Виталий Вавикин - Нейронный трип
42
– Ты не беременна, – сказал доктор Гайвенс, когда Глори пришла к нему делать аборт.
– Как это не беременна?! – возмутилась она.
Они долго и на повышенных тонах говорили о задержке, о приеме а-лиса и случайностях. Вернее, на повышенных тонах говорила в основном Глори, доктор Гайвенс старался сдерживаться, помня о том, что Глори – женщина Догара Ситны, его друга и коллеги. Особенно странным ему казалось, что обычно женщины откладывают аборт до последнего – тянут, ждут, надеются, затем, склонив голову, идут за разрешением и уже со справкой в больницу, где все заканчивается спустя час. «Наверное, дело в том, что она давно принимает а-лис», – думал доктор Гайвенс, стараясь не замечать колкостей этой сумбурной, вспыльчивой женщины, которая, несмотря на все обоснованные доводы, продолжала доказывать, что просто обязана ждать ребенка.
– Какого черта на тебя нашло? – спросил вечером Догар Ситна.
Глори молчала, словно весь запал ушел у нее на бесцельные споры с доктором Гайвенсом. Ситна взял ее под руку, попытался отвести к своей машине. Глори вырвалась, шагнула назад.
– Что не так? – растерялся Ситна.
Вместо ответа Глори растерянно уставилась на него.
– Я всего лишь хотел отвезти тебя к Чиперу.
– Не хочу к Чиперу.
– Но я думал…
– Я тоже думала, что беременна… Думала, что это позволит мне злиться на него, обвинять, а так… – она достала сигарету, долго пыталась прикурить, борясь с порывистым ветром. – Твою мать! – Глори выбросила сигарету.
– Если не хочешь ехать к Чиперу, то можем поехать ко мне, – предложил Ситна.
– Не с кем играть в свои нейронные программы?
– Я не использую тебя.
– Угу…
– Если хочешь, то я могу отвезти тебя в гостиницу.
– У меня нет денег на гостиницу.
– Я оплачу.
– Не хочу, чтобы за меня кто-то платил.
– Понятно. – Ситна озадаченно почесал щетинистый подбородок. – А если как выход я предложу тебе жить у меня в комнате для гостей. Будешь готовить и прибираться по дому – это тебе как плата за проживание подойдет?
– Мне нужна хорошая статья, а не работа прислуги.
– Все еще мечтаешь стать журналистом?
– Я и так журналист. К тому же быть домохозяйкой я уже пробовала. Ничего хорошего не вышло. – Глори пытливо заглянула Ситне в глаза. – У тебя случаем нет пары статей на миллион?
– Я врач, а не журналист.
– Но ведь с моей звездной статьей помог мне ты. Без тебя я не нашла бы таких, как Чипер… Без тебя Парси Лейн была бы жива.
– Теперь ты обвиняешь в смерти Парси меня?
– Нет, просто пытаюсь выжать из тебя пару хороших статей… Хотя бы одну статью… – Глори мрачно улыбнулась. – Извини. Ты хороший человек. Лучше, чем я. – Она осторожно протянула к нему руку, коснулась его щеки, затем развернулась и пошла прочь.
– Куда ты? – крикнул Ситна.
Глори пожала плечами.
– Подожди!
– Я не буду работать твоей горничной! – ответила она не оборачиваясь.
– У меня есть тема для твоей статьи.
– Не уговаривай, – машинально сказала Глори, затем вздрогнула, замерла, медленно обернулась. – Что ты сказал?
– Если хорошая статья – это все, что тебе нужно, то я могу помочь тебе с этим еще раз.
43
Глори и Ситна разговаривали до позднего вечера. В квартире доктора. На кожаном диване, выпив две бутылки дорогого вина и заказав ужин из местного ресторана. Разговаривали об а-лисе и его легальных версиях, узаконенных правительством, которые иногда поставлялись в клинику, где работал Ситна, для тестирования.
– Никогда бы не подумала, что были узаконенные варианты наркотика до истории Чипера, – призналась Глори.
– А ты думаешь, почему Чипер и другие, кто разговаривает с коматозниками, все еще на свободе? – грустно улыбнулся Ситна. – Не знаю, помнишь ты или нет, но когда только появились нейронные модуляторы, довольно часто поднимался вопрос о том, чтобы запретить их. Все было на грани. Потом вместо запрета в массах появился а-лис. Забавно, что на фоне роста акцизов на табачные и алкогольные изделия а-лис и нейронные модуляторы остаются в стороне. Если так пойдет и дальше, то скоро доза а-лиса и бар, где можно воспользоваться модулятором, будут стоить дешевле, чем пачка сигарет или бутылка вина.
– Так ты думаешь, что это заговор?
– Я ни о чем не думаю. Я доктор, которому предлагали провести ряд тестов а-лиса. Это все. Остальное зависит от тебя.
– И какого рода были эти тесты?
– Изучение мозга. Мы ведь нейронная клиника. Забыла?
– Парси Лейн была частью эксперимента?
– Парси? Нет! Парси – это уже настоящее. Предложения были в прошлом. Когда нейронные модуляторы только набирали популярность, а об а-лисе никто не слышал.
– Мне казалось, а-лис – это результат разработок черного рынка, а если послушать тебя, то за всем стоит правительство.
– Не знаю, кто за этим стоит, но что именно правительство впервые показало нам а-лис – это факт.
– Может быть, это были первые изъятые партии с черного рынка?
– Возможно.
– А эти эксперименты? Что именно вы делали? Просто наблюдали и собирали информацию?
– Да.
– Куда сдавалась отчетность?
– Я врач, а не посыльный.
– Вы продолжаете тесты сейчас?
– Сейчас, думаю, у них уже появились свои клиники и научные центры.
44
Догар Ситна хорошо помнил тот день, когда впервые увидел нейронный модулятор своими глазами, хотя прежде читал об этом чуде техники в научных журналах, но относился к нему как к очередной фантастической идее, которая никогда не станет частью повседневной жизни. Но молодой доктор ошибся. Очень молодой и очень талантливый, сумевший устроиться на практику в одну из самых элитных клиник, а когда практика закончилась, остаться там, став одним из ведущих специалистов. Тогда ему было двадцать семь и на его безымянном пальце не было и намека на обручальное кольцо. Да что там кольцо! Он еще звонил матери, которая резко сдала в последние годы, похоронив супруга. Ее последний муж не был биологическим отцом Догару Ситне, но молодой доктор относился к Натану Брэму как к родителю и шел по следам Брэма, решив стать врачом.
Брэм появился в жизни матери Ситны, когда мальчику было семь лет. Невысокий, с густыми, сильно вьющимися волосами медного цвета. Мать Догара, Дана, трижды пыталась родить новому супругу ребенка, но после очередного выкидыша, едва не убившего ее, обсудив затею с супругом, решила отказаться от нее. Маленький Догар слышал разговор – стоял в дверях и смотрел на отчима. Мать сидела к нему спиной. Отчим продолжал разговор, словно специально хотел, чтобы Догар слышал. Потом он взял Догара в развлекательный парк и спросил, что мальчик думает обо всем этом.
– Очень жаль, что у меня не будет брата, – честно сказал Догар.
Натан Брэм кивнул и долго молчал, что-то взвешивая и перебирая губами, словно читал молитву или был сильно увлечен своими мыслями.
– Ты тоже уйдешь? – спросил Догар.
– Что? – растерялся Натан Брэм.
– Если ты уйдешь, как и мой отец, то это убьет мать, – сказал мальчик.
Брэм снова долго молчал, затем пообещал пасынку, что будет рядом с его матерью так долго, как только сможет. Тогда маленькому Догару это показалось целой вечностью. Но вечность закончилась пятнадцать лет спустя. Натан Брэм заболел, и мать снова осталась одна. Догар звонил ей так часто, как только мог, но женщина угасала на глазах. В пятьдесят три она умерла. Ее похоронили рядом с могилой Натана Брэма.
Догар Ситна не появился на похоронах. Не смог. Надеялся, что сможет, но операция на мозг пострадавшего в аварии мужчины длилась более шестнадцати часов. Ситна был ассистентом, которому пришлось продолжить операцию, когда старый доктор, не выдержав нагрузки, попросил сменить его. Страха не было. Свою первую операцию Ситна провел грамотно и с холодным сердцем. Он работал как машина – смерть матери стерла все чувства. Особенную пустоту приносила мысль, что в то время как ее тело опускают в могилу, в то время как он может попрощаться с ней, его нет рядом, потому что он должен спасать жизнь совершенно незнакомому человеку.
– Хорошая работа, – похвалил его на следующий день старый доктор.
– Я пропустил похороны матери, – хмуро сказал Ситна.
– Зато спас человеку жизнь.
Ситна кивнул, но настроение это ему не улучшило. Даже когда старый доктор отвел его в палату и познакомил с мужчиной, которому Ситна делал операцию, он остался хмур. Нужно было сдать затянувшуюся смену, переодеться и отправляться с опозданием в город детства. Именно об этом думал Ситна, когда его вызвал к себе директор клиники. Чтобы уйти, не хватило пары минут.
Агента в сером костюме звали Доран Торш, и он имел отталкивающий неприятный вид. Особенно его лицо со следами оспы. И глаза – большие, синие, которые вылезали из орбит так сильно, что Ситна невольно отвернулся, не желая встречаться взглядом с агентом.
