер-Уоттс, первого сооружения подобного рода. В ее резиново-холщовой утробе вмещались тысячи клерков, мраморные атриумы и даже солярий. Однако проектировщики допустили ошибку, и водяные стены лопнули, в результате чего гидравлическое сооружение рухнуло на запруженные людьми улицы.
Молли находилась в шахте на уровне тридцать восьмого этажа, когда башня, потеряв устойчивость, устремилась вниз куда быстрее, чем когда-то росла верх. Девочка очутилась в темноте и целых пять дней пролежала между двумя протекающими водяными клетками, слизывая со стенок затхлую грязную воду, чтобы утолить жажду. От страха ее рвало, а еще она сорвала голос, постоянно, до хрипоты, призывая людей на помощь.
Девочка уже потеряла всякую надежду, по-прежнему оставаясь в тесных объятиях резины, которая сдавливала ее все сильнее и сильнее. Спасение пришло неожиданно: Молли почувствовала, как механический рабочий, паровик, прорезает останки здания как раз у нее над головой. Ее почему-то с самого раннего детства влекло к механической расе. Их полированные бойлерные сердца, их механические устройства, состоящие из шестеренок и силикатных призм, взывали к ней с просьбой посмотреть, повертеть в руках, собрать в сложные модели. Молли крепко зажмурила глаза, стараясь сделать так, чтобы механический рабочий услышал ее мысли — здесь, да, здесь, сюда, ниже, вот сюда!
Через несколько минут безмолвный паровик отодрал полоску резины толщиной в фут, и в темницу, в которой была заточена Молли, ворвался яркий, до рези в глазах, дневной свет. Железный исполин стоял молча, и Молли не сразу догадалась, что у него удалена голосовая коробка. Паровик кивнул головой и равнодушно ушел прочь, как будто окровавленные, черные от сажи девочки, выползающие из земли, встречаются механическим людям каждый день.
Как же проклинал ее, как осыпал ударами трости бидл, пытаясь снова загнать в дымоходы! Удалось ему это лишь единственный раз, но потом вслед за ней в трубу пришлось посылать двух других девочек-трубочистов, чтобы вытащить наружу дрожащую и безгласную Молли.
— Ну, пошли! — вернула ее из грез на землю Рашель. — Давай свернем на Блэкгласс-лейн. Когда я шла сюда к тебе, то заметила, что на проспекте Грамблбэнк будет парад.
— Неужто сам король? — спросила Молли.
— Еще лучше, подружка. Особая Гвардия!
И пусть в работном доме ее ожидали крупные неприятности за очередную потерянную работу, Молли все равно улыбнулась. Все были в восторге от Особой Гвардии, от славных гвардейцев. Какие они бравые! Какими щеголями смотрятся в своих мундирах. Какие они сильные и мускулистые — видно, не один день провели в спортивных залах, упражняя атлетически сложенные тела.
Чтобы срезать путь, подружки прошли через квартал городских трущоб, заваленный кучами зловонных отбросов, прежде чем вышли к широким и чистым проспектам, тянувшимся параллельно Сан-стрит. Там уже теснились толпы зевак, которых удерживала на мостовых цепочка констеблей из ближайших полицейских участков. Черные мундиры, на груди крест-накрест патронташи с блестящими на солнце стеклянными пулями. По главной улице города издали, чеканя шаг, двигалась колонна Особой Гвардии. Подошвы высоких сапог звучно впечатывались в дорожное покрытие. Сама земля, похоже, вибрировала от их приближения.
— Вот и твои гвардейцы! — воскликнула Молли.
— А вот и твой король! — отозвалась Рашель.
Его величество король Юлий, восьмой монарх Восстановленного Трона и король шакалийцев, восседал на мягком красном кресле, установленном на открытой повозке, в которую была запряжена четверка лошадей. С нескрываемой печалью во взоре он взирал на толпы зевак, заполонивших городские улицы.
Молли указала на кронпринца Алфея, сидевшего рядом с королем. Юноша был ненамного старше Рашели и Молли.
— Вид у него не больно счастливый!
— А с чего радоваться, ведь отец его подхватил болезнь лодочника! Теперь его папочка не протянет на троне и двух лет, и тогда принцу самому светит нож.
Молли кивнула. Одежды короля были скроены таким образом, чтобы тотчас бросалось в глаза, что у него ампутированы обе руки, и недолго осталось ждать того часа, когда и юного принца гвардейцы тоже отволокут к костоломному столу.
Такая традиция установилась после того, как Изамбард Киркхилл, пройдя походом через всю страну, залитую кровью и затянутую пороховым дымом, установил право парламента на главенство над только что созданной армией. Отныне ни один монарх не посмеет поднять руку на свой народ.
После той гражданской войны прошло пять веков, но гвардейцы по-прежнему неукоснительно следовали заветам Изамбарда Киркхилла, старого рубаки, как называли его когда-то враги. Каждую неделю на Парламентской площади проводился парад, который брал начало от дворца — этой огромной мраморной тюрьмы для искалеченного монарха. После символического снятия королевской маски-намордника король становился на одно колено и прилюдно подтверждал право Палаты Стражей властвовать над народом. В настоящее время единственными свидетелями церемониала была горсточка скучающих зевак, кучка любознательных иностранных гостей страны и длинная череда безмолвных статуй Почетных Парламентариев.
— Смотри! — произнесла Молли и указала куда-то позади повозки. — Капитан Флейр!
Рашель растолкала стоявших перед ней уличных торговцев фруктами и рыбой, чтобы получше разглядеть того, на кого указывала подружка.
— Это он! Молли, ты только посмотри на его мускулы. Да он задаст жару целому полку кассарабийских всадников!
Молли знала, что Рашель в восторге от пошлых бульварных романов, события в которых развивались под шорох шелков расположенных посреди песчаных дюн гаремов, под звон стальных клинков, доносящихся с полей сражений. Впрочем, Рашель права. Капитан Особой Гвардии был действительно чертовски хорош собой. Никакая книжная обложка, никакая иллюстрация не была способна передать его внешность. Плащ капитана Флейра развевался за его спиной словно некое живое существо и был подобен танцующей тени. Пронзительные голубые глаза, казалось, заглядывали людям прямо в душу.
— Ура Гвардии! — раздался откуда-то из гущи толпы почти истерический крик. Его тотчас подхватили сотни других голосов. Потом в толпе кто-то запел «Льва Шакалии», и вскоре патриотические строчки гимна уже звучали со всех соседних улиц.
Молли стояла рядом с Рашелью, чувствуя, как с каждым мгновением ее охватывает чувство гордости за собственную страну. Действительно, пусть крепнет во веки веков славная Гвардия! Королевство Шакалия, небо над которым оберегает Королевский аэростатический флот, а на земле на страже ее границ стоит героическая Особая Гвардия. Да здравствует самая могучая держава континента!
Другие нации пользовались своей мощью для строительства империи, запугивания, а то и порабощения соседей. Но только не шакалийцы. Народ Шакалии не страдал ни от тирании безумных королей, ни от охочих до власти калифов или алчных сенаторов. Спокойные и миролюбивые шакалийцы вырвали зубы у своих потенциальных властителей и вот уже несколько веков процветали — торговали, строили и спокойно и упорно внедряли в жизнь новинки науки и техники. Имейся у каждого шакалийца в городе палисадник перед домом, а в сельской местности — площадка для безмятежной игры в четыре шеста, и для полного счастья больше нечего было бы желать.
У других народов короли-узурпаторы, политические убийства, их сердца рвут на части вопли голодных детей, а сельские земли лежат под парами, в то время как крестьянские армии истребляют друг друга по прихоти местных полководцев. Иное дело шакалийцы. Своим излишне амбициозным глупцам они предоставили возможность спорить и всячески поносить друг друга в Палате Стражей.
У других народов недобрые боги и фанатичные пророки с безумными глазами, которые требуют повиновения, расчленения младенцев, рабства и нищеты для простых людей, и при этом богатство рекой течет в руки тех, кто принадлежит к касте жрецов. Шакалийцы и здесь пошли своим путем: свободная от богов круговистская философия, умиротворяющая медитация и широкая сеть молельных домов. Любой круговистский проповедник мог запросто зайти в любой дом и попросить быстро сварить ему каффиля, но никому бы и в голову не пришло требовать у родителей, чтобы те вырвали сердце живьем у своего ребенка-первенца.
Каждые несколько десятилетий какая-нибудь иностранная держава принимала спокойную приверженность шакалийцев к верховенству закона за отсутствие внешнеполитических амбиций. Принимала добровольную склонность к смиренному изоляционизму за признаки слабого и деградирующего общества. Такая держава обычно приходила к мнению, что нацию лавочников стоит заставить служить тем, кого она создала, вырастила и превратила в воинов и забияк. Враги королевства делали ошибочный вывод, что предпочтение не воевать равнозначно неумению воевать и отказу от войны. Все они в свое время жестоко поплатились за свою преступную наивность. Медленные на подъем шакалийцы на деле оказывались отнюдь не нацией увальней-лавочников, скупердяев-мельников и бестолковых батраков. Наивные иностранцы сталкивались с западней, полной свирепых львов — людей с твердым, неуправляемым характером, совершенно нетерпимых к всевозможным задирам — как иностранным, так и взросшим на нивах своего собственного королевства. Разумеется, не вредило положению королевства на мировой арене и то, что шакалийцы являлись единственной нацией на Земле, обладающей запасами летучего газа. Ни с чем не сравнимый воздушный флот Шакалии был предметом нескрываемой зависти всего мира и являл собой движущуюся стену смерти, готовую в любой момент гарантировать подданным королевства свободы, дарованные им несколько веков назад.
