Константин Аникин - Нульт: 02: Неспящие в Воркуйске
Паучок сделал его мастером мимикрии, и Великая Паутина всегда спасала его. Он так и не понял, как его вычислили. Эта тайна до сих пор не давала ему покоя. Это мог быть только какой-то другой паук, думал он. Который знал его тайну. Знал про Паутину. Система сломалась на номере 17. Он обманулся, клюнул на подсадную утку. Он выслеживал другую телку. Та, другая, была очень похожа на нее — рост, прическа, одета так же, даже духи такие же — со спины один в один. Эта девка работала в органах и согласилась стать приманкой. Потом, под пытками, она рассказала ему, что в милицию пришло анонимное письмо с указанием места, времени и примет его следующей жертвы. Обычно Человек-Паук усыплял свою жертву хлороформом и тащил под землю. Так было и на этот раз, но оказалась, что его преследуют. Все. Гебисты, милиция, дружинники и солдаты. Его люто ненавидел весь город. Они спустились за ним в его подземелье. Но взять его было не так просто, он-то знал эти туннели как свои пять пальцев. В конце-концов, его стали забрасывать гранатами. Взрыв обрушил большой участок магистрального туннеля, навсегда отрезав его от выхода на поверхность. В бессильной злобе Человек-Паук так надругался над номером 17, как никогда. Труп потом съел. Поначалу-то жрать было нечего…. Жилистая была, тварь. Он сплюнул. Но что толку? Он оказался заживо погребен в этом чертовом метро. С тех пор прошло много лет. Сколько, он избегал считать. Но та примитивная тяга к жизни, которой наградил его паучок, помогла ему выжить. Не понятно только зачем.
Человек-Паук горестно вздохнул. Воспоминания, воспоминания…. А что теперь? Теперь у него остался только шкаф со старыми пластинками и пачка фотографий. Даже единственный друг, паучок в его голове, бросил его. Паучок поджал лапки, окутал себя коконом и заснул. Нет новых жертв — нет и дружбы. Человек-Паук остался совсем один. И если бы не музыка…
Человек-Паук смотрел на свой хай-фай. Ему хотелось его обнять. Если бы не музыка, он бы давно сошел с ума от тоски. Но с музыкой было легче. Все свое время он посвятил модернизации аудиосистемы, благо энергии и материалов у него было предостаточно. Человек-Паук с благоговением взирал на дело рук своих. Две колонки высотой почти в его рост, на каждую из них ушло по три сотни динамиков и несколько лет работы, не колонки, а целые аудиобашни. Но главное, конечно же, усилитель. Главный предмет гордости Человека-Паука. Бесконечные доработки превратили этот некогда простецкий аппарат в чудище по обработке звука, объемом в несколько кубических метров. У усилителя не было кожуха, и оттого казалось, что весь этот сонм ламп и проводов сам вырос из земли, как грибы. Проигрывателю тоже досталось — весь в дополнительных пружинах и подвесах.
Человек-Паук дернул рубильник, начал прогрев ламп. Открыл дверь высокого металлического шкафа, где он хранил коллекцию винила. Человек-Паук провел рукой по корешкам конвертов. Он собирал пластинки всю жизнь, эти винилы, пожалуй, единственное, чем он по-настоящему дорожил. Каждая пластинка была бережно обложена пенопластом и завернута в полиэтилен, чтобы защитить от этой проклятой сырости. Сегодня будет Пинк Флойд, «Dark Side Of The Moon», решил Человек-Паук. В последнее время он переслушивал свою коллекцию прог-арт-рока. Начал с истоков и продолжал в хронологическом порядке. Он во всем любил систему. Человек-Паук осторожно извлек пластинку из конверта и придирчиво осмотрел поверхность винила под разными углами. Это было редкое японское издание на тяжелом виниле. Когда-то Человек-Паук отдал за эту пластинку половину зарплаты, но ни разу об этом не пожалел, потому что японский тяжелый винил — самый лучший тяжелый винил в мире. Стараясь не дышать на пластинку, Человек-Паук снял стеклянный колпак с проигрывателя, насадил пластинку на шпиндель и опустил головку на первую дорожку. Пластинка заскрипела.
Человек-Паук сел на кресло, снял обувь, поставил босые ноги на сырой цементный пол. На второй композиции он понял — что-то не так. С какого вдруг так вылезли барабаны? Барабаны забивали всю детальность. Да и общая звуковая картина стала как-то суше, что ли. Человек-Паук любил сочный, влажный звук. Последний раз, когда он слушал этот винил (а это было не так уж давно) он звучал совсем не так. Где глубина, где резкость? Музыка не раскрывала.
Человек-Паук вскочил и принялся нервно расхаживать взад-вперед. Почему? Что, что не так? Он сделал музыку громче. Деревянная ручка была, как и положено, у серьезных аппаратов, в самом низу, и для того, чтобы изменить громкость, надо было отвесить усилку глубокий поклон. Человек-Паук слушал звук с разных точек, так и сяк вращая головой. Та же ерунда. Глушняк какой-то. Болото мутное. Человек-Паук почесал в затылке отверткой. Так, сказал он сам себе. Спокойно, паучок. Последний раз я слушал «Темную Сторону» уже после того, как довел до конца твикинг нижнего спектра верхних частот, так? Так. После этого я вроде бы ничего не менял. Может, просто лампы не прогрелись? Он оглянулся на лампы. Да нет… Что же тогда? И тут Человека-Паука осенило. Провода! Конечно же.
Вчера он экспериментировал с кабелями. Человек-Паук обесточил усилитель, развинтил клеммы блока питания, извлек сетевой кабель, толщиной в пол его руки. Перевернул его наоборот, и вновь посадил на винты. Снова запустил пластинку, и на лице его расцвела улыбка. Надоедливые барабаны вновь заняли полагающееся им в звуковой картине место. Вернулась глубина и резкость, вся муть рассосалась. Человек-Паук облегченно выдохнул и шутливо погрозил усилителю отверткой. Хотя, конечно, он сам был виноват. Сам перепутал. Стоило поменять полярность силового кабеля и все стало на свои места.
Человек-Паук снова устроился в кресле, намереваясь целиком отдаться прослушиванию, однако где-то на середине альбома его стало клонить в сон. Человек-Паук шумно зевнул. Конечно, «Темная Сторона» это гениальная работа, ведь в процессе ее записи Алан Парсон впервые применил черетырехканальное сведение, а это установило новый стандарт звукозаписи на годы вперед. Ну и вообще, концептуально. Шедевр, кто бы спорил. Но он слушал этот шедевр тысячи раз. За время своего заточения, Человек-Паук растерял почти все желания, кроме двух — замучить еще какую-нибудь суку и послушать что-нибудь новое. Человек-Паук задремал на композиции «Большое шоу на небесах». Заснул, и ему приснился странный сон. Очень странный.
Ему приснилась Великая Паутина. Она висела в небе, и не было ей ни конца, ни края, многомерная, бесконечная, не одна паутина, а великое множество паутин, тесно переплетенных между собой. Человек-Паук прилип к ней крепко-накрепко. Он присмотрелся — нити Великой Паутины были не однородны, они стояли из малюсеньких, слегка мерцающих, ниточек, целых и разорванных. Человек-Паук пытался освободиться, дергался, как мог, но в результате, все больше увязал в ней; в конце концов, он запутался так, что не мог даже пошевелиться. Все, что ему осталось, это наблюдать, как сквозь белое ажурное кружево во тьме мерцают далекие звезды. Внезапно, Человек-Паук ощутил вибрацию. Нити паутины задрожали, кто-то приближался к нему. Он вытянул шею — по Паутине к нему ползла женщина. Женщина с восьмью ногами. Это Арахна, сразу понял Человек-Паук, она словно сошла с той картины, неизвестного художника эпохи Ренессанса, что так поразила его в детстве. Арахна, та самая гениальная ткачиха, из древнегреческих мифов, что превзошла в искусстве ткачества саму Афину. За это, эта старая склочница, превратила Арахну в паука, дав начало всему паучьему роду. Арахна подползла ближе. У нее было красивое восточное лицо, густые черные волосы водопадом падали на изящные плечи. Арахна нависла над Человеком-Пауком, сложила руки на груди и сказала:
— Ты отличаешься от других.
Человеку-пауку было очень страшно.
— О великая Арахна, мать всех пауков! Не убивай меня! Я ведь тоже паук! Такой же как ты! — залебезил он.
— Паук! — фыркнула Арахна. Волосы ее зашевелились. Они поднялись вверх, словно она висела вниз головой, словно гравитация для них ничего не значила. Черные волосы Арахны плавно колыхались, как колышется хлебное поле от легкого ветерка. Каждый ее волос оканчивался тонкой острой иглой. И все эти иглы разом вонзились в голову Человека-Паука.
Его захлестнул ужас предстоящей боли, но это был сон, и все было совсем не больно. Человек-Паук расслабился.
Арахна начала вить паутину. Из пальцев ее текли белые нити, руки ее двигались так быстро, что Человек-Паук не мог уследить за ними, он видел только последствие этих движений — белое кружево, которое стремительно расползалось вокруг Арахны во все стороны. Паутина, такая большая, что Человек-Паук моментально потерял из виду ее край. Пальцы Арахны замерли. Волосы ее опали, отпустили голову Человека-Паука. Арахна схватила свою паутину и встряхнула. Она наложила ее на Великую Паутину. Некоторые сегменты ее паутины поменяли цвет — те части, что совпадали с Великой Паутиной, стали светиться ярче, остальные, наоборот, как-то потускнели, посерели.
