Джон Ширли - И пришел Город
Вдоль обеих стен в художественном беспорядке располагались компании панков и ангст-рокеров. Панки – сплошь в самодельной одежде, украшенной буйными гирляндами из цепочек и самых разнообразных ювелирных побрякушек, мишуры, пуговиц с булавками. Прикид (выдержанный в одном стиле, при этом – нет двух одинаковых) состоял из сочетаний броских, часто взаимоисключающих частей гардероба, отражающих полное неприятие массовой, компьютером сверстанной моды. Ангстеры носили в основном униформу – любую, хотя в особой чести была арестантская роба и одежда больничных пациентов. Тут и там выделялись небольшие группки в резине, черной коже, хромированных доспехах и каких-то вовсе немыслимых русалочьих одеяниях. Присутствовали пижонские закидоны. Безудержно дымящая сигаретами, косяками и алкалоидными палочками толпа посматривала на вошедших отрешенно. Впрочем, слышались и возгласы уважения; кто-то хохотнул: «Глянь, на шару проползли»; «Зашибись дверь обработали, молодцы ребята».
Панки (волосы шипастой копной, лица грубо размалеваны тушью – в основном загогулины долларов, символы анархии и черепа) вразвалочку потянулись ко вскрытому южному входу. Ангстеры – угрюмые, мрачноглазые, – наоборот, попятились, засунув руки в карманы и глядя исподлобья из-под своих крутых стрижек и бандан. Припанкованные девахи, выставив титьки с продетыми сквозь соски блескучими кольцами, с хихиканьем кивали друг дружке на Коула: «Э-э, старова-ат он для этого, да?» (причем сама фраза произносилась с сакраментальным, но сомнительным британским акцентом). Самолюбие Коула буквально изнывало.
Кэтц с дерзкой улыбкой взяла Коула за руку и повела направо, к ближнему от сцены входу в зал. Позади панки уже созывали бродящих снаружи корешей заваливать через халявный, столь кстати взломанный вход.
Кэтц была персоной скандально известной, ее бы непременно узнали, если б не маскарадная маска в пол-лица и косметика. На Кэтц были колготки, блузка с разрезом на правой груди, бурая летная куртка и шортики из черной кожи с заклепками. Волосы торчали мелкими пиками – в общем, готовый портрет кисти параноика. Типичный панк; образ в целом несколько устаревший – к панкам причисляли себя в основном реликты из «тех-кому-за-тридцать».
Миновали залитый призрачным синеватым светом коридор, отпинывая в стороны пластиковые бутылки, сигаретные пачки и одноразовые шприцы; свернули налево – вот и сам зал. Оказались справа от сцены, на краю мерно покачивающейся бурной толпы, всего в десятке метров от одной из ниш с гигантским динамиком, который мог бы свободно вместить двоих. Металлическая долбежка обдавала так, что потроха затряслись… (Порывистый шквал ангст-рокового концерта уже сам по себе зрелище: ограниченное лишь габаритами зала море осязаемо плотного звука, который пропускаешь сквозь себя физически; звуковое вожделение, от которого дребезжат суставы и веером раздуваются волосы, а зубы мелко постукивают.) Между тем Кэтц прокладывала дорогу с уверенностью сокола, бойко лавирующего меж грозовых потоков. Коул, поспевая следом, ею откровенно любовался.
Подобно огромному мифическому дракону, толпа двигалась, словно единый организм – некая массивная рептилия, вся многоклеточная масса которой податливо колышется под призывный инструмент рок-н-ролльного факира, всей пестрой шкурой своей (пятьдесят тысяч лиц, слитых воедино) жадно поглощая чудовищно усиленный ритмичный звук, нагнетаемый со сцены.
Костюмы музыкантов были стилизованы под гностических святых – олицетворяющие некий культ маг, жрец и алхимик; соответственно их красные, черные и серебристые мантии ниспадали загадочными складками. На ведущем вокалисте – по контрасту – была одна лишь набедренная повязка из мешковины, а на блестящей от пота узкой груди красовался выжженный Знак – псевдокаббалистический символ хаоса: крест с основанием, переходящим в лезвие косы. Кошачьи глаза (контактные линзы с узкими, как семечки, зрачками) горели нездешним разумом. Певец мазохистски корчился под неистовый ритм баса и ударных, заходясь в причудливом танце – спонтанном, как удар кнута, и вместе с тем изысканно-продуманном, где каждое па было частью зазывного обряда некоего культа городских трущоб. В своих интервью вокалист подчеркивал, что инструменты «Праязыка» говорят особым языком – тем самым праязыком добиблейских времен и ангелов. Это была фактически единственная (из оставшихся) успешно работающая группа оккультного рока – жанра, введенного в обиход почти три десятилетия назад музыкантами «Культа Голубой Устрицы» [4].
Вокалист (псевдоним – Синий Запивала) выводил что-то насмешливо-иносказательное:
Шесть ног вздыхающего трупа
Смерть пронзившего иглами льда
Шесть языков его мертво и тупо
Возвещают приход электро-Христа…
И в этот миг грянуло световое шоу. Толщу нависшего над аудиторией дыма пронзили алые острия лазеров, будто символизируя неизбежность смерти, и заиграли, скрещиваясь и сталкиваясь в кружевной паутине, прерывисто пульсируя, словно выдавая какой-то диаболический код, первозданные цвета, эфемерные прожилки жаркой стали и жгутов света; и все это в такт музыке. Синхронно, нота в ноту, удар в удар совпадая с гулким биением малого барабана и скорострельными пассажами соло-гитары; напряженно пламенея в такт взвывающему синтезатору и гробовитому рокотанию баса. Игра огней была продолжением звука, сведенная с ним один в один сценическим компьютером. Компьютер улавливал, в какой пиковый момент композиции подавать голографию – чтобы лазерные рапиры света расщепились, преломились и осенили все вокруг, образовав контур призрачной болванки на токарном станке, повторяя конфигурации огромных электромагнитных полей, которые проецировались из скрытых под куполом приборов.
И перед восторженно ревущей толпой, запрокинувшей свои завороженные лица, как волны опрокидываются перед штормом, предстал зверь размером с эсминец. Уродливая, нечеловеческого вида тварь – некто шестилапый, ползущий на бронированном, бороздчатом, как у паука, брюхе. Непропорционально огромная голова помаргивала своими шестью мистически сияющими глазищами, а лишенная губ пасть то и дело открывалась, обнажая решетки тюрьмы, из которой запавшими глазами глядели узники…
Гигантская, трехмерная, неподъемная с виду тварь на подушке из дыма плыла над толпой в сторону не прекращающей игру группы, причем вокруг теперь рушились, обращаясь в пылевые гейзеры, голографические здания, из которых в ужасе разбегались букашки-люди, тоже сокрушаемые в пыль…
Голографический монстр шевелил своими чешуйчатыми не то руками, не то лапами, пронзительно вопя – опять же под музыку (синтезированный рев, доносящийся со сцены, словно поддерживал монстра на весу, создавая его заново каждую секунду), буравясь сквозь спроецированный город. А Синий Запивала – трупное лицо в апофеозе страдания – зловеще декламировал из Библии.
«…И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон…»
У голографического зверя выросло два рога, а из пасти изверглось пламя.
«…И творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю пред людьми…»
Голограмма подернулась огнистой завесой, осенив собой зверя и сцену всеобщей погибели.
«…И он сделает то, что всем – малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам – положено будет начертание на чело их…»[5].
Изображенные на голограмме люди – теперь уже коленопреклоненные перед изрыгающим пламя зверем – оказались помечены числами, в то время как на сцене у Синего Запивалы вспыхнуло на лбу до сих пор невидимое светящееся число 666.
Кэтц восторженно топнула ногой, а Коул расхохотался: пропечаталось в точности как на электронном штампе МТФ.
Коул, наклонившись, прокричал Кэтц на ухо:
– А где активисты, за которыми мы должны смотреть?! И какого хрена нам делать, если мы их не увидим?!
Кэтц недоуменно пожала плечами: не то вместо ответа, не то попросту не расслышав.
Группа продолжала грохотать, словно танковый корпус на поле боя. Партитуры были четкие и сложные, но усиленные и обвешанные обработкой так, что для непосвященного могли показаться просто шумовой завесой. Но ведь и бронетранспортер на первый взгляд кажется не более чем быковатой массой агрессивного железа – так и музыка при более внимательном прослушивании состояла из множества тщательно выверенных и слаженных пассажей. Грандиозная машина звука.
Громадный, рассчитанный на пятьдесят тысяч человек зал с обширной танцплощадкой посередине был забит вплоть до стен, где возвышались ярусы галерки. Незанятым оставался лишь небольшой зазор, где по требованию пожарной охраны сейчас бдили несколько десятков вышибал и охранников. Тут и там завязывались потасовки, летали бутылки, рвались взрывпакеты, так что все это максимально напоминало поле битвы.
